Откровения О Самом… Александр Куллинкович о сексе, «Джоконде» и «дюбелях»
Откровения О Самом…
Александр Куллинкович о сексе, «Джоконде» и «дюбелях»
«МГ» начинает новую рубрику – «Откровения О Самом…» Возможно, с ее помощью многие персонажи белорусской музыкальной среды предстанут пред читателями в совершенно новом свете, расскажут о том, о чем ранее предпочитали молчать. Известные музыканты, исполнители, продюсеры, музыкальные критики и прочие достойные индивиды ответят на ряд вопросов (часть из которых, вероятно, будет повторяться), специально подготовленных для того, чтобы еще ближе познакомить белорусскую публику с ее кумирами. Откровенные ответы на откровенные вопросы.
Александр Куллинкович первым принес себя в жертву. Что-то удивило, что-то подтвердилось – такой, как есть. Интерес закрепился. В который раз.
– Саша, что для тебя как для музыканта, а может, просто как для Александра Куллинковича самое необходимое в жизни: вот без этого ну никак нельзя при любом раскладе?
– Выделить нечто САМОЕ необходимое – то есть что-то одно – не могу. Есть две вещи, которые являются для меня на сегодняшний день (да, наверное, и всегда были) самыми важными. Знаешь, можно ведь играть и без гитары, и без микрофона, и без царя в голове. Но никак не получится создавать что- то без людей, которые тебе преданы. «Тебе» – в данном случае я имею в виду обобщенный образ творца, музыканта… Есть группа НЕЙРО ДЮБЕЛЬ. В ней играют люди. Они мне преданы. Мне – не как человеку, не как певцу. Они преданы мне как НЕЙРО ДЮБЕЛЮ. Вернее будет сказать: есть звание НЕЙРО ДЮБЕЛЯ, и они ему преданы. А есть еще и публика. Которая слушает, любит и ждет. Она тоже по-своему предана. Но самое главное здесь – именно музыканты. Потому что не будет их – не будет и слушателей. Можно ведь собрать профессиональных людей, которые станут играть глубоко профессиональную х…ню. И смысла во всем этом не будет, потому что не будет, для кого ее играть. Публику ведь очень тяжело обмануть, она сразу ложь чувствует. Есть профессиональные лабухи, которым все равно, как они называются, и даже, по большому счету, что они играют. Они вышли на сцену, отработали свои деньги (профессионально отработали) и ушли. А публика видит, что музыкантам пофиг, и начинает реагировать. А играть в это время можно все, что угодно: джаз, панк…
– Я предлагаю тебе сейчас рассказать о твоем самом страшном кошмаре. Он необязательно был и необязательно будет. Он, может, даже и нематериален. Чего ты больше всего боишься?
– Сложно об этом говорить. Наверное, самое страшное (вернее, «одно из») для меня – потерять зрение.
– Почему не слух?
– Может, для музыканта это немного и странно, но я все в этом мире воспринимаю глазами. В то же самое время я абсолютно не поклонник изобразительного искусства. Ну, не понимаю я его. «Черный квадрат» от «Джоконды» отличу где-то раза с третьего. Я не вижу прелести ни в одном, ни в другом. Лично для меня изобразительного искусства именно как ИСКУССТВА не существует. Я не знаю, как можно любоваться картиной. Но есть и еще одна вещь, которой я боюсь.
– Какая?
– Как бы пошло, а может даже и избито, ни прозвучало, – это импотенция.
– Ты говоришь о мужской силе или о чем-то более глубоком?
– Импотенция для меня это скорее даже не физическое состояние. Как любовь и секс. Что такое секс? Его можно элементарно объяснить как трение. Но в действительности это куда более неоднозначное понятие. Импотенция – это же не просто «стоит – не стоит». Когда она случается, то сразу же валится огромная гора. Одно цепляется за другое. Любая кардинальная перемена в жизни человека, в его физическом и моральном состоянии тянет за собой и другие изменения.
– Насколько близко тебе понятие самого сокровенного? То есть много ли таких вещей, о которых ты ни в коем случае не стал бы говорить на публике или журналисту пусть даже с пометкой «не для печати/эфира»?
– На вскидку даже не могу припомнить. Кроме, конечно, различных физиологических моментов (особенно женских) – их я не стану обсуждать ни в одной компании.
– Но ведь это же элементарные правила приличия и хорошего тона.
– Точно. А так я, пожалуй, всегда абсолютно честен и открыт.
