Павлов, Пит; Луцевич, Зоя

Разговор о вселенской гармонии и простой человеческой жизни

Мнение традиционное, о потому никому периодически нечуждое: творческие люди недолго вместе пребывают. Что ж, случается... Но бывают ведь и крепкие союзы. Где нет места «гонке за лидером». Где есть просто два человека. Творческих? Да. Но это, наверное, во вторую очередь. А в первую — чутких и любящих. Зоя Луцевич и Пит Павлов. Она — известная белорусская художница. Он — не менее известный музыкант. Чем вам не «например»? Именно беседой с этой парой мы открываем новую рубрику — «Тандем».
П.П.: …Новая рубрика, говорите? По-моему, после нескольких материалов ее придется прикрыть. Не так уж и много у нас «творческих союзов»…
З.Л.: Нет, почему? Думаю, достаточно. Вот только… музыкант и художник — редкость…

— Вопрос, может быть, слегка нескромный (как и все, что касаются возраста, исчисления лет и.д.). Сколько вы уже вместе?
П.П.: Нескромным я называю вопрос: «скока ты зарабатываешь». А этот — нормальный. А вместе мы уже… Не помню. (к Зое. — Прим. авт.) Тебе был двадцать один? По-моему, выглядела ты на восемнадцать…
З.Л.: На самом деле, мы никогда не подсчитывали. Наверное, лет двенадцать-тринадцать… Что-то около того. Конечно, какая-то память сохранилась…
П.П.: А вот я знаю точно: мы вместе на год больше, чем я играю в группе МРОЯ.

— Число лет, скажу вам, достойное, если не больше. А как же ваше замечание, что творческие люди долго вместе не живут? Ведь именно это вы сказали мне во время телефонного разговора…
П.П.: Да. Действительно очень много. Столько сейчас просто НИКТО не живет вместе. Раньше бывало. А сегодня — нет.
З.Л.: Люди долго не живут вместе, когда их интересы как-то пересекаются, когда существует зависть и ревность… А они существуют всегда. Даже по отношению к самому близкому человеку. А если каждый занимает свою нишу, тогда все зависит только от того, насколько люди могут терпеть друг друга. Искусство здесь, наоборот, сплачивает. Мне, например, очень интересно, что делает Пит, о чем он говорит…
П.П.: А вот музыку мою она не любит. Ей нравится, когда я просто высказываюсь.
З.Л.: Ты это зря. Как это можно быть с человеком и не любить то, чем он занимается?
П.П.: Но ведь моя музыка получается навязанной.
З.Л.: Просто ее иногда очень много. Конечно, мне нравится то, что Пит отдает себя именно музыке, а не торгует, например, унитазами…

— Никогда не возникало споров о том, какой вид искусства занимает главенствующее место: музыка или живопись?
П.П.: Даже когда Микеланджело и Леонардо спорили о том, что важнее — живопись или скульптура — это уже была глупость. Что же говорить о нас? У музыки есть одно главное отличие: это самый абстрактный вид искусства из всех существующих…
З.Л.: Среди художников ведь очень много меломанов. А из музыкантов почему-то мало кто хоть как-то разбирается в живописи… И, по-моему, Пит — единственный человек, который действительно понимает… Ему всегда интересно то, что я делаю, он ездит со мной на все выставки, читает все те книги, которые читаю я…
П.П.: А ведь самые известные музыканты — это бывшие художники. Например, Курт Кобейн, Фредди Меркьюри… Художник сам по себе обладает неоценимым даром: быть один на один со своим творением. Музыканту же нужен коллектив. Поэтому он чаще всего является исполнителем чужой воли. Он либо играет чужие ноты, либо выполняет чей-то заказ. В оркестре из ста пятидесяти человек главная персона — дирижер. Именно у него в голове основной замысел. Остальные тупо исполняют его волю. Иногда, правда, не тупо. В рок-группе роль каждого участника, конечно, увеличивается. Но все равно есть ведущий и ведомые. Есть лидер коллектива. Художник же полностью ответственен за все произведение. Он всегда один перед конечным результатом. У него имеется бесценная творческая свобода, которая и дает в итоге силу быть настоящим творцом.

