Игорь Ворошкевич

Лидер КРАМЫ: одинокий путешественник

Сегодня героем «Откровений О Самом…» выступает Игорь Ворошкевич. Для начала -- новость: КРАМА выпустила новый диск -- «Усе жыцьце -- дзіуны сон». Есть один нюанс: всяческие прессухи и релизы, скорее всего, откладываются на конец августа с переходом в сентябрь. Это по причине их откровенной бессмысленности в мертвый летний сезон. Конечно, свежую пластинку КРАМЫ нельзя обойти стороной. С нее поэтому и начинаю. Но в основном: Игорь Ворошкевич -- интимно и не очень… Главное -- откровенно.

-- Игорь, расскажи подробнее о новом альбоме: как долго работали, нюансы самого процесса?..
-- Работали над диском «Усе жыцце -- дзіуны сон» примерно около года. Обычно у КРАМЫ это происходит быстрее. Но в этот раз получилось именно так.
-- Почему?
-- Мы вообще ответственно относимся к работе. А в этот раз к делу подошли особенно серьезно. Тем более, в Беларуси ведь нет ни одной студии, где могут достойно отписать целиком альбом. Да еще и многие звукорежиссеры начинают вмешиваться в творческий процесс: здесь спой не так, а тут сыграй не эдак… Какая тебе разница? Твое дело сейчас просто сидеть и грамотно, качественно крутить ручки, а не учить и советовать! Честно говоря, такие моменты могут просто выбить музыканта из колеи. У поляков иной подход. Но поездка туда обойдется намного дороже…

-- Следующую пластинку КРАМА планирует записывать таким же способом?
-- Если не появятся откуда-нибудь приличные деньги или же вдруг не найдется в Беларуси студия, отвечающая нашим требованиям, то да. Хотя мечта всей жизни записать отличный альбом «живьем». Но отечественные звукорежиссеры и до этого пока не очень доросли.

-- Я слышала о том, что вам вроде бы снимают клип на одну из новых песен. Это правда?
-- Да. Друг моего сына учится в Театрально-художественной Академии на оператора. Он и предложил сделать ролик на «Неба». Часть материала он уже отснял: своих знакомых и вот эту самую кухню, на которой мы с тобой сидим. Посмотрим, что получится. Правда, в клипе не будет Руси, которая спела со мной на диске. Она ведь девушка крайне занятая. В отличие от меня -- лентяя…

-- Сколько вообще альбомов у КРАМЫ? Вот вышел «Усе жыцьце -- дзіуны сон»… и в результате -- сколько?
-- Ну давай будем считать… Вроде бы получается восемь.

-- Из них твой самый любимый -- какой?
-- Наверное, «Камэндант». Мы его записывали «живьем» в бомбоубежище. Он сильно отличается от остальных альбомов. Единственное -- там не играл Сергей Трухонович, поэтому и по саунду он, конечно, другой. «Камэндант» не то чтобы панковский альбом. Он просто самый отвязанный из всех.

-- Именно за это настроение ты его и любишь больше остальных?
-- Да. Мне вообще очень нравятся нестудийные записи. В них не теряется характер и дыхание группы. После «Камэнданта» мы хотели еще один… (и даже не один) диск записать подобным образом. Однако в Беларуси это просто невозможно, а в Польше, если и реально, то очень уж оно дорогое это удовольствие.

-- А какой самый неудачный, на твой взгляд, «крамовский» альбом? По каким причинам?
-- Самый неудачный… Мне кажется, это «Што дапаможа нам». Несмотря даже на то, что в нем очень много хороших песен. Однако слишком мало из них стали хитами.

-- Как думаешь, почему так получилось?
-- Возможно, потому что тогда был самый пик так называемого безвременья -- музыканты в КРАМУ то приходили, то уходили из нее… Именно из-за этого мы и опоздали с изданием этой пластинки. Мы собирались выпустить ее вместе с «Камэндантам» и даже презентовали одновременно два диска в 1995 году. Но «Што дапаможа нам» удалось выпустить только через три года.

-- Когда не так давно КРАМА издавала свой «зэ бэст», в этот своеобразный сборник явно были включены САМЫЕ-САМЫЕ песни. Каков был критерий этой «самости»? У КРАМЫ ведь действительно много не просто хороших композиций, а настоящих хитов…
-- Ну, это еще как сказать -- хитов… Я же на самом деле знаю, какие песни КРАМЫ можно так назвать -- те, которые чаще всего просят на концертах. В принципе, это и было основным критерием отбора композиций для пластинки. Единственное исключение -- «Паходная». Она не была стопроцентным хитом, но все равно вошла в диск. Просто потому, что я хотел ее переписать. Конечно, было огромное желание переписать еще несколько старых вещей. Но пока не получилось.

-- Переходим на лирику. Можешь припомнить сейчас свою самую большую удачу? Я имею в виду удачу именно Игоря Ворошкевича как персонажа, который просто шагает по жизни…
-- Наверное, это само появление КРАМЫ. Вернее, переформирование группы ROCKIES в КРАМУ.

