Ramazzotti, Eros

Eros Ramazzotti: “Чужой язык лишает колорита”

28 октября 2003 года одному из популярнейших итальянских эстрадных певцов Эросу Рамаццотти исполнилось 40 лет. Подростком он играл мелкие роли в кино, а мечтал вырваться на большую эстрадную сцену. Мечты мечтами, но после школы он поступил во что-то вроде итальянского нархоза и... не доучился, точно решив связаться навсегда с музыкой. Свой первый сингл под названием "Ad Un Amico" Рамаццотти выпустил в 1982-м. Через год уже стал триумфатором на знаменитом фестивале в Сан-Ремо, что и открыло ему двери большой карьеры. К концу 80-х слава Эроса разнеслась далеко за пределы Италии. Артист гастролировал в разных уголках земли, имеет на своем счету совместные работы с Андреа Бочелли, Лучано Паваротти и Тиной Тернер. Нынешним летом на музыкальных рынках Европы появился девятый альбом Рамаццотти, который так и называется "9". Он создавался в тяжелый период утраты близкого приятеля, развода с женой и т.д., но пресловутые проблемы среднего возраста не убили в Эросе артиста.
— Ты достиг большого международного успеха, хоть и поешь исключительно на родном итальянском. А не пытался ли расширить свою аудиторию пением, скажем, на английском, ведь даже Челентано это практиковал?
— Не уверен, что я был бы на английском достаточно искренним, как удается это на итальянском или даже на испанском. Вряд ли. Я даже как-то пробовал, но получалась какая-то среднестатистическая лабуда. Тронуть слушателя этим невозможно, а вот потерять …. Лучше уж пусть англичане поют по-английски, а итальянцы — естественно, по-итальянски. Если кто-то не знает языка, то всегда можно найти текст и при необходимости перевести его. Родной мне язык не мешает другим понять меня, почувствовать, зато чужой лишает колорита.
— Почти исключительно ты поешь песни о любви. Это единственная тема, которая интересует тебя как артиста?
— Каждый из нас должен иметь в сердце любовь, а петь об этом просто приятно. Правда, не всякий, кто поет об этом, несет положительные эмоции. Что касается меня, то мне нравится думать, что люди объединяются в пары, потому что самым важным в жизни для них является любовь.
— Ты убежденный романтик?
— Являюсь ли я романтиком? Видимо, да. Но, прежде всего, я человек, поэтому серьезно отношусь к любви и связи с другой личностью. Но есть еще много других важных вещей, которые люди должны уяснить. Впрочем, в своих текстах я никого поучать не стремлюсь: каждый сам может решить, как поступать в конкретной ситуации, как жить.
— Что стало преобладающим мотивом твоего нового альбома?
— Диск повествует о прошлом, настоящем и даже о будущем. Самыми важными песнями здесь для меня стали произведения о моей матери, о дочери. Что касается остальных, то они тоже имеют свои корни, стержень, поэтому тоже важны.
— Недавно тебе стукнуло 40 лет. Не замечаешь в себе проявления так называемого "кризиса среднего возраста"?
— У меня совсем нет паранойи, связанной с этой датой. Я просто хочу радоваться и радуюсь каждому дню в отдельности. Чтобы иметь шанс полностью проявлять себя — здесь и сейчас.
— Каким образом достигнутый тобой успех повлиял на тебя как на человека?
— Я воспитывался в скромной семье на окраинах Рима, но были у нас очень надежные корни, серьезные традиции и идеалы, как, например — взаимопомощь. Ребенком был я несмелым и скрытным. За 20 лет карьеры, конечно же, что-то должно было измениться, подправиться. Становишься более открытым, лучше ориентируешься в сущности вещей. Самое важное, однако, то, что глубинная внутренняя сущность твоя остается неизменной.
— Какую песню своего репертуара ты любишь больше всех?
— Я люблю все свои песни, потому что сам их пишу и они для меня как дети. Решительно все нравятся мне одинаково. Причем симпатия ко всему сделанному до этого времени равнозначна отношению к тому, что удается создать в будущем.
— Популярность, роль символа итальянской песни, не создает ли каких-то неприятностей в твоей личной жизни?
— А я-то ведь и не ощущаю себя символом. Может, кому-то со стороны так кажется, а я просто живу и работаю, как обычный человек. Да и популярность мне никак не мешает, потому что в своих поступках я естественным образом сохраняю нормальность.