— А часто ли в вашем доме можно услышать… ну, например, такие вещи: «Пит, помой посуду. Я заканчиваю картину». А в ответ вместо «секундочку, дорогая» несется: «Я занят — свожу песню. Помой сама…» Как результат: грязная посуда остается в раковине. Может, пример не совсем удачен. Но все же, на каком уровне конфликты возникают?
З.Л.: Вот как раз таки только на таком. Если конфликт уходит глубже, то все можно ставить под сомнение. Значит, жить друг с другом некомфортно, неуютно и неприятно. А грязная посуда… это такие мелочи.
П.П.: Она, кстати, так и стоит там немытая.
З.Л.: Она, между прочим, мытая!
П.П.: Уже?
З.Л.: На самом деле, для таких не очень приятных и мелких вещей существуют домработницы. Вот наша недавно уволилась, и я, признаться честно, с ужасом думаю о том, что же меня ждет дальше.
П.П.: Ее место пока вакантно. Мы платим немного, но регулярно. Поэтому, если кто-то захочет помогать нам по хозяйству за небольшую мзду, мы будем рады принять этого человека…
З.Л.: А самое главное, чтобы он (или она) играл на музыкальном инструменте и пел хорошо. Правда, дорогой?
П.П.: Нет… Просто домоуправительница.
З.Л.: На самом деле, мы оба не такие уж разгильдяи. Просто хозяйство — не очень приятный момент, на который часто не хватает времени.
П.П.: Хозяйство — это провал. Во-первых, нам нужна квартира несколько побольше. Даже если исходить из того, что у меня дома (наконец!!!) студия. Зое тут повезло: У нее есть мастерская, где она имеет возможность скрыться и заниматься творчеством.
З.Л.: Да. Когда сюда приходят восемь человек, здесь все становится очень страшно, и дышать просто нечем… я могу тогда сбежать в мастерскую и заниматься там своими делами. Это ведь очень важный момент, когда тебе есть куда уйти и остаться наедине с собой. Я обычно довольно долго сижу в мастерской, а когда выхожу оттуда, люди меня радуют. Я же очень люблю людей. И гостей тоже очень люблю… просто во всем нужны паузы.

— А как вы считаете, это разгильдяйство — ...хм... привилегия именно творческих людей?
З.Л.: Нет. Разгильдяйство, само по себе, — вещь скорее индивидуальная.
П.П.: Я, например, знаю крайне дисциплинированных людей. Они и в творчестве также дисциплинированы, как в жизни. На самом же деле, я очень люблю порядок. Когда Зоя уезжает в Германию и я на некоторое время остаюсь один, то потихоньку, не за день или два... может, за неделю я все тут подгребаю, и далее с легкостью поддерживаю этот рабочий порядок. Зато если Зоя дома, здесь сразу же десяток гостей, куча посуды...
З.Л.: Знаешь, дорогой, когда тебя нет, в квартире тоже идеальный порядок... Короче, вывод: если мы не будем жить вместе, то все в доме будет лежать на своих местах... но мы не будем жить вместе. Глупо все это. Люди ведь соединяют свои жизни не для поддержания идеального порядка.

— А для чего, на ваш взгляд?
П.П.: Для достижения вселенской гармонии.

— Вселенской? Это как?
П.П.: Абсолютной. В которой нет изъянов.
З.Л.: «Давай возьмемся за руки...» — «Давай...» — «Давай попьем чаю...» — «Давай...» — «А давай не будем пить...» — «Давай...». Примерно так.

— Я вот думаю: повезло Яну-Винценту с родителями — два творческих, духовных человека. Но, судя по всему, ваш сын больше тяготеет к музыке...
П.П.: Ян-Винцент в три года выиграл всемирный конкурс детского рисунка. Ездил по этому случаю во Францию. Получил там Гран-при. Коробочку с красками... Я слышал, конечно, что французы не очень щедрые люди. Вот, пришлось убедиться воочию. Хотя у нас был знакомый француз — весьма широкая натура... Что касается личных предпочтений Яна-Винцента... Он живет в этом мире. Мире музыки и живописи. Для него не является тайной ни одно, ни другое. И это очень важно. Я вот, к примеру, был испорчен советской системой воспитания, когда детям с рождения говорили страшные слова «талант», «гениальность», но... по отношению к кому-то другому. Великому. Имеется ввиду, что все остальные — мусор, винтики в механизме, у которых нет ни малейшего шанса приблизиться к образцам. При этом ведь, заметьте, великими становились лишь те, кто был «когда-то». В реальном мире их не существовало. И сейчас сохранилась эта система.

