Morrison, Van

Van Morrison: «Лучшие впечатления живут на концертах»

Живая легенда современной рок-музыки Ван Моррисон родился в 1945 году в Белфасте (Северная Ирландия) и уже в 15 лет пришел к выводу, что жалко убивать время в школе, когда можно заняться музыкой. Присоединился он тогда к ритм-энд-блюзовой группе THE MONARCHS. Этот стиль близок ему и теперь. Музыка окружала Вана в родном доме всегда, что неудивительно, поскольку мать была певица, а отец коллекционировал диски звезд американского блюза и джаза. Так что вокалисту было от кого учиться. Первые большие успехи пришли к нему в составе собственной группы THEM. Ее хиты "Baby Please Don\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'t Go" и "Gloria" сегодня являются классикой, известной во множестве вариантов переработки различными артистами. Во второй половине 60-х, оставив THEM, певец начал сольную карьеру, которая насчитывает уже 30 альбомов.
В октябре 2003 года вышел в свет самый новый альбом Вана Морисона "What\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'s Wrong With This Picture?". Его издала знаменитая джазовая фирма Blue Note, с которой Ван только начал сотрудничество. Так что — есть о чем поговорить.

— Ван, пока ты рос, тебя как раз окружали диски лейбла Blue Note. Компания давно тебя вдохновляла?
— Решительно да. Ведь даже Bechet издавался на Blue Note.
— Сдается мне, что люди все больше забывают, что для этой фирмы записывались такие артисты, как Bechet, а скорее ассоциируют ее теперь с более поздними звездами вроде Horace Silver u …
— Да, но даже на телевидении прошла недавно документальная программа о Blue Note, где рассказывалось, что фирма возникла как раз благодаря Bechet\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'y. Первым хитом фирмы был именно его "Summertime", давший им дальнейшие инвестиции в развитие.
— Пока ты рос в Белфасте, еще до попадания в оборот крутого шоу-бизнеса, у тебя были амбиции или хотя бы мечты попасть в такую солидную американскую джазовую фирму?
— Ну что ж, по правде говоря, так вообще-то и не думал тогда, что когда-нибудь диск запишу. Даже в мыслях не было, что мое имя может появиться на каком-то диске, а значит — и мечтаний подобных не было. Если речь о раннем детстве …
— Ну и как теперь чувствуешь себя в Blue Note?
— Наверняка, получше, чем в какой-нибудь поп-фирме.
— Никогда не будучи склонным как-то отражать суть своего творчества в песнях, ты, однако, на новом диске явно порезвился с определениями этой музыки, отчетливо говоря там: джаз, блюз и фанк, а не рок-н-ролл или ритмичный фолк с добавочкой соула …
— Совершенно верно.
— Так ведь была причина раз и навсегда все прояснить?
— Да как-то само вышло это в процитированной тобой песне. Отчасти и хотелось высказаться на эту тему, отчасти меня просто утомили все эти банальные разглагольствования обо мне и этот людской менталитет, когда кажется, что меня знают, и пишут в прессе всякую чушь о том, кем я, по их мнению, являюсь. Вот так как раз и появилась та песня. Речь о том, что я играю не stricte rock, а что-то иное. Вот и довелось сказать, что конкретно.
— Тебя очень беспокоит, если кто-то объясняет это по-своему?
— А зачем ему объяснять, если это его не касается. Я не знаю, зачем они вообще лезут комментировать то, чего не понимают. Может, просто хотят к моему имени приклеиться…
— Знаю, что не любишь говорить о песнях и пересказывать их, не любишь объяснять, что в них и почему, но есть на новом диске несколько довольно конкретных произведений о славе, о мифах. То есть о вещах, которым удалось занимать твое внимание уже приличное время.
— Здесь я просто пользуюсь своей свободой слова. Песни являются моей единственной защитой, которая мне осталась в мире всемогущих СМИ и людей, которые их контролируют. Это единственный способ, которым могу выразить, что я обо всем этом думаю. Будь моя воля, я бы этой темой вообще не занимался.
