Roxette ROXETTE
Миллионы проданных дисков, многократные кругосветные туры с концертами. Осенью 2002 года Мари Фридриксон тяжело заболела и пережила операцию по удалению опухоли мозга. К счастью, певица выздоравливает, но прошлогодние концертные планы были полностью аннулированы. В марте 2003 года в свет вышла компиляция “The Pop Hits”, включающая самые знаменитые хиты ROXETTE. С композитором и автором текстов большинства композиций группы Пером Гессле и встретился в Стокгольме наш корреспондент. Артист рассказал об интереснейших моментах истории ROXETTE, сравнениях с квартетом АВВА, болезни Мари, семье и планах на будущее.
— Сначала, если можно, пару слов о себе лично.
— О Боже мой… Я уже очень стар, даже суперстар: мне аж 44 года. Музыкой занялся лет в 19-20 чисто профессионально. С моей хорошей приятельницей Мари Фридриксон, с которой мы вместе достигли немалых успехов, я очень счастлив работать. Это чудесно.
— Что скажешь о вашем новом диске?
— Наш последний диск — это, собственно, сборка. Поделили наши произведения на две группы: медляки и быстряки. Вот их и нашпиговали туда равномерно. А в общем, этим диском мы подсуммировали всю карьеру группы ROXETTE с 1989 года.
— Говоря «подсуммировали», ты ведь не имеешь в виду, что эта карьера подошла к концу?
— Ни в каком случае. Ведь на выпуск такого диска мы решились еще полтора года назад, как только вышел “Room Service” и мы отбыли в его промоционное турне. В 2002 записали три новые песни, которые тоже вошли в названную сборку. Было в планах и очередное турне, но в связи с тем, что в сентябре Мари заболела, вынуждены были отменить его. Теперь она понемногу выздоравливает, хоть до конца года должна будет отдыхать, но в недалеком будущем появятся новые диски ROXETTE. Пока еще не могу точно сказать, когда снова начнем работать вместе. Все зависит от Мари. То, что выпало на ее долю, очень серьезно, и она сама должна решить, когда будет готова вернуться к работе.
— А как вы вместе работаете над музыкой?
— Что касается написания песен, то здесь я единоличник. Сперва записываю демо, а потом готовлю профессиональную версию в моей студии. Если итог удовлетворяет меня, прокручиваю его Мари и Кларенсу Оферману, который является нашим продюсером с самого начала, с 1986 года. Если мы все придем к выводу, что стоит записать «настоящую» версию данной песни, приглашаем людей, которые, на наш взгляд, здесь пригодились бы. Написание песен — сугубо личное дело. По крайней мере, для меня. Я теряю ощущение комфорта, работая с другими людьми. Не знаю почему, но в такие минуты творчества хочется быть одному, чтобы не ощущать никакого давления на себя. И тогда только что-нибудь получится. Я попросту занимаюсь возделыванием своего личного участка работы.
— Как вообще получилось, что тебя потянуло к музыкальному творчеству? Есть ли тут какая-то специфическая причина или музыка просто выплывает из твоего нутра?
— В принципе, очень хороший вопрос. А ответить трудно. Я начал писать тексты еще в 14 лет. Создание стихов и чего-то подобного меня всегда интересовало. Когда в середине 70-х появились нью-вэйв и панк, я получил дополнительные мотивы, чтобы учиться играть на каком-нибудь инструменте. Больше всего мне нравилось, что в моде было скверное звучание, а я тогда большего и не умел. Не нужно было быть виртуозом, чтобы организовать группу. Это было классно, и вот мы с ребятами нашей школы собрались для этой цели. Звучало все ужасно, но это было только начало. Тогда я почувствовал, что поп- и рок-музыка — мое предназначение: что я мог бы нарисовать кистью, начал воплощать с помощью слов и музыки. Вот с тех давних пор этим и занимаюсь. Прежде всего, я композитор, а уж потом гитарист, музыкант, артист. Я не мог бы играть в группе, в которой не имел бы влияния на написание музыки.