– Попробуй выделить самую большую неожиданность и в твоей личной жизни, и в процессе развития и существования НЕЙРО ДЮБЕЛЯ. Эта неожиданность могла быть как приятной, так и не очень. Заставляло ли тебя что-то удивиться так, чтобы как минимум не поверить?
– Знаешь, были, безусловно, приятные моменты, когда говорил: «О, интересно, не ожидал». Но так, чтобы словно понос посреди площади – этого не было. Были несколько удивительных моментов, когда те же самые «дюбеля» проявляли где-то неожиданное понимание моих семейных обстоятельств. Однако все равно это не происходило, как гром среди ясного неба. Хотя бы потому, что я в такие моменты надеялся именно на подобный исход. Так что пока в моей жизни не было фатальных неожиданностей.
– Свой самый глупый поступок можешь припомнить? Что-нибудь такое, после чего ты недоумевал бы определенное время и думал: «Какого черта я сейчас сделал то, что просто по определению сделать не могу?!»
– У меня в жизни было несколько отношений с женщинами. Именно в сторону этих женщин я порой совершал определенные глупости. Агрессивные глупости. Направленные как раз на то, чтобы обидеть человека, унизить его, а потом с ним расстаться. Позже я думал: «Кто это делал? Где мозги были? Ведь это же не я совершенно!» Так что, действительно, в моей жизни было пару моментов, когда мне казалось, что в меня вообще вселилось другое существо, которое за меня говорило и за меня делало.
– Если бы тебе сейчас предложили сказать самое больше спасибо… Кого (или что) и за что конкретно ты бы благодарил?
– Безусловно, самое большое спасибо – моей маме. Это человек, который с достаточным пониманием ко мне относился с раннего детства, где-то, возможно, слишком много мне позволял. Но если бы она не шла мне навстречу тогда, когда нужно было идти, неизвестно, где бы я сегодня был и что со мною было бы. Поэтому огромное ей спасибо за понимание, терпение, загубленные годы и нервы. Конечно, фраза «спасибо Господу Богу и моей маме» звучит достаточно заезженно. Но с возрастом начинаешь понимать, что мама – это действительно САМОЕ дорогое, что есть (или было) у тебя в жизни. И слава Богу, что она у меня пока еще есть.
Александр Куллинкович о сексе, «Джоконде» и «дюбелях»
«МГ» начинает новую рубрику – «Откровения О Самом…» Возможно, с ее помощью многие персонажи белорусской музыкальной среды предстанут пред читателями в совершенно новом свете, расскажут о том, о чем ранее предпочитали молчать. Известные музыканты, исполнители, продюсеры, музыкальные критики и прочие достойные индивиды ответят на ряд вопросов (часть из которых, вероятно, будет повторяться), специально подготовленных для того, чтобы еще ближе познакомить белорусскую публику с ее кумирами. Откровенные ответы на откровенные вопросы.
Александр Куллинкович первым принес себя в жертву. Что-то удивило, что-то подтвердилось – такой, как есть. Интерес закрепился. В который раз.
– Саша, что для тебя как для музыканта, а может, просто как для Александра Куллинковича самое необходимое в жизни: вот без этого ну никак нельзя при любом раскладе?
– Выделить нечто САМОЕ необходимое – то есть что-то одно – не могу. Есть две вещи, которые являются для меня на сегодняшний день (да, наверное, и всегда были) самыми важными. Знаешь, можно ведь играть и без гитары, и без микрофона, и без царя в голове. Но никак не получится создавать что- то без людей, которые тебе преданы. «Тебе» – в данном случае я имею в виду обобщенный образ творца, музыканта… Есть группа НЕЙРО ДЮБЕЛЬ. В ней играют люди. Они мне преданы. Мне – не как человеку, не как певцу. Они преданы мне как НЕЙРО ДЮБЕЛЮ. Вернее будет сказать: есть звание НЕЙРО ДЮБЕЛЯ, и они ему преданы. А есть еще и публика. Которая слушает, любит и ждет. Она тоже по-своему предана. Но самое главное здесь – именно музыканты. Потому что не будет их – не будет и слушателей. Можно ведь собрать профессиональных людей, которые станут играть глубоко профессиональную х…ню. И смысла во всем этом не будет, потому что не будет, для кого ее играть. Публику ведь очень тяжело обмануть, она сразу ложь чувствует. Есть профессиональные лабухи, которым все равно, как они называются, и даже, по большому счету, что они играют. Они вышли на сцену, отработали свои деньги (профессионально отработали) и ушли. А публика видит, что музыкантам пофиг, и начинает реагировать. А играть в это время можно все, что угодно: джаз, панк…
– Я предлагаю тебе сейчас рассказать о твоем самом страшном кошмаре. Он необязательно был и необязательно будет. Он, может, даже и нематериален. Чего ты больше всего боишься?