— Создается впечатление, что ты изучил пару книг о славе и как раз углубил эту тему. Удалось достичь результата?
— А разве есть что путное о славе в книгах? Ты или прославленный, или нет. Это не та стихия, о которой хочется чего-то почитать. Как только мне исполнилось 18 лет, слава в большей и меньшей степени сопутствовала мне всегда. Но почитать об этом ничего не удастся, потому что таких книг просто нет. Это не математика или родная литература, которую можно изучать. Это даже не Интернет, в который можешь углубиться. Просто неожиданно узнаешь, что ты прославился, и только это является фактом, а не какая-то там теория. В игру здесь не вступает никакая третья сторона. Правда, когда планируешь прославиться, тут уж не обойтись без третьей стороны, чтобы распространить славу как можно шире. Благодаря этому публика как раз и думает, что она знает всех известных людей. Все благодаря этой третьей стороне или прессе, другим СМИ. Они и составляют эту третью сторону. Известные люди не встают по утрам с мыслью, что они известны. В моих глазах я вообще не известный, поскольку слава — это лишь вопрос точки зрения. Об этом не читают, этому не учатся, это просто есть.
— В твоем новом альбоме отчетливо прослеживается, кто повлиял на тебя: слышны отзвуки Рэя Чарльза, Луиса Джордана, Лайтнина Хопкинса, THE DRIFTERS, может, даже Артура Александра, хоть не знаю, входит ли он в круг твоих кумиров. Так много всего такого…
— Есть такая философская мудрость, довольно избитая и используемая в каждом контексте, но все еще живая: "Слушай голос своего сердца". Просто делай то, что любишь. Вот как раз этим я и занимаюсь. Долгое время это было довольно трудно, но теперь мне в определенном смысле удалось это упростить. Начинаешь с того, что делаешь то, что любишь. У тебя это просто под самым носом.
— Первое произведение все-таки определенно навеяно Рэем Чарльзом, и мне кажется …
— А что там первое? Я уже и забыл.
— Гм, так это же заглавная — "What\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'s Wrong With This Picture?", со смычковыми… А еще "Jump Blues" вроде того.
— Ну и что, это же все мое вдохновение. Рэй Чарльз со смычковыми, ритм-энд-блюз — все это в какой-то момент жизни весьма значительно повлияло на меня. Точнее, даже прибавило охоты заниматься этим. Самое лучшее в произведениях типа "Whinin\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\' Boy Moan" то, что можно подумать, будто это какая-то версия старой классики, а не новый оригинал. Трудно ли достичь такого эффекта? Нет, это как-то само получается. Песни выходят такими, какими выходят. Нет здесь никаких ранних сэмплов. Попросту приходишь время от времени в студию и играешь. Я не начинаю с того, что изучаю какую-нибудь тему, а потом решаю, готов ли я записать новый альбом.
Мы уже много лет записываемся с перерывами на протяжении года. Когда в голову приходит какая-то идея, я пишу песню, вхожу в студию, записываю ее и добавляю к собранному уже материалу. Через год-полтора приходит время сесть и составить альбом. В этот новый вошло около 30 произведений, записанных за последние 2,5 года. Вот из такого материала и составляются мои альбомы. Это совсем не конвейер, как порой бывает, а живой процесс.
— Ты не ощущаешь себя одиноким в профессиональной или музыкальной сфере, потому что таких уже нет?