— Есть ли песня, которую по какой-то причине ты любишь больше всего?
— Знаешь, это словно сказать, что кого-то из своих детей любишь больше других. Я люблю их всех (смеется). Конечно, некоторые песни получились лучше, чем я ожидал вначале. Вот, например, “Milk And Toast And Honey”. А песня “The Look” появилась вообще оригинально: купил себе новый синтезатор, забавлялся с ним, тыркая разные клавиши, а в конце вышло, что сочинилось новое произведение. Его слова звучат как загадка: «Ходит как мужчина, бьет как молот» и т.д. Там самое важное ритм. Звучало все настолько хорошо, что решил это сохранить. Получился в итоге фантастический поп-хит. Бывают порой такие неожиданности в жизни. А бывает и так, что играешь какую-то песню на фортепиано, так она тебе нравится, а входишь в студию и получается такая лажа. Никогда не стоит заранее загадывать.
— С песней “The Look” была еще какая-то американская история душещипательная. Может, напомнишь?
— Во время гастролей 1988 года по Швеции дошли до нас слухи, что нашу музыку играют в Америке. Тогда еще не было у нас там ни одного изданного альбома, поэтому подумали, что кто-то злостно шутит. Оказалось, однако, что какой-то американский студент, будучи в Швеции по программе обмена, купил себе наш альбом “Look Sharp” и привез в Миннеаполис, откуда приезжал. А тамошняя крупнейшая радиостанция организовала шоу, во время которого слушатели могли предлагать свои любимые записи. Вот тот парень и предложил туда наш альбом, который попал на ухо программному директору того радио. Он послушал первую же песню (как раз именно “The Look”) и свихнулся на ней. Спрашивает: «Что это?» Конечно, никто и понятия не имел. Запустили в ротацию, у них начали трезвонить телефоны, люди хотели это слушать постоянно. Мы об этом даже не подозревали, все замыкалось на район охвата той станции в Миннеаполисе. Что-то подобное, насколько я знаю, случилось в группой THE POLICE за несколько лет перед тем с песней “Roxanne”. Правдоподобность такого способа достижения успеха очень мала, поскольку музыкальная индустрия очень форматирована, аж до формализма: там властвуют планы и плэйлисты. И именно поэтому тот случай так поразил нас. Мы достигли успеха не по чьему-то плану, а только потому, что люди случайно услышали нас и хотели слушать дальше нас и о нас.
— Есть ли какой-то концерт или просто случай, врезавшийся в память настолько, что вспоминаешь его и сегодня?
— Было этого так много… Мы играли столько концертов! Думаю, именно благодаря этому мы все еще в действии. Первые гастроли по Южной Америке были просто фантастикой. Выбираясь в Бразилию, Аргентину, Перу, Парагвай, Уругвай и подобного рода места, мы не ожидали ничего особенного. И вдруг — тотальный аншлаг на стадионах, способных вместить 60-65 тысяч человек. В Буэнос-Айресе сыграли два концерта для 50-тысячной аудитории. Мы никак не могли понять, откуда это (смеется). Были и другие примеры: мы стали одной из первых западных групп, получивших позволение выступить в коммунистическом Китае, дали концерт в Пекине, и это было ошеломляюще. Стоило бы вспомнить, конечно, и грандиозные концерты в Нью-Йорке, на стадионе «Уэмбли» в Лондоне, в Tower Theatre Филадельфии. Особенно это последнее место было поразительным, так как я большой поклонник Дэвида Боуи, а в молодости одним из моих любимых дисков был как раз “Live At The Tower Of Philadelphia”. Когда мы оказались там, совершенно неожиданно открылось, что зальчик-то небольшой совсем, рассчитан всего лишь на 1400 человек. Я подумал тогда: «А казалось-то значительно больше!» Так что все нужно видеть собственными глазами.
— Говоришь, что песни ты пишешь в одиночестве. Но ведь все равно приходит момент, когда встречаешься с Мари и дальше работаете вместе. Ну и как работается в этот период?
