Нарушевич, Леонид Князь Нарушевич (Мышкин)
Леонид Нарушевич — лидер самого известного в Беларуси авангардного коллектива КНЯЗЬ МЫШКИН и звукорежиссер минского "Радио Би-Эй" — человек фантаcтически интересный и творческий…
— У вас на лейбле Геометрия недавно вышел диск — переиздание двух архивных программ КНЯЗЯ МЫШКИНА. Расскажите, пожалуйста, как это "получилось"?
— Все получилось, как всегда, случайно. Мы выступали в Москве, в центре "Дом", подошел к нам парень, говорит: "Я за вами слежу с 92-го года, хотел бы издать ваши архивные программы". Я его и спрашиваю: "А где ты их слышал, наши архивные программы?" Он говорит: "В Москве, кассету купил". Я говорю: "Интересно, а кто ее издавал, эту кассету?" Оказалось, это Юра Цыбин, от фирмы "Ковчег". Он когда-то, в свое время, выпустил "Горячий финнский зартипос", а уже через некоторое время сказал, что ничего не покупается, не продается, и вообще — беда полная. Так мы с ним и разошлись, с "Ковчегом", в дружеских отношениях... На самом деле, "Горячий финнский зартипос" — это та программа, которую я всегда хотел как-нибудь нормально издать: она такая, какая-то... хорошая. Мы сели, помню, еще на старом "Би-Эй" в студии с товарищами — и как-то так: раз — и записали, без всяких сведений, без всего.
— А где сейчас все эти товарищи?
— А вот все товарищи, собственно, живы-здоровы. Я всем им этот диск уже почти и раздал. Вот, Валеру Башкова, басиста, жду, чтобы он пришел ко мне — я бы и ему отдал диск. Володя Сивицкий — у нас здесь работал штатным композитором, на "Радио Би-Эй". Такой хороший парень; чувствовал все эти тонкие штуки; на концертах пару раз играли. Я его и пригласил: "Давай поиграем". И он так, очень хорошо, проявил себя в этой записи. Поэтому мне, и в самом деле, очень хотелось, чтобы она издалась. Павловскому диск отдал, в ТРОИЦУ: так как на этом альбоме, который вышел в Москве, есть еще такой большущий "бонус", он же — вторая сторона диска, альбом "Кошык". "Горячий финнский зартипос" мы записали в 96-м году, а "Кошык" — в 98-м; писали его тоже здесь, но уже в новой студии "Радио Би-Эй", с Ваней Кирчуком. Тогда как раз был такой период у ТРОИЦЫ, когда они переругались там все: начали считать, кто у кого сколько банок консервов съел. И Ваня на этой почве как-то и прибился к нам. Снялись для Толика Вечера в какой-то музыкальной теме; в каких-то выступлениях участвовали, в Брест вместе ездили. Ну и решили записаться. Программу назвали "Кошык" — тоже такая, странная... хорошая программа получилась. С лету сели, записали — и забыли про нее: я так, знакомым поразбрасывал только. Поэтому и предложил москвичам, фирме Геометрия, эту штуку на "бонус" — им понравилось. Так и родился, на голову упал мне этот диск.
— Судя по этим программам, КНЯЗЬ МЫШКИН в 96-м и 98-м году звучал куда более романтически настроено, чем сейчас... Добрее, что ли.
— Да. Ну... это же — жизнь. Сейчас во всем какой-то депрессняк, какая-то подвешенность — не только в музыке, а вообще: в ощущениях. Не видно в жизни светлого будущего. Жизнь проходит, а хочется еще где-то что-то поиграть, и все — да и в целом, страна находится в депрессии, конечно, в глубочайшей. Поэтому и мы такие вот, ведь мы же — тонкие инструменты: мы это все ощущаем, может, где-то острее людей пьющих. И поэтому как-то оно теперь больше вовнутрь; а тогда — да, мы просто сидели, брали в руки инструменты и, "окрыленные идиотией", что-то играли: что-то получалось, что-то — нет. Это было другое время, на самом деле. Хотя, вроде, и окружали нас те же вожди, но, вместе с тем, оно было какое-то другое.
— А вот это "другое время" — к чему вы скорее склонны его относить: к окружающему миру или к самому себе?
— Нет, это то, что мы построили. В том числе и мы сами — внутри себя. Да и вокруг всегда хватает строителей, которые создают окружающий мир. Он ведь у всех разный, окружающий мир. У меня — такой окружающий мир, а у кого-то он, может быть, очень даже и ничего. Это не то что бы преддепрессивное состояние — просто я чувствую: люди стали как-то по-другому друг к другу относиться. А человек — он такой, ему хочется чего-то светлого-радостного, но ему пока такого в окружающей жизни, в нашей стране, нет. Так... весна скоро придет — это здорово; диск в Москве вышел — это замечательно; дети растут — отлично! Есть чего пожрать — замечательно! Из таких, мелких каких-то штучек, она, наверное, и составляется — эта вот наша "житуха". А хочется какого-то единого порыва. А единого порыва нет. Есть "порыв" — в смысле, порванное что-то. Причем, пополам — в лопухи.
— А какие из культурно-музыкальных событий вам, может быть, запомнились в ушедшем 2004-м году?
— А Бог его знает, честно говоря... Все события, которые крупные и интересные, они как-то вот... прошли в других странах. Из личных переживаний мне больше всего понравилась поездка в Польшу — мы съездили в Сувалки, маленький такой, уездный городок. Но как там все уже по-другому! Приезжаешь к ним — а даже такая мелочь, как трепетное ожидание платы за выступление, у них поставлена в начале; т.е. ты приходишь, получаешь деньги — которых, в общем-то, немного. Но получаешь сразу, что важно, а не бегаешь за организатором, как у нас, и обещанного потом еще ждешь долго-долго. А там — да, там мы выступали с VILNIUS JAZZ QUERTET, с LITHUANIAN JAZZ TRIO; вырвались в конце года и получили массу удовольствия.
Возникла идея — с Пукстом поиграть. Он, конечно, идет немножко своей дорогой, и слава Богу — пускай идет, но где-то на данном этапе сойтись не мешало бы — он тоже, мне кажется, "добрый" импровизатор. Тем более, башка работает очень правильно.
— Пользуясь цветовой палитрой, как бы вы определили состояние теперешней белорусской андерграундной музыки?
— Знаешь, это вот как на Новый год было: я вышел на улицу, а там — туман! Ни салюта, ни фонарей — ничего не видно. Вот точно такое состояние; нет маяков. Раньше тоже как бы особым разнообразием не блистали наши исполнители — но была какая-то общность. Ты мог позвонить запросто в какой-то клуб, договориться. Сейчас у нас из всех клубов остался один несчастный-бедный "Граффити" — мученический такой, на пятьдесят лиц: в дыму, в чаду, в углу. Туман и болото. С одной стороны, конечно, близорукость позволяет на этот туман не обращать внимания, но, вообще, — серенько все очень.
— Ну а с белорусской поп-музыкой — как, на ваш взгляд?
— C одной стороны — это правильно: "А вот давай мы ее, эту самую белорусскую музыку, вот туда мы ее, в эту самую... в качель, на радиостаниции!" Но это же все так... откуда поп-продукту взяться в стране, которая только начала этим заниматься — ведь все эти "польки-затирухи" до сегодняшнего дня и была, собственно, вся эстрада. Это же только все началось — откуда взяться 75 процентам? Да это же был праздник на радиостанциях, я помню, когда КРАМА записала новый альбом; мы ее сразу — в эфир, потому что она была к месту, она была нужна. А просто так — всеми этими "тамелами" и "александр-солодухами" — этим дырку не закроешь. Это только навсегда отвернет от поп-продукта, от возможности и рекламодателей, и людей, которые бы хотели в этой отрасли работать. Все эти "бумс-бумс" — они же только для машины или для загородных дел. Редко признается кто, что слушает дома FM. Наверное, есть такие, несчастные. Их-то за что? Они тоже хотели бы послушать какие-то новинки мировой поп-музыки, они привыкли слушать поп-музыку: что там Джордж Майкл, что там Элтон Джон? Хотелось бы послушать, а мы вот слушаем совсем другой продукт, 75-процентный. Радиостанции должны бегать по музыкантам и просить: "Ребята! Ну напишите что-нибудь!" Ну так же не бывает, оно же не так рождается все. Музыкантов этих, популярных, как и прочих — их мало.
— А какой-нибудь утешительный прогноз на будущее можете выдвинуть?
— А нормально все! Я вот сходил на рынок недавно — люди так ломятся! Они здоровые, они запасают жиры на зиму, они переживут любое, плохое и неважное! Большинство всех наших проблем нормальных людей просто не касается. Они живут своей жизнью: покупают курицу, дробят ее на 250 кусочков, варят каждый день суп из курицы — и живут, а что делать? Скоро дачи. Опять что-то нарастет на огороде. О чем ты говоришь, какая музыка? У нас, к сожалению, такой народ — пограничный. Во время войны половину выдушили, половина с горя разбрелись по всему свету, а все остальные приехали восстанавливать. Вот почему они должны быть каким-то образом цельным народом? Они не могут этого сделать. Поэтому мы и имеем такой разброд и шатания.
Опять же, если бы была музыка до этого и ее задушили, то да — тогда бы мы кричали: "А где музыка — белорусская?" Она и была больше в каких-то экстремистских проявлениях — в рок-н-ролле, еще где-то. А так... Разве что — кажется, что все это еще много раз изменится. Народ здоровый у нас, крепкий — все переживет. Нации нет, а народ — есть, кушает хорошо.
— Как вы относитесь к тому, что часто музыкант, особенно белорусский — должен быть обязательно с таким, каким-нибудь горьким несправедливым "надломом", который и определяет его творчество?
— Да просто выгодно быть таким, с "надломом". Я помню одно время, чего-то ломанулись все — N.R.M. и остальные. Они играли каждый день в больших залах, и их было так много — КРАМБАМБУЛЯ каждый день в концертном зале "Минск" выступала, все было нормально. До тех пор, пока на хвост не наступили. А что у тебя в голове — когда ты идешь на площадь, выступаешь с какими-то политическими заявлениями, и после этого ждешь, что нормально будешь выступать на государственных радиостанциях, тебе будут предоставлять государственные концертные залы? Это что такое — от небольшого ума, как говорится. Все нормальные "дядьки" всегда знали, что они делают, на что идут, для чего они это делают. Если кто-то не знал, что он делает — значит, он дурак. Борьбу надо или вести, или хотя бы уже не лезть туда.
Мы все время в таких, в отторженных — и поэтому нормальное состояние, когда тебя не понимают, не приглашают никуда. Сам навязываешься, сам придумываешь что-то. Но эти вот крики "полюбите меня!" — это, конечно, пошло. Конечно, это не бизнес — это не приносит таких денег. Так ведь и риск не такой — за бизнес раньше башку отстреливали. Конечно, обидно, когда уже хватанул этого — про тебя пишут везде, говорят, признают — и тут, бац, обрубило. Но это всего лишь обидно. Никто, кстати, не запрещает играть концерты. Не в больших залах, конечно, но мы там и не играли. Поэтому нам как-то "до фонаря" все эти проблемы.
Я не считаю, что это такой большой адреналин — где-то стать посреди площади и кричать, насколько все... У нас страна — аграрная, и большинство людей не понимает этих проблем. Они просто не врубаются. До тех пор, пока им совсем не станет хреново и жрать нечего будет — они будут сидеть в этих своих норах. Им ничего не надо — никакие "беларускiя рок-музыкi", никто. Непатриотичненько. А я — интернационалист.
— За свою историю КНЯЗЬ МЫШКИН во всех этих иллюзорно-музыкальных конфликтах, вроде, никогда не был замечен.
— А нас просто никто и не спрашивал. Мы бы могли что-нибудь где-нибудь и сказать... резкое. Но, по большому счету, может, и не было таких конфликтов, в которых хотелось бы участвовать. Так, говорим что-то — но людям знающим, понимающим тебя. Есть такой круг людей, который нас приглашает на выставки, на издания своих журналов — еще что-то. Он, такой — немузыкальный, этот круг. И это — интересные люди, в первую очередь. Меня очень привлекали в свое время варианты "квартирников", когда приходили люди и с ними возникало желание поиграть, еще что-то. Собирается человек 40 — столько, собственно, приходит и в клуб; сядут, пьют чай, пиво, водку, в конце концов. Вот этого нет, этого мне не хватает больше всего. Да и мы потихоньку стареем. У молодых — свои тусовки, свои проблемы; они про нас и знать не знают. И не надо обижаться, не надо писать никаких петиций — надо просто делать свое дело. Я вот взялся — получилось: два архивных альбома, 25 тысяч экземпляров. Кто бы мог подумать. Где-то что-то происходит — и это хорошо. Не бывает так, что вот всегда "много-много-много"... Когда много концертов, поездок — ты устаешь вусмерть просто. И наша музыка — это не та музыка, которую можно играть каждый вечер: очень много энергии уходит.
— То есть такие выступления, как в программе "Открытый коридор", являются идеальными для вас? Пусть и в заведомо среде немузыкальной?
— Да, конечно! Это — самая благодарная среда. Там можно играть то же самое, что ты играешь в большом зале, но играешь не в пустое: ощущаются люди, они теплые, они хорошие — и уже играется совсем по-другому, сочиняется. А если еще и удается с кем-нибудь пообщаться, с каким-нибудь музыкантом, как было с этим Маркусом Эйнхербергером... Я бы с ним поиграл, записал бы чего-нибудь. Но вот видишь, у европейцев, к сожалению, отношение к нашей стране такое, особенное — они нас ездят образовывать... Но я думаю, хоть у этого Маркуса не сложилось впечатление, что нас надо образовывать...
— Да, он выглядел несколько озадаченным... даже посрамленным где-то.
— А мы его так, нотками закидали. Но вместе с тем, это все — очень хорошее общение. Человек приехал из Швейцарии, классный парень, придумал такое... Почаще бы они сюда ездили. Я, помню, общался — есть такой журнал Skug, в Вене, занимается своей альтернативой, мировой, обзорами — вот они и спрашивают: а как там у вас, в Беларуси, ситуация? Я отвечаю — так и так. Еще там что-то спрашивают. Их ведь, по большому счету, не интересует, что я им говорю. Их больше — "а что у вас там, Пиночет", и т.д. Я им говорю: "Ребята, ну что вы там сидите? Приезжайте к нам, с концертами — посмотрите все, пообщаемся". Конечно же, никто не приедет. Те, которые хотели бы к нам приехать, у них нет возможности — в "аргентинах" всяких живут. Поэтому такие встречи — с "маркусами" и прочими, кто у нас раньше были — это, конечно, очень хорошо. А то отношение к нам, и как к музыкантам, и как к просто — к сопланетникам, весьма такое...
— Кстати, о сопланетниках и их представлениях о нас — когда сейчас вся Европа находится в эйфории от того, что их зонд высадился на Титан — как вы думаете, могут ли люди найти что-то значительное в Космосе, если они до конца не разобрались с тем, что происходит на одной с ними планете?
— Видишь ли, чем хороши товарищи индусы, со всеми своими верованиями и полетами изнутри: они голые, босые, тряпочкой прикрыли стыд, сидят — и они где-то так далеко, все эти брахманы. А тут вбухали 2,5 миллиарда долларов для того, чтобы сделать несколько фотографий; чтобы увидеть, что там земля такого же цвета, как на Марсе — рыжая. Это даже не наука — это просто оправдание науки "перад выбаршчыкамi", которые на все это деньги дают. Сейчас, самое важное, с моей точки зрения — то, что альтернатива всему этому: тому же сжираемому смраду, который бы еще пригодился будущим поколениям. Здесь надо что-то развивать, а не запускать в космос "механическую дуру". Конечно, человечество обречено — оно должно выбираться с этой планеты, куда-нибудь ломиться. Но это будет, конечно, не за счет двигателей внутреннего сгорания. Уже сейчас ведутся работы по основам телепортации — кусочки чего-то куда-то уже переносят…
— У вас на лейбле Геометрия недавно вышел диск — переиздание двух архивных программ КНЯЗЯ МЫШКИНА. Расскажите, пожалуйста, как это "получилось"?
— Все получилось, как всегда, случайно. Мы выступали в Москве, в центре "Дом", подошел к нам парень, говорит: "Я за вами слежу с 92-го года, хотел бы издать ваши архивные программы". Я его и спрашиваю: "А где ты их слышал, наши архивные программы?" Он говорит: "В Москве, кассету купил". Я говорю: "Интересно, а кто ее издавал, эту кассету?" Оказалось, это Юра Цыбин, от фирмы "Ковчег". Он когда-то, в свое время, выпустил "Горячий финнский зартипос", а уже через некоторое время сказал, что ничего не покупается, не продается, и вообще — беда полная. Так мы с ним и разошлись, с "Ковчегом", в дружеских отношениях... На самом деле, "Горячий финнский зартипос" — это та программа, которую я всегда хотел как-нибудь нормально издать: она такая, какая-то... хорошая. Мы сели, помню, еще на старом "Би-Эй" в студии с товарищами — и как-то так: раз — и записали, без всяких сведений, без всего.
— А где сейчас все эти товарищи?
— А вот все товарищи, собственно, живы-здоровы. Я всем им этот диск уже почти и раздал. Вот, Валеру Башкова, басиста, жду, чтобы он пришел ко мне — я бы и ему отдал диск. Володя Сивицкий — у нас здесь работал штатным композитором, на "Радио Би-Эй". Такой хороший парень; чувствовал все эти тонкие штуки; на концертах пару раз играли. Я его и пригласил: "Давай поиграем". И он так, очень хорошо, проявил себя в этой записи. Поэтому мне, и в самом деле, очень хотелось, чтобы она издалась. Павловскому диск отдал, в ТРОИЦУ: так как на этом альбоме, который вышел в Москве, есть еще такой большущий "бонус", он же — вторая сторона диска, альбом "Кошык". "Горячий финнский зартипос" мы записали в 96-м году, а "Кошык" — в 98-м; писали его тоже здесь, но уже в новой студии "Радио Би-Эй", с Ваней Кирчуком. Тогда как раз был такой период у ТРОИЦЫ, когда они переругались там все: начали считать, кто у кого сколько банок консервов съел. И Ваня на этой почве как-то и прибился к нам. Снялись для Толика Вечера в какой-то музыкальной теме; в каких-то выступлениях участвовали, в Брест вместе ездили. Ну и решили записаться. Программу назвали "Кошык" — тоже такая, странная... хорошая программа получилась. С лету сели, записали — и забыли про нее: я так, знакомым поразбрасывал только. Поэтому и предложил москвичам, фирме Геометрия, эту штуку на "бонус" — им понравилось. Так и родился, на голову упал мне этот диск.
— Судя по этим программам, КНЯЗЬ МЫШКИН в 96-м и 98-м году звучал куда более романтически настроено, чем сейчас... Добрее, что ли.
— Да. Ну... это же — жизнь. Сейчас во всем какой-то депрессняк, какая-то подвешенность — не только в музыке, а вообще: в ощущениях. Не видно в жизни светлого будущего. Жизнь проходит, а хочется еще где-то что-то поиграть, и все — да и в целом, страна находится в депрессии, конечно, в глубочайшей. Поэтому и мы такие вот, ведь мы же — тонкие инструменты: мы это все ощущаем, может, где-то острее людей пьющих. И поэтому как-то оно теперь больше вовнутрь; а тогда — да, мы просто сидели, брали в руки инструменты и, "окрыленные идиотией", что-то играли: что-то получалось, что-то — нет. Это было другое время, на самом деле. Хотя, вроде, и окружали нас те же вожди, но, вместе с тем, оно было какое-то другое.
— А вот это "другое время" — к чему вы скорее склонны его относить: к окружающему миру или к самому себе?
— Нет, это то, что мы построили. В том числе и мы сами — внутри себя. Да и вокруг всегда хватает строителей, которые создают окружающий мир. Он ведь у всех разный, окружающий мир. У меня — такой окружающий мир, а у кого-то он, может быть, очень даже и ничего. Это не то что бы преддепрессивное состояние — просто я чувствую: люди стали как-то по-другому друг к другу относиться. А человек — он такой, ему хочется чего-то светлого-радостного, но ему пока такого в окружающей жизни, в нашей стране, нет. Так... весна скоро придет — это здорово; диск в Москве вышел — это замечательно; дети растут — отлично! Есть чего пожрать — замечательно! Из таких, мелких каких-то штучек, она, наверное, и составляется — эта вот наша "житуха". А хочется какого-то единого порыва. А единого порыва нет. Есть "порыв" — в смысле, порванное что-то. Причем, пополам — в лопухи.
— А какие из культурно-музыкальных событий вам, может быть, запомнились в ушедшем 2004-м году?
— А Бог его знает, честно говоря... Все события, которые крупные и интересные, они как-то вот... прошли в других странах. Из личных переживаний мне больше всего понравилась поездка в Польшу — мы съездили в Сувалки, маленький такой, уездный городок. Но как там все уже по-другому! Приезжаешь к ним — а даже такая мелочь, как трепетное ожидание платы за выступление, у них поставлена в начале; т.е. ты приходишь, получаешь деньги — которых, в общем-то, немного. Но получаешь сразу, что важно, а не бегаешь за организатором, как у нас, и обещанного потом еще ждешь долго-долго. А там — да, там мы выступали с VILNIUS JAZZ QUERTET, с LITHUANIAN JAZZ TRIO; вырвались в конце года и получили массу удовольствия.
Возникла идея — с Пукстом поиграть. Он, конечно, идет немножко своей дорогой, и слава Богу — пускай идет, но где-то на данном этапе сойтись не мешало бы — он тоже, мне кажется, "добрый" импровизатор. Тем более, башка работает очень правильно.
— Пользуясь цветовой палитрой, как бы вы определили состояние теперешней белорусской андерграундной музыки?
— Знаешь, это вот как на Новый год было: я вышел на улицу, а там — туман! Ни салюта, ни фонарей — ничего не видно. Вот точно такое состояние; нет маяков. Раньше тоже как бы особым разнообразием не блистали наши исполнители — но была какая-то общность. Ты мог позвонить запросто в какой-то клуб, договориться. Сейчас у нас из всех клубов остался один несчастный-бедный "Граффити" — мученический такой, на пятьдесят лиц: в дыму, в чаду, в углу. Туман и болото. С одной стороны, конечно, близорукость позволяет на этот туман не обращать внимания, но, вообще, — серенько все очень.
— Ну а с белорусской поп-музыкой — как, на ваш взгляд?
— C одной стороны — это правильно: "А вот давай мы ее, эту самую белорусскую музыку, вот туда мы ее, в эту самую... в качель, на радиостаниции!" Но это же все так... откуда поп-продукту взяться в стране, которая только начала этим заниматься — ведь все эти "польки-затирухи" до сегодняшнего дня и была, собственно, вся эстрада. Это же только все началось — откуда взяться 75 процентам? Да это же был праздник на радиостанциях, я помню, когда КРАМА записала новый альбом; мы ее сразу — в эфир, потому что она была к месту, она была нужна. А просто так — всеми этими "тамелами" и "александр-солодухами" — этим дырку не закроешь. Это только навсегда отвернет от поп-продукта, от возможности и рекламодателей, и людей, которые бы хотели в этой отрасли работать. Все эти "бумс-бумс" — они же только для машины или для загородных дел. Редко признается кто, что слушает дома FM. Наверное, есть такие, несчастные. Их-то за что? Они тоже хотели бы послушать какие-то новинки мировой поп-музыки, они привыкли слушать поп-музыку: что там Джордж Майкл, что там Элтон Джон? Хотелось бы послушать, а мы вот слушаем совсем другой продукт, 75-процентный. Радиостанции должны бегать по музыкантам и просить: "Ребята! Ну напишите что-нибудь!" Ну так же не бывает, оно же не так рождается все. Музыкантов этих, популярных, как и прочих — их мало.
— А какой-нибудь утешительный прогноз на будущее можете выдвинуть?
— А нормально все! Я вот сходил на рынок недавно — люди так ломятся! Они здоровые, они запасают жиры на зиму, они переживут любое, плохое и неважное! Большинство всех наших проблем нормальных людей просто не касается. Они живут своей жизнью: покупают курицу, дробят ее на 250 кусочков, варят каждый день суп из курицы — и живут, а что делать? Скоро дачи. Опять что-то нарастет на огороде. О чем ты говоришь, какая музыка? У нас, к сожалению, такой народ — пограничный. Во время войны половину выдушили, половина с горя разбрелись по всему свету, а все остальные приехали восстанавливать. Вот почему они должны быть каким-то образом цельным народом? Они не могут этого сделать. Поэтому мы и имеем такой разброд и шатания.
Опять же, если бы была музыка до этого и ее задушили, то да — тогда бы мы кричали: "А где музыка — белорусская?" Она и была больше в каких-то экстремистских проявлениях — в рок-н-ролле, еще где-то. А так... Разве что — кажется, что все это еще много раз изменится. Народ здоровый у нас, крепкий — все переживет. Нации нет, а народ — есть, кушает хорошо.
— Как вы относитесь к тому, что часто музыкант, особенно белорусский — должен быть обязательно с таким, каким-нибудь горьким несправедливым "надломом", который и определяет его творчество?
— Да просто выгодно быть таким, с "надломом". Я помню одно время, чего-то ломанулись все — N.R.M. и остальные. Они играли каждый день в больших залах, и их было так много — КРАМБАМБУЛЯ каждый день в концертном зале "Минск" выступала, все было нормально. До тех пор, пока на хвост не наступили. А что у тебя в голове — когда ты идешь на площадь, выступаешь с какими-то политическими заявлениями, и после этого ждешь, что нормально будешь выступать на государственных радиостанциях, тебе будут предоставлять государственные концертные залы? Это что такое — от небольшого ума, как говорится. Все нормальные "дядьки" всегда знали, что они делают, на что идут, для чего они это делают. Если кто-то не знал, что он делает — значит, он дурак. Борьбу надо или вести, или хотя бы уже не лезть туда.
Мы все время в таких, в отторженных — и поэтому нормальное состояние, когда тебя не понимают, не приглашают никуда. Сам навязываешься, сам придумываешь что-то. Но эти вот крики "полюбите меня!" — это, конечно, пошло. Конечно, это не бизнес — это не приносит таких денег. Так ведь и риск не такой — за бизнес раньше башку отстреливали. Конечно, обидно, когда уже хватанул этого — про тебя пишут везде, говорят, признают — и тут, бац, обрубило. Но это всего лишь обидно. Никто, кстати, не запрещает играть концерты. Не в больших залах, конечно, но мы там и не играли. Поэтому нам как-то "до фонаря" все эти проблемы.
Я не считаю, что это такой большой адреналин — где-то стать посреди площади и кричать, насколько все... У нас страна — аграрная, и большинство людей не понимает этих проблем. Они просто не врубаются. До тех пор, пока им совсем не станет хреново и жрать нечего будет — они будут сидеть в этих своих норах. Им ничего не надо — никакие "беларускiя рок-музыкi", никто. Непатриотичненько. А я — интернационалист.
— За свою историю КНЯЗЬ МЫШКИН во всех этих иллюзорно-музыкальных конфликтах, вроде, никогда не был замечен.
— А нас просто никто и не спрашивал. Мы бы могли что-нибудь где-нибудь и сказать... резкое. Но, по большому счету, может, и не было таких конфликтов, в которых хотелось бы участвовать. Так, говорим что-то — но людям знающим, понимающим тебя. Есть такой круг людей, который нас приглашает на выставки, на издания своих журналов — еще что-то. Он, такой — немузыкальный, этот круг. И это — интересные люди, в первую очередь. Меня очень привлекали в свое время варианты "квартирников", когда приходили люди и с ними возникало желание поиграть, еще что-то. Собирается человек 40 — столько, собственно, приходит и в клуб; сядут, пьют чай, пиво, водку, в конце концов. Вот этого нет, этого мне не хватает больше всего. Да и мы потихоньку стареем. У молодых — свои тусовки, свои проблемы; они про нас и знать не знают. И не надо обижаться, не надо писать никаких петиций — надо просто делать свое дело. Я вот взялся — получилось: два архивных альбома, 25 тысяч экземпляров. Кто бы мог подумать. Где-то что-то происходит — и это хорошо. Не бывает так, что вот всегда "много-много-много"... Когда много концертов, поездок — ты устаешь вусмерть просто. И наша музыка — это не та музыка, которую можно играть каждый вечер: очень много энергии уходит.
— То есть такие выступления, как в программе "Открытый коридор", являются идеальными для вас? Пусть и в заведомо среде немузыкальной?
— Да, конечно! Это — самая благодарная среда. Там можно играть то же самое, что ты играешь в большом зале, но играешь не в пустое: ощущаются люди, они теплые, они хорошие — и уже играется совсем по-другому, сочиняется. А если еще и удается с кем-нибудь пообщаться, с каким-нибудь музыкантом, как было с этим Маркусом Эйнхербергером... Я бы с ним поиграл, записал бы чего-нибудь. Но вот видишь, у европейцев, к сожалению, отношение к нашей стране такое, особенное — они нас ездят образовывать... Но я думаю, хоть у этого Маркуса не сложилось впечатление, что нас надо образовывать...
— Да, он выглядел несколько озадаченным... даже посрамленным где-то.
— А мы его так, нотками закидали. Но вместе с тем, это все — очень хорошее общение. Человек приехал из Швейцарии, классный парень, придумал такое... Почаще бы они сюда ездили. Я, помню, общался — есть такой журнал Skug, в Вене, занимается своей альтернативой, мировой, обзорами — вот они и спрашивают: а как там у вас, в Беларуси, ситуация? Я отвечаю — так и так. Еще там что-то спрашивают. Их ведь, по большому счету, не интересует, что я им говорю. Их больше — "а что у вас там, Пиночет", и т.д. Я им говорю: "Ребята, ну что вы там сидите? Приезжайте к нам, с концертами — посмотрите все, пообщаемся". Конечно же, никто не приедет. Те, которые хотели бы к нам приехать, у них нет возможности — в "аргентинах" всяких живут. Поэтому такие встречи — с "маркусами" и прочими, кто у нас раньше были — это, конечно, очень хорошо. А то отношение к нам, и как к музыкантам, и как к просто — к сопланетникам, весьма такое...
— Кстати, о сопланетниках и их представлениях о нас — когда сейчас вся Европа находится в эйфории от того, что их зонд высадился на Титан — как вы думаете, могут ли люди найти что-то значительное в Космосе, если они до конца не разобрались с тем, что происходит на одной с ними планете?
— Видишь ли, чем хороши товарищи индусы, со всеми своими верованиями и полетами изнутри: они голые, босые, тряпочкой прикрыли стыд, сидят — и они где-то так далеко, все эти брахманы. А тут вбухали 2,5 миллиарда долларов для того, чтобы сделать несколько фотографий; чтобы увидеть, что там земля такого же цвета, как на Марсе — рыжая. Это даже не наука — это просто оправдание науки "перад выбаршчыкамi", которые на все это деньги дают. Сейчас, самое важное, с моей точки зрения — то, что альтернатива всему этому: тому же сжираемому смраду, который бы еще пригодился будущим поколениям. Здесь надо что-то развивать, а не запускать в космос "механическую дуру". Конечно, человечество обречено — оно должно выбираться с этой планеты, куда-нибудь ломиться. Но это будет, конечно, не за счет двигателей внутреннего сгорания. Уже сейчас ведутся работы по основам телепортации — кусочки чего-то куда-то уже переносят…
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 04 за 2005 год в рубрике музыкальная газета