Howe, Steve

“Я всегда стараюсь превзойти самого себя”…

Какой-то довольно крутой гитарный журнал недавно поместил Стива Хоу в список лучших гитаристов мира (там было около 50-ти имен). Возможно, в чем-то оно так и есть — гитарист легендарных YES, конечно, не считается гуру этого инструмента (по довольно-таки историческим причинам, ибо гуру тогда хватало предостаточно), но его отношение к гитаре, несомненно, заслуживает восторга. Ему уже 55, и, тем не менее, он продолжает исследовать какие-то неизведанные тонкости и нюансы гитарного звука — текстуры, оттенки, полутона и вообще что-то личное, не определяемое словами. Некоторые его соло-проекты были довольно амбициозны, некоторые поражали своей открытостью и простотой (довольно непредсказуемый тип, между прочим).
Хоу начал работать соло еще в начале 70-х и сразу же удивил критиков своей гитарной уникальностью. В восьмидесятых, когда YES исчерпали себя и развалились, Стив умудрился достичь еще больше коммерческого успеха, чем YES, работая в таких монструозных коллективах, как ASIA и GTR. В 89-м году, кстати, Хоу ненадолго воссоединился с Джоном Андерсоном, Риком Уэйкманом и Биллом Бруфордом, милыми своему тревожному сердцу соратниками по YES — на радостях группа даже записала новый альбом. Через два года музыканты собрали остальных участников группы, чтобы устроить полноформатный “реюнион” — душа требовала праздника. По этому поводу состоялось даже турне, которое называлось “Union”. Впрочем, все это время Хоу совершенствовался еще и соло. Всего у него вышло больше десятка альбомов, и тем не менее, время от времени он возвращается в YES (которые то вспыхнут, то исчезнут — весьма любопытное явление). Новый проект Стива (по поводу которого и состоялось интервью с ним) называется REMEDY, и, что самое интересное, в составе группы, помимо Gilad Atzmon и Derrick Taylor, играют два сына Стива — Virgil и Dylan Howe. Этим довольно странным семейно-профессиональным составом группа записывает альбом “Elements”, состоящий из элементов, которые и составляют истинные музыкальные пристрастия Стива — блюз, джаз, рэгтайм и прочая трогательная классика. Почти академический альбом, да. Несомненно, было довольно интересно послушать объяснение самого Стива (очень вежливого, истинно по-британски рафинированного и чрезвычайно склонного к рефлексии и интроспекции человека) по этому поводу.

Ваш новый проект REMEDY — довольно уникальный состав музыкантов. Как вообще все это началось?

Началось все с моих собственных аранжировок. Раньше я уже работал с Диланом и другими музыкантами этого состава, так что нужно было просто собрать их вместе. Сразу же начали появляться новые идеи в аранжировках, в звучании. Эти музыканты очень мне помогли, без них этот альбом был бы хуже — был бы просто очередной соло-альбом, а тут все-таки работа именно группы, единой команды понимающих друг друга людей.

— Оба ваших сына играют вместе с вами. Не трудно ли комбинировать семейные отношения с работой?

— У меня существует очень четкое разделение между бизнесом и семьей. Музыка вроде бы не ограничивает наше общение дома, а наша “родственность” делает процесс коммуникации в студии более легким. Нам очень весело играть вместе. К тому же мои сыновья как музыканты — сами по себе, у них свои собственные увлечения и проекты. Просто случилось так, что мы подошли друг другу как партнеры по музыке, вот и все.

А конфликт поколений и разница в музыкальных интересах?

Ну, я думаю, что как музыкальные партнеры мы друг друга очень хорошо понимаем. И уважаем. У моих сыновей наверняка свое, отличное от моего мнение о моей музыке, но я в это не вмешиваюсь. Этот альбом — как открытая книга. И в музыке, и в жизни у нас очень открытые и свободные отношения, и это как-то чувствуется на записи. Они нравятся мне как музыканты, а не только как близкие люди, тут родственные отношения даже не так много значат.

— Ваши соло-альбомы всегда очень разные. Вы то экспериментируете, то записываете альбом академического джаза и блюза, как вот этот последний, например.