— Очень долго мне как раз так казалось. Ведь действительно небольшой процент людей занимается тем, что и я, во всяком случае, теперь. Естественно, будет такое ощущение, и оно неразрывно с любым процессом, если человек предан ему. Немного людей играет такую музыку, есть в ней много архаики, поэтому нужно неустанно всматриваться в прошлое, где осталась для нас искра того огнива, которого так не хватает в угасающем пламени. Нынешняя музыка мне представляется травинкой с неукрепившимися корнями. Я не нахожу в ней для себя зацепку, поэтому вынужден всегда возвращаться к тому, что было, слушать старые записи, учиться. А ведь даже для меня есть еще чему поучиться. Когда я был пареньком, не мог себе этого позволить. Конечно, у моего отца было много дисков, но были и такие вещи, которых мне самому хотелось купить, а денег не хватало. Поэтому покупал, скажем, одну сорокапятку (тогдашний сингл) или даже макси-сингл, хоть и это стоило мне немалой экономии. Теперь все доступно на компактах, есть даже CD с разными раритетными бонусами, поэтому есть шанс восполнить дефициты детства, поучиться таинствам тогдашних богов. Впереди у меня большая наука.
— Согласен, что неустанное совершенствование очень полезно в музыке, но ты замечал, что ведь и от тебя уже многие учатся? А может, интересно было бы открыть свой класс, свою школу, чтобы показать людям, как некоторые вещи делаются, подсказать им музыкальную дорогу, которой есть смысл идти?
— Сам не знаю, для меня все это вопрос инстинкта. Я все основываю на инстинкте и на интуиции, а этому никого не научишь. Если бы даже кто-то хотел учиться, то задача весьма трудная. Это ведь не поэзия или литературные курсы. Это чистый инстинкт. Это просто выходит из… сам даже не знаю откуда. Карл Юнг когда-то говорил о собирательной неосознанности. Можно в это верить, можно не верить. Не знаю, откуда это берется. Я называю это автосочинительством. Джимми Скотт создал подобное осмысление джаза, утверждая, что джаз — как момент присутствия, то, что происходит теперь и здесь. Я тоже участвую в чем-то таком. Не думаю, что удалось бы кого-то этому научить. Это даже не сформулируешь.
— Но дело ведь не только в этом. Ты уже невольно был учителем музыки для многих, и не только для музыкантов, хотя бы приближая к ним неизвестных ранее артистов, произведения которых в собственной версии включал в свои альбомы.
— Что ж, этому, пожалуй, можно кого-то научить и это могло бы стать каким-то предметом в такой школе. Могу даже представить себе такие занятия. Но курсы на темы того, как я делаю то, что делаю, немыслимы. Я не думаю, что этому можно учиться. Это приходит само.
— Не буду задавать вопросов о содержании отдельных фрагментов твоих песен, но есть два, на которые не могу не обратить внимания. Вот, например: "Самсон съежился, когда Далила ему волосы остригла" ("Samson went spare when Dalilah cut his hair").
— Это одна большая шутка.
— Но вот еще: "Rain in the forest just enough to magnetise the leaves" ("В лесу дождь, магнетизирующий листву"). Никогда раньше не слышал такого выражения, как "магнетизация листвы".
— Но ведь с листвой это действительно происходит, когда на нее падают капли дождя. Дождь магнетизирует листву.
— Серьезно?
— Вполне.
— А откуда ты это знаешь?
— Не знаю, откуда, но просто знаю. Может, это еще в школе слышал на физике или биологии.
— Мне кажется, тебя не особенно заботит, чего от тебя ждут, но твой новый альбом многим показался не до конца джазовым.
— Конечно, это не стопроцентный джаз, а скорее блюз-джаз… Точнее, попытка сближения с блюз-джазом в разных обличьях, но не стоит придавать этому чересчур большое значение. Речь, скорее, о джазовом подходе к музыке. Мы издавна так подходим к делу, но на этом диске это наконец-то хорошо слышно, и все потому, что я работаю с музыкантами, играющими нечто подобное. Раньше у меня тоже были классные музыканты, особенно с точки зрения техники игры, но я назвал бы их скорее рок-музыкантами. Теперь стараюсь собрать людей, занимающихся больше ритм-энд-блюзом. Проблема в том, что чаще встречаются хорошие либо джазмены, либо рокмены. Создалось такое впечатление, по крайней мере. Есть только такой выбор и ничего между.