— Мари довольно капризна. Если ей какая-то песня не нравится, особенно слова, она просто отказывается петь. Поэтому если у меня появляется идея новой песни с расчетом на ее голос, мне нужно сильно поизголяться, чтобы угодить ее ожиданиям. Если это удается и она говорит: «Мне нравится эта песня», – мы сразу идем в студию, ищем нужную тональность, в которой ей было бы удобнее работать. Если ей что-то не нравится, я предлагаю поменять или то, или это, или расширить какую-то партию и т.д. На этом этапе начинается процесс создания произведения группы ROXETTE. Конечно, в это еще нужно будет вложить много времени и сил, чтобы довести до кондиции все нюансы. Даже на стадии микширования о готовности еще и речи нет: порой выбрасывается какое-то соло, что-то добавляется и прочее. Это сложный процесс, который забирает много времени.
— Есть ли в этом процессе какой-то элемент, который ты любишь больше, чем само написание песен?
— Вряд ли. Когда пишешь песню или работаешь над ней в студии, ты просто даешь ей возможность развиваться, из-за чего она порой доходит аж до пяти минут звучания. Потом во время микширования приходит, например, такая мысль: «А не сократить ли ее минут до четырех?». В большинстве песен можно найти какие-то ненужные элементы. Мне кажется, что настоящее мастерство в написании песен основывается на том, что ты способен поправить то, что уже сделал.
— Как ты сам достиг этого мастерства?
— Не имею понятия. Всегда повторяю, что я лишь продукт своей коллекции дисков (смеется). По-моему, в этом есть зерно правды. Я интересуюсь поп- и рок-музыкой со времени, когда мне едва стукнуло шесть лет. Мой брат, старший лет на семь, слушал LED ZEPPELIN, THE BEATLES и подобного рода вещи, возникшие в конце 60-х. Когда я был подростком, наступила эра глэм-рока: T. REX, Дэвид Боуи, MOTT THE HOPPLE, Гари Глитер, SWEET. Все это имело на меня огромное влияние. Даже сегодня, сочиняя песни, чувствую присутствие всего того, что формировало меня как слушателя.
Иногда задумываюсь, чем взяла меня та или иная композиция, в которой не всегда все в порядке: то партия ударных не нравится, то голос плохо звучит, то гитарный эффект не тот или еще что-нибудь. Почему диски Фила Спектора звучат так хорошо? Почему так захватывают вокальные партии Брайана Уилсона? Если все это проанализировать, можно многому научиться. Но прежде всего надо иметь вкус, ведь именно он лучший проводник туда, куда хочешь попасть. Я бы не смог создать хороший диск танцевальной музыки, потому что не знаток этого вида искусства. Но если тебе нужна простая трехаккордовая поп-песенка типа “Opportunity Nox”, иди смело ко мне, так как я знаю, как это делается. Все решает твой вкус, твоя сущность и твои ориентиры.
— За что, по-твоему, люди любят песни ROXETTE?
— Это еще один хороший вопрос. Но я ведь не знаю. Может быть, дело в том, о чем говорил раньше — в нашем вкусе. Читал как-то интервью Бенни Андерсона из группы АВВА, который сказал, как его радует, что весь мир имеет такой же вкус, как и он. То есть любит АВВА. Если хочешь что-то делать, должен сам быть первым своим фэном. Не нужно что-то вдалбливать людям, нужно просто это любить. Мы всегда были озабочены своими дисками. И здесь дело не в их огромной популярности, а в их настоящем качестве.
— Ты вспомнил АВВА. Как бы ты сравнил их музыку со своей?