— То есть героями у нас до сих пор становятся посмертно?
П.П.: Именно. Все современники равняются с землей. Живет очень много достойных людей, но всегда почему-то ждут, пока их не станет. И тогда отдадут дань. Мулявину потребовалось умереть, чтобы его признали великим. Теперь его чуть ли не мифологизируют. Но ведь он был великим по факту.
З.Л.: Со мной много раз подобное случалось. Я показываю кому-то свои работы. Мне говорят: «Да. У вас — прекрасные картины, у нас-- чудесная галерея. Но... Когда вы умрете, вот тогда мы вас и выставим». Не так конкретно, конечно, я сейчас иронизирую. Но смысл именно такой. Мои проекты ведь годами лежат на полках и под кроватью. Люди проявляют желание их видеть. Но к тому моменту, по прошествии двух или трех лет, они мне самой становятся неинтересны.
П.П.: В отличие от нас, у Яна-Винцента нет каких-либо «табу». Ему сразу показали, что он может быть и Джоном Ленноном, и Куртом Кобейном, и Ангусом Янгом... Он видит, что все это не последствия какой-то магической или божественной «наделенности», а плод кропотливого труда. Он осознает себя участником процесса и понимает, что только от него самого зависит степень приближенности к лаврам. Если бы это объясняли всем детям... Не только родители, если бы это включили в систему образования, у нас была бы целая страна гениев... А не эта серая масса, которая постоянно сомневается в себе, себя не уважает, ненавидит и презирает, а в еще большей степени — окружающих. Я говорю сейчас про каждого белоруса.
З.Л.: У Яна-Винцента нет пиетета перед музыкой и живописью. Для него это не тайна за семью печатями. Он даже иногда подходит утилитарно: подсчитывает деньги, которые может заработать представитель той и другой профессии. Потом начинает думать, кем же лучше ему быть...

— А с вашей стороны никогда не возникало споров по поводу того, кого сделать из ребенка: художника или музыканта?
П.П.: Я думаю, он будет в определенной степени и тем, и другим. И в отличие от других наших коллег я не стану уберегать своего сына от карьеры музыканта. Часто ведь по телевизору слышишь: «Упаси бог моего сына от карьеры акте-о-ора!» Я же считаю, что будущее художника или музыканта с таким стартом, какой уже сегодня имеет Ян-Винцент, — это большая удача и счастье.
З.Л.: Рядом с нами дом строится. Когда я слышу этот грохот, совершенно искренне думаю: «Не дай бог моему сыну «карьеру» рабочего на стройке». Вот это настоящий ужас. Да, думать тоже тяжело. Но ведь приятнее.
П.П.: Любое творчество — это огромное мучение. Зато какая радость от реализации задуманного.
З.Л.: Слава... она же на самом деле такая сладкая. Однажды вкусив, никогда не забудешь...
П.П.: А тот момент, когда ПОЛУЧАЕТСЯ, несравним ни с чем. Лучше ничего на свете не бывает. Мне очень мало музыки по-настоящему нравится. И когда я действительно получаю удовольствие от СВОЕЙ песни, я... воспаряю в небеса.
З.Л.: Дело в том, что музыка производит куда более сильное воздействие на человека, чем изобразительное искусство. Так всегда было. Естественно, ребенку интереснее. Тем более, и результат видится быстрее: вот звук, он пошел, уже что-то есть... Поэтому, мне кажется, Яна-Винцента больше тянет к музыке.