— Дело в том, что у меня всегда слишком много идей, и я чувствую себя как-то нехорошо, если у меня не получается их выразить. Как соло-гитарист, я могу делать очень разные альбомы — акустические, как “Natural Timbre” 2001 года, или настоящие рок-записи вроде “Turbulence” (1991) или “Quantum Guitar”. У меня все время множество выборов, множество путей, и в какой-то момент я наконец-то понял, что все, что я хочу сделать, невозможно записать на одном-единственном диске. Поэтому мои альбомы настолько отличаются друг от друга. Я люблю менять направление прямо в процессе работы. Мне нравится быть гибким, мне нравится пробовать новые стили в их более “чистом” виде, а не смешивать воедино все элементы, которые мне нравятся, как я уже попробовал сделать в альбоме “The Grand Scheme Of Things” — там получился такой довольно эклектичный коллаж, где я попробовал выразить все свои идеи на одном альбоме. Это интересно, но как-то претенциозно, и не выражает всего спектра настроений и эмоций, которые можно выразить, дифференцировав все эти идеи и воплощая их по одной. К примеру, мой предыдущий альбом “Skyline” в этом смысле мне очень нравится. Он был рывком в сферу, в которой я раньше совсем не был — он спокойный и эмбиентный. Там есть немного искажений, дисторшнов и шума, но в основном альбом совершенно прозрачен, как облако — в принципе, я и хотел нарисовать облака, вот и вся экспериментальность. Вообще, мне очень нравится увлечься какой-то совершенно безумной идеей и пробовать облечь ее в наиболее красивую форму. Сам процесс просто кружит мне голову, ну, и вообще, мне очень весело над этим работать.

— Ваш новый альбом фактически отражает какие-то ранние влияния и звучит довольно ностальгично…

— Да, я постарался исследовать гитарную музыку, которая наверняка повлияла на меня в ранней юности. Так я смог воплотить очень много старых идей, которые могли быть реализованы именно в этих почти академических вещах. Прошлые психоделические влияния тут тоже, кстати, очень чувствуются. Я прошел длинный путь, и в этом альбоме мной как-то отмечены самые важные моменты из моего музыкального прошлого. Мне нужна была полная свобода, чтобы исследовать мой собственный, личный, фундаментальный драйв, осознать те корни, которые питают мою музыку, которые связаны лично со мной, а не только с проектами, в которых я участвовал. Понятно, что это не совсем “прогрессив-рок”. Это скорей “экспрессив-рок”. Возможно, это действительно немного ностальгично. Но на каждом этапе жизни нужно как-то подводить итоги. Мне интересно возвращаться, и интересно изобретать что-то новое. Последнее время я стал относиться к музыке легче, я счастлив тем, что я делаю. Я считаю, главная цель музыки — делать тебя счастливым. Это достигается при помощи эмоций и какой-то искренности… Вообще, последнее время меня увлекает и интересует именно то, каким образом при помощи музыкального инструмента можно выражать эмоции. И не только выражать, но и как-то генерировать их в слушателе — наиболее честным способом.

Вы до сих пор находитесь в поиске идеального звучания?

Я постоянно нахожусь в поисках звука, потому что для меня это то же самое, что и поиск себя. Да, я много экспериментирую с гитарным звуком, на разных типах гитар, сейчас больше всего меня увлекает steel guitar, с педалью — там очень много возможностей. Но даже когда я чего-то добиваюсь, для меня это просто платформа к достижению большего.

Что вы думаете по поводу современного прогрессив-рока? Ведь сейчас очень много групп, которые так или иначе все воспитаны на YES и играют что-то похожее…

Я не очень внимательно слежу за этим. Тем не менее, я знаю о существовании таких групп как FLOWER KINGS и SPOCK’S BEARD, но я не сильно обеспокоен отслеживанием всех молодых прог-групп. Мне нравится факт того, что эта музыка имеет продолжение, но я не особенно заинтересован в изучении всего этого. Честно говоря, мне больше нравятся те группы, которые каким-то образом используют музыкальные возможности, которые определили YES своим творчеством, и развивают их в новых направлениях, не просто копируя. Я думаю, что любая свобода в музыке должна приветствоваться, главное, чтобы YES не были рамками, чтобы была какая-то особенная креативность.

— У вас довольно большая коллекция гитар, это общеизвестный факт. Тяготение к какому-то определенному брэнду у вас есть?..

Если бы мне нравился только один тип гитары, я бы вряд ли собирал эту коллекцию. Впрочем, мне очень нравятся гитары “Gibson”. И еще моим требованиям к идеальному звуку ближе всего гитары “Martin”, особенно акустические. Началось все, кстати, тоже в юности, с моего увлечения Элвисом, на одной из обложек собственного альбома он был с гитарой “Martin” на шее — это было как-то очень красиво и врезалось мне в сознание. Тогда этот инструмент казался мне чем-то уникальным, невероятным, это был своего рода символ причастности к чему-то запредельному. Потом я узнал, что другие герои моего детства, Лонни Донеган и Пол Саймон, тоже использовали этот инструмент. Так что мне просто пришлось однажды приобрести себе такую гитару. Я играл на самых различных струнных инструментах, даже на гавайских гитарах и мандолине, но рано или поздно я все равно возвращался к этому “мартиновскому” звуку. Потом это даже принесло какие-то плоды — за мою верность этому лейблу и вклад в развитие гитарной музыки “Martin” решили выпустить фирменную модель гитары с моей подписью.