– Сложно об этом говорить. Наверное, самое страшное (вернее, «одно из») для меня – потерять зрение.
– Почему не слух?
– Может, для музыканта это немного и странно, но я все в этом мире воспринимаю глазами. В то же самое время я абсолютно не поклонник изобразительного искусства. Ну, не понимаю я его. «Черный квадрат» от «Джоконды» отличу где-то раза с третьего. Я не вижу прелести ни в одном, ни в другом. Лично для меня изобразительного искусства именно как ИСКУССТВА не существует. Я не знаю, как можно любоваться картиной. Но есть и еще одна вещь, которой я боюсь.
– Какая?
– Как бы пошло, а может даже и избито, ни прозвучало, – это импотенция.
– Ты говоришь о мужской силе или о чем-то более глубоком?
– Импотенция для меня это скорее даже не физическое состояние. Как любовь и секс. Что такое секс? Его можно элементарно объяснить как трение. Но в действительности это куда более неоднозначное понятие. Импотенция – это же не просто «стоит – не стоит». Когда она случается, то сразу же валится огромная гора. Одно цепляется за другое. Любая кардинальная перемена в жизни человека, в его физическом и моральном состоянии тянет за собой и другие изменения.
– Насколько близко тебе понятие самого сокровенного? То есть много ли таких вещей, о которых ты ни в коем случае не стал бы говорить на публике или журналисту пусть даже с пометкой «не для печати/эфира»?
– На вскидку даже не могу припомнить. Кроме, конечно, различных физиологических моментов (особенно женских) – их я не стану обсуждать ни в одной компании.
– Но ведь это же элементарные правила приличия и хорошего тона.
– Точно. А так я, пожалуй, всегда абсолютно честен и открыт.
– Попробуй выделить самую большую неожиданность и в твоей личной жизни, и в процессе развития и существования НЕЙРО ДЮБЕЛЯ. Эта неожиданность могла быть как приятной, так и не очень. Заставляло ли тебя что-то удивиться так, чтобы как минимум не поверить?
– Знаешь, были, безусловно, приятные моменты, когда говорил: «О, интересно, не ожидал». Но так, чтобы словно понос посреди площади – этого не было. Были несколько удивительных моментов, когда те же самые «дюбеля» проявляли где-то неожиданное понимание моих семейных обстоятельств. Однако все равно это не происходило, как гром среди ясного неба. Хотя бы потому, что я в такие моменты надеялся именно на подобный исход. Так что пока в моей жизни не было фатальных неожиданностей.
– Свой самый глупый поступок можешь припомнить? Что-нибудь такое, после чего ты недоумевал бы определенное время и думал: «Какого черта я сейчас сделал то, что просто по определению сделать не могу?!»
– У меня в жизни было несколько отношений с женщинами. Именно в сторону этих женщин я порой совершал определенные глупости. Агрессивные глупости. Направленные как раз на то, чтобы обидеть человека, унизить его, а потом с ним расстаться. Позже я думал: «Кто это делал? Где мозги были? Ведь это же не я совершенно!» Так что, действительно, в моей жизни было пару моментов, когда мне казалось, что в меня вообще вселилось другое существо, которое за меня говорило и за меня делало.
– Если бы тебе сейчас предложили сказать самое больше спасибо… Кого (или что) и за что конкретно ты бы благодарил?
– Безусловно, самое большое спасибо – моей маме. Это человек, который с достаточным пониманием ко мне относился с раннего детства, где-то, возможно, слишком много мне позволял. Но если бы она не шла мне навстречу тогда, когда нужно было идти, неизвестно, где бы я сегодня был и что со мною было бы. Поэтому огромное ей спасибо за понимание, терпение, загубленные годы и нервы. Конечно, фраза «спасибо Господу Богу и моей маме» звучит достаточно заезженно. Но с возрастом начинаешь понимать, что мама – это действительно САМОЕ дорогое, что есть (или было) у тебя в жизни. И слава Богу, что она у меня пока еще есть.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 26 за 2007 год в рубрике музыкальная газета