— Вы оба — люди искусства. Но искусства разного даже в самой своей сущности. Часто ли вы прислушиваетесь к тому, что говорит другой? А, может, и сами, преднамеренно, «выносите на суд»?
П.П.: Я всегда советуюсь с Зоей. И на стадии «изготовления» материала, и по достижении результата. По большому счету, ведь единственный человек, для которого я все и делаю — это моя жена. Не буквально, конечно. Но большинство песен у меня находятся в работе до тех пор, пока ей не понравится. У меня самого даже уровень оценки чуть ниже. Бывает, мне кажется, что все — готово. А Зоя еще в чем-то сомневается. Тогда я добиваюсь, чтобы именно она удовлетворилась.
З.Л.: Мы очень искренни друг с другом. Никто из нас никогда не щекочет другого под мышками. Именно это и является двигателем, а не вшивая и никому ненужная ложная похвала. Потому что я знаю точно: стоит расслабиться, выйти на улицу — и тебя мигом затопчут.

— А друзья вам не завидуют? Мол, счастливая пара, творческие люди... Семья... И помимо оной. Гармония...
З.Л.: Думаю, нет. Наверное, потому что я сама никому не завидую. Разве что «белой завистью». Даже, скорее, радуюсь, когда у человека что-то получается. Человеческие отношения — вещь очень сложная. Каждому хочется, чтобы его любили. Просто так, а не за что-то. Наверное, те, кто имеют похожую точку зрения, вряд ли станут завидовать.

— Вы говорили, что в вашей квартире собирается много людей. Кого чаще здесь можно обнаружить: художников или же тех, кто принадлежит к миру музыки?
П.П.: Музыканты тут в основном репетируют. А художники заходят не так уж и часто.
З.Л.: Здесь, скорее, собираются люди, которые не относятся ни к той, ни к другой области. Просто потому что от обилия музыки и живописи уже тошнит. И мы очень радуемся тем редким моментам, когда можно поговорить о чем-то другом. Хотя все равно ведь каждый говорит о себе...
П.П.: Я недавно рассказ написал. Даже эссе. И тоже о себе. О своей профессии. Я выяснил интересную штуку: в том, что я делаю, все в мире разбираются лучше меня самого. Особенно любят давать многомудрые советы. Причем, чем дальше человек от музыки, тем глобальнее его замечания. От Вольского — так фиг дождешься. Хотя вот его совет я бы с радостью выслушал. И «спасибо» сказал бы. Но... не дает. Жаль.
З.Л.: Пит ведь порой сознательно ставит людям слушать какие-то новые вещи. Он ждет определенной реакции. Но не примитивной. Примитивными я как раз и называю эти длинные «разливания воды» о том, что «здесь можно было бы сыграть сильнее» и т.п. Дело в том, что Пит — в первую очередь сам себе судья. У него хватит сил, чтобы не обращать внимания на какие-то уколы. А уколов этих он получает просто колоссальное, невероятное количество. Наверное, поэтому и друзья периодически отсеиваются — очень уж не хочется, чтобы кололи регулярно.

— Вы же часто работаете вместе. Я бы сказала, дополняете друг друга. Те же выставки с «подзвучкой» белорусской музыкой...
З.Л.: Да. Иногда и я кое-что делаю для Пита. Идеи возникают в процессе рассуждения. Дальнейшее зависит от того, принимает он мою мысль или нет. Если ее надо оформить визуально, я быстренько на бумажке что-нибудь набрасываю...

— А будущий альбом PETE PAFF тоже Зоя оформляла?
П.П. А также еще KRIWI «За туманам». К сожалению, эта работа осталась недооцененной в некотором отношении. Я-то ее дооценил...
З.Л.: Наверное, это просто менталитет такой: проще застрелиться, чем похвалить кого-то.
П.П.: Потом были GARADZKIJA. Ну, и PETE PAFF, конечно. Идея последнего оформления появилась очень давно. Я долго с ней носился, не знал, к чему приспособить, потому что она мне очень нравилась. А потом, когда надо было продумывать дизайн диска, я пошел к известным художникам. Многих посетил. Ничего не выходило. В результате, я понял, что Зоино оформление как нельзя лучше подходит для пластинки.
З.Л.: Для того, чтобы идеально оформить, не нужно ничего, кроме как почувствовать. Надо понять, чего именно хотел человек. Пока Пит бегал с идеей, я постоянно находилась во всем этом, все время соображала, прикидывала. Все эти известные дизайнеры не слушали диск до конца. Наверное, просто не имели такой возможности или времени. Я же пытаюсь всегда играть с Питом на одной струне, чувствовать и понимать его…