— Прежде всего, это совсем иное поколение. Триумф АВВА выпал на 70-е. Но в чем-то можно найти и схожесть: наибольшим кумиром Бенни Андерсона был Брайан Уилсон из BEACH BOYS, а мы ведь тоже любим стиль этой группы, хоть никогда не вдохновлялись им настолько, как АВВА. В какой-то момент они пошли в сторону мюзикла, джаза, а это как раз то, что нас отличает от них. Если можно так сказать, на нашем дереве гораздо больше рок-ветвей. Свою первую группу, как уже говорил, я основал в эпоху нью-вэйва, а Мари внесла блюзовые влияния. А вот в музыке АВВА трудно усмотреть какие-нибудь блюзовые элементы (смеется). А у Мари они в ее голосе. Так что есть что-то схожее, но больше отличий между ROXETTE и АВВА.
Лично я — большой поклонник АВВА, особенно их поп-вещей, таких как “SOS”, “When I Kiss The Teacher”, “Honey Honey”. Это мои кумиры. Зато не пропадаю за такими грандиозными хитами, как “I Had A Dream”. Но мне кажется, что с точки зрения композиторства мы принадлежим к разным классам: они были волшебниками своей работы, а я только учусь.
— Скажи, а не хлопотно ли писать песни на не родном тебе английском языке?
— Вначале было очень трудно. Многие годы мои тексты получались просто никудышными (смеется). С другой стороны, поп-мир с большим пониманием подходит к текстам песен, так что даже с глуповатыми фразами можно выглядеть пристойно. В такой ситуации стоит написать что-то толковое, так вообще за гения сойдешь. За долгие годы я много пыжился и многому научился. Так что теперь мои тексты довольно солидные с точки зрения языка. Но ты прав, английский мне не родной язык, поэтому каких-то тонких нюансов я никогда и не почувствую, как удается это подсознательно на родном шведском. Но единственное решение этой проблемы — это серьезное изучение языков и опыт. Надо писать, писать и писать, пока это удается, и твои способности сами совершенствуются. Благо и слушают мой english миллионы, для которых английский не родной.
— Когда ты почувствовал, что твои английские тексты уже достаточно хороши?
— Видимо, большое значение имели песни “I Love The Sound Of Crashing Guitars”, “Do You Wanna Go The Whole Way” или “Milk And Toast And Honey”. Сами названия здесь интригуют, что значительно интереснее, чем “Listen To Your Heart”, “It Must Have Been Love” и т.п. Это нейтральные какие-то заголовки. Я не говорю, что и сами тексты дребедень, ведь есть в них какой-то смысл, но для меня очень важен был момент, когда я научился придумывать заголовки. Это случилось приблизительно на альбоме “Crash Boom Bang”. Песня “Joyride” тоже имела забавный поп-текст, но трудно признать ее артефактом (смеется).
— У тебя большой дом, ты теперь крупнейшая шведская поп-звезда мировой величины. Как выглядят ежедневные будни такого человека?
— Нет здесь никаких стандартов. Каждый день выглядит по-разному. Все как раз зависит от того, как идут профессиональные дела. Вот теперь, например, много дел с промоушном нового диска. Недавно был в связи с этим в Дании и Норвегии, утром записывался в программе шведского телевидения, завтра еще какие-то телеинтервью. А если не работаю, основное время провожу с семьей, моему сыну пять с половиной лет. Стараюсь быть с ним так долго, насколько возможно, поскольку мне это очень приятно. Встречаюсь также с друзьями, хожу в кино. Нормально живу. А жена все равно упрекает, что постоянно только работаю (смеется).
Может, оно и правда, но работаю я теперь меньше, чем когда-то. Десять-пятнадцать лет назад работал круглосуточно. Но так и должно быть в группе ранга ROXETTE. Если, достигнув большого успеха, не хочешь его потерять, то ты должен напряженно работать. Всегда кто-то хочет взять интервью, так дай его. Кто-то сказал когда-то, что мы дали 1400 интервью в программе промоушна диска “Look Sharp”. Вполне возможно. Именно поэтому в 1995 году мы позволили себе перерыв, ведь семь лет неустанно пахали на ниве промоции, записи, продюсирования, концертирования. А кроме того, Мари родила тогда первого ребенка. Да и вся трасса “Crash Boom Bang”, тянувшаяся около года, проходила чуть ли не с ребенком на руках. Ее грудная дочурка Джозефина проводила время в гардеробе. Это был ужас, не знаю, как она это выдержала. Так или иначе, перерыв 1995 года был логичен, поскольку нельзя все время жить на столь высоких оборотах, время от времени стоит заняться чем-то иным.