Я играю нечто более близкое к мэйнстриму ритм-энд-блюза, поэтому важно знать и сами эти ответвления. Теперь подобралась группа, о которой я всегда мечтал, поэтому для всех нас было лучше перейти на Blue Note, где можем играть то, что играем теперь. В моей жизни было много музыкантов высшего класса, которые все же не до конца понимали, чего я хочу, а к тому же не слушали ту музыку, что и я. Зато многие из теперешних моих музыкантов как раз это и слушают, что в некоторой степени определило мой выбор сотрудничества. Плюс все то, о чем говорили с тобой раньше. А вообще, мне не кажется, что чересчур много народу слушает теперь такую музыку. Теперь больше в ходу рок или джаз в духе Кортни Пайна или еще чего-то подобного.
— Но в студии твоя группа может позволить себе импровизацию? Не связываешь им руки?
— В определенных рамках конечно.
— Многие исполнители очень щепетильно подходят к записи. Берут в студию блестящих инструменталистов, но … не разрешают им блеснуть. В твоем альбоме, однако, слышно, что у твоей группы было достаточно свободы.
— В джазе как раз и нужно дать музыкантам порезвиться. Я не дебютант в джазе. Из моих альбомов джазовыми были "Astral Weeks" и " Moondance". Последнюю вещь уже относят к джазовым стандартам, записанным многими музыкантами. Я играл его с Джиллом Эвансом в зале "Hammersmith Odeon", поэтому для меня здесь нет ничего нового. А-а-а! Ван Моррисон заиграл джаз? Так ведь это прошло через всю мою музыкальную карьеру, а в вокальной делянке как раз такой подход был преобладающим. Да я ведь и учился от таких личностей, как Армстронг, а на первых сессиях никогда не удавалось два раза спеть одну песню одинаково. И такой подход за все эти годы ничуть не изменился, хоть порой кому-то казалось, что вот я и к року склонился. Как вокалист, я всегда был джазменом. Да ведь и раньше записывал джаз, например, "What\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'s Going On" с Джорджем Фэмом и THE MOSE ALLISON PROJECT, а потом с Фэмом и Бэном Сидраном. На "Poetic Champions Compose" тоже есть несколько джазовых вещей.
Если просмотреть весь реестр моих работ, станет ясно, что ничто не взялось из пустоты, неожиданно. Всегда такой подход присутствовал в моей музыке, разве что теперь он более неоднозначно сформулирован, что вызвано составом музыкантов, которые наконец-то понимают, чего я хочу и что нам нужно играть. Но честно признаюсь, лучше всего у меня получается блюз, да и я в такой музыке лучше себя чувствую. Когда слушаю, стараюсь выбирать как раз такие куски, пропуская остальное.
— В произведении, открывающем альбом, слышно, как ты смеешься…
— Вот в этом и дело. Это я имел в виду, говоря, что для знакомства со мной надо прийти на концерты. Люди обычно пишут о дисках, и это хорошо. Даже очень хорошо. Но чтобы реально узнать, в чем здесь суть и о чем речь, надо побывать на "живых" концертах. Концерт — это срез через все, что есть в жизни, поэтому хватает там и комичных элементов. Но сколько человек об этом знает? Немного, потому что не ходят на концерты. Вот ты когда последний раз был на моем выступлении? Десять лет назад? А ведь я все время развиваюсь, и на концертах происходит значительно больше, чем можно услышать на диске.
— Ты вспоминал недавно Джимми Скотта и его осмысление джаза как чего-то происходящего здесь и сейчас. Думаю, потому-то джаз привлекателен не только для тех, кто его играет, но и для тех, кто слушает, поскольку они могут участвовать в этом творческом событии. Может, музыкант и счастливее тогда, когда музыка появляется, в процессе, в данную минуту?
— Да, мне так кажется.
— И не потому ли мало кто из музыкантов радуется концу концерта? Ведь прекращается ощущение сотворения мира — мира музыки.
— Вот об этом и речь. Потом люди только о том и говорят, а сам понимаешь разницу между россказнями и самим процессом. Так что лучшие впечатления переживаются во время концерта, а не в репортаже о нем. В этом самая суть.