-- Это касается Игоря Ворошкевича или все-таки КРАМЫ в целом?
-- В первую очередь Игоря Ворошкевича. Я ведь все-таки был инициатором всех этих перевоплощений. В один момент пришлось менять и название, и концепцию коллектива. Ну, я и предложил идею. Конечно, у всех был страх, что с новым названием может прийти конец команде. Но все оказалось намного лучше, чем мы ожидали.

-- А самая большая удача в жизни КРАМЫ уже имела место?
-- Очень надеюсь, что она еще впереди. У нас ведь отняли крайне много времени со всеми этими запретами и «черными» списками. Более того -- у нас буквально отобрали целое поколение слушателей, которым сейчас от двадцати до тридцати лет. Нас ведь сегодня слушают либо очень молодые люди, либо те, кому за тридцатник. А самая активная часть аудитории с нашим творчеством, к сожалению, вообще не знакома. Нет, вероятно, кое-кто из них знает, что есть такая группа КРАМА, и даже когда-то слышал одну-две песни, но не более. Их ведь крутят в основном по «Авторадио», и я бы не сказал, что в большом количестве.

-- Да и далеко не каждый человек это «Авторадио» слушает… Самое большое неприятие у тебя как у обычного человека что вызывает?
-- Да много чего. Но больше всего меня возмущает то, что происходит в нашей стране уже много лет. Может, для народа в этом есть какой-то смысл, только я все никак не могу разобраться, в чем же он. Когда патриотизм заменяется псевдопатриотизмом -- эдаким суррогатом, -- возвращается советский флаг, комсомол, пионерские отряды какие-то, тотальный контроль и подотчетность… и народ все это принимает как должное да еще и спасибо говорит -- вот этого я не пониманию и не буду понимать и принимать никогда. Люди, которые действительно любят эту землю, получают «клички» националистов, фашистов, изгоев, нелюдей… Это ведь просто ужасно. А тех, кто, наоборот, ненавидит все исконно белорусское (несоветское), называют сегодня чуть ли не мессиями.

-- Игорь, ты же живой человек, из плоти и крови… У тебя явно есть свои страхи. Чего ты больше всего боишься? Мне вот, например, жутковато открывать мусоропровод, когда выхожу выбрасывать какой-то трэш… Примерно такое же чувство возникает, когда вижу унитаз с опущенной крышкой (смеемся. -- Прим. авт.) Странно, глупо, смешно, но это так. Зато честно. А ты?
-- Ну, я в детстве боялся ходить в подвал. И даже не стесняюсь об этом говорить.

-- А если копнуть глубже?
-- Наверное, это страх стать невостребованным как личность. Перестать заниматься своим делом, тем, благодаря чему я живу на этой земле и моя жизнь имеет определенный смысл (в данном случае я говорю о музыке) -- это для меня действительно страшно. Ну и смерть, конечно. Чтобы ее не бояться, надо быть буддистом, философом или полным идиотом.

-- Самая наивная твоя детская мечта -- какая? Вот о чем Игорь Ворошкевич грезил, будучи совсем еще юным?
-- Игорь Ворошкевич мечтал стать путешественником. Но не сложилось. Вроде сейчас уже и можно -- границы открыты. Но все как-то не получается.

-- А сейчас о чем ты мечтаешь?
-- Да о том же самом. Еще мечтаю, наконец, поехать на рыбалку, но погода плохая: давление все время скачет, а рыба этого не любит.

-- Самая большая неожиданность в твоей жизни уже была?
-- Была.

-- И что же это?
-- Любовь в серьезном, зрелом возрасте. В таких случаях обычно всплывают самые банальные фразы из песен, про то, что любовь нечаянно нагрянет, а ты ее в это время даже не ждешь.

-- Ты вообще много глупостей в жизни совершал?
-- Достаточно.

-- Самые запоминающиеся из них -- какие? За которые тебе, может, сегодня очень стыдно…
-- Я по жизни не очень хорошо повел себя с некоторыми людьми. Сейчас все понимаю и раскаиваюсь, но уже, к сожалению, ничего не могу изменить. В итоге получаю тем же самым по голове.

-- Ты вообще много надеешься?
-- Как и любой человек. Надежда ведь всегда умирает последней.

-- Самая твоя глубокая надежда сегодня -- на что?
-- На то, что наша страна, наконец, обретет настоящую независимость, люди начнут ценить и интересоваться истинно белорусской культурой и историей, а не той -- «новейшей», -- которую написали отдельные люди с не очень здоровыми головами. Это моя сама большая надежда.

-- Ты по натуре одинокий человек?
-- Скорее да, чем нет. Я люблю одиночество. Но часто я бываю чересчур одиноким. Сейчас же я не одинок. В данный момент я живу с друзьями. Поэтому чувствую себя в компании. И в этом, может быть, мое спасение сегодня.

-- Но ведь можно быть одиноким и находясь в толпе… Зачастую так и получается.
-- Можно. Как каждый творческий человек я вообще склонен к одиночеству, самокопанию, самоанализу, «уничтожению» собственного «я»… В этом есть моя своеобразная паранойя.

-- Кому или чему, а, главное -- за что ты больше всего благодарен?
-- Маме, конечно. За то, что она дала мне жизнь и теперь принимает таким, каков я есть, терпит и любит.