— Ты берешь свою семью с собой на гастроли или заставляешь ожидать тебя дома?
— К счастью, моя жена когда-то работала в турагентстве. Когда мы начали ездить на долгие гастроли, она взяла на себя ответственность за билеты для всей бригады, так что благодаря мне было у нее больше работы. В мои обязанности входило посещение пресс-конференций и выступление на вечерних концертах. Остальное время — для себя. А ей нужно было обзванивать всех, если что-то менялось или кто-то что-то терял. И ее это увлекало. Оглядываясь на это сегодня, прихожу к мысли, что это сыграло ключевую роль в нашем союзе. Она знала, на чем все зиждется, принимала этот образ жизни, чувствовала свою связь с группой ROXETTE и нашим успехом.
— А твой сын такой же понятливый, как и жена?
— (смеется) Он еще чересчур юн. Был с нами на гастролях “Room Service”. Единственная песня, которая ему там нравилась, была “Real Sugar” (смеется). Каждый раз, когда мы ее исполняли, он выходил из гардероба и слушал, а потом возвращался доигрывать с «Playstation». Кроме этой песни он любит еще “Opportunity Nox”, да и вообще нравятся ему быстрые штучки. Может быть, я завоевал новую публику — шестилетних (смеется).
— Под конец у меня тут припасен список ваших песен. Не мог бы ты выбрать из них пару таких, о которых можно рассказать интересную историю?
— Начну, пожалуй, с “Joyride”. Когда я написал эту песню, сразу почувствовал, что будет это нечто великое. Скомпоновал ее при помощи акустической гитары, и получилось весьма быстро. А жена оставила мне на фортепиано записку, где было по-шведски написано: «Привет, глупец. Люблю тебя». И я подумал: «Какой чудесный текст, его нужно использовать». Читал как-то интервью Пола МакКартни, который говорил, что написание песен с Джоном Ленноном было как нескончаемый переезд. Оттуда взялся и заголовок “Joyride” («Счастливый переезд»). Всегда удачно пользуюсь такими вещами. Но не все так легко дается. Вот, например, песня “Almost Unreal” писалась для фильма с Бэтти Мидлер, который назывался “Hokus Pokus”, откуда в тексте и слова такие появились. Но создателям не понравилось, они выбрали произведение группы EN VOGUE, а наша песня зато попала в другой фильм, который вы, видимо, знаете — “Super Mario Brothers”. Записывались мы тогда в Великобритании, где песня стала суперхитом, но потом отошла в забытье, выпала из репертуара ROXETTE
— Уж не любимый ли твой завтрак «Молоко и гренки с медом»?
— Не совсем. Это один из тех заголовков, который я долгие годы носил в своем блокноте. Люблю заголовки, отражающие определенную ситуацию. “Milk And Toast And Honey” ассоциируется у меня как раз с ранним вставанием из постели и придумыванием истории, которая может случиться в этот день. Таким образом чего угодно можно придумать. Это еще одно произведение, в большом успехе которого я был уверен с самого начала. Она создана специально для Мари, я вынашивал ее долгие месяцы, даже не записывая ничего. Все, включая текст, было в голове сразу готово. Подобное редко случается, но итог получился поразительный.
“Wish I Could Fly” — песня несколько иного рода. От других ее отличает уже сама конструкция. Она базируется на повторяющемся по кругу мотиве, на фоне которого Мари поет свою партию. Мне очень редко случалось создавать такого типа песни. Обычно люблю менять аккорды типичным для поп-музыки образом. У меня были серьезные сомнения касательно этого произведения, поскольку оно очень отличается от того, что я обычно делаю. И только в студии мы поняли, что это будет