И такую гитару можно купить, да?

Ну, к сожалению, не всякий это может позволить. Это такая коллекционная вещь. У нее очень здоровский звук, и я страшно горд, что такая гитара связана с моим именем. Выпустили ровно 250 нумерованных копий, я лично подписал каждую, поэтому этот инструмент стоит дорого, тысячи три. Доход весь перечисляется в детский фонд, поэтому я в некотором смысле горд, что таким образом могу заниматься благотворительность.

В девяностые вы вдруг воссоединяетесь с YES, играете с ними концерты… Это возврат к старому или все-таки что-то новенькое?

Все было довольно просто. Я занимался своими сольными вещами — это было через пару лет после нашего первого “воссоединительного” тура — но в один прекрасный день мне позвонил Джон и сказал, что мне наверняка было бы интересно собрать группу в таком составе, в котором она и стала чем-то значительным. Он очень деликатно предложил мне и Рику Уэйкману вернуться и посмотреть, что из этого получится. “Разве тебе не интересно?” — сказал он. Мне действительно было интересно, поэтому я сказал: “Ну что же, хорошо”. Мы встретились, поговорили, правда, с Риком получилось непонятно, потому что отправляться в турне с нами он не очень хотел. Потом вообще получилось так, что мы постоянно возвращались к этой теме, давали концерты, потом снова занимались своими делами, пока кто-нибудь кому-нибудь не звонил. В принципе, мы сделали эти реформации группы почти постоянным делом — нам просто интересно собираться прежним составом.

Сильно ли повлияла работа с YES на ваше соло-творчество?

Я думаю, да. Даже на подсознательном уровне. У нас были действительно великие моменты, в которые я достигал какого-то своеобразного музыкального просветления, и мне приятно находить отголоски этих озарений в моем творчестве. И еще — ведь в YES так или иначе есть очень большая часть того, что уже было чем-то моим личным, и что потом вылилось в моей соло-работе. Я ниоткуда не вышел, как мне кажется, это все личные вещи и совсем немного влияния других музыкантов и гитаристов.

— Вы очень серьезно рассуждаете о музыке и о проекции вашей собственной личности в вашем творчестве. Вы идентифицируете себя со своей музыкой?

— Я не могу точно знать этого. Но мне кажется, что музыка — часть моей жизни, мое альтер эго. Все, что я делаю в этой сфере, и есть — я сам. А так ведь никто ничего о себе не знает. К этому можно только стремиться, и каждый выбирает собственный способ познания себя. Наверное, я решил делать это музыкой, да. Когда я меняюсь, меняется и музыка. Я помню, в 1967-м году, когда я уже был знаком с творчеством Хендрикса и других гениальных гитаристов, я никого не имитировал и не старался развлекать народ, я просто играл, как играл. Я даже не думал о том, что надо как-то показать себя и не особенно думал над тем, как именно я играю. В 1971-м я изменил это отношение и стал серьезнее относиться к каждому звуку. Кстати, почему-то именно тогда я заинтересовался индийской философией, медитацией, всякой литературой на эту тему… Правда, я еще не знал, как это можно соединить с музыкой. Я хотел делать что-то похожее в музыке, но научился не сразу. Наверное, сейчас у меня иногда получается медитировать при помощи музыки и находить какие-то ответы.

— Очень философское отношение к собственному творчеству… У вас есть какие-то правила, какие-то внутренние законы, по которым вы делаете музыку?

— Скорей всего, да. Мне кажется, что все, что мы делаем — это реализация нашего собственного выбора. А выборов всегда очень много — гораздо больше, чем времени. Именно поэтому я считаю, что главное — это выбор правильного пути, который тебе наиболее соответствует. Я стараюсь понимать свою жизнь и чувствовать, что одно-единственное решение влечет за собой тысячи других решений. Поэтому я учусь новому и всегда стараюсь превзойти самого себя. И самое главное — если ты знаешь свои ожидания и можешь соответствовать им, ты будешь счастлив. Все в тебе — вот и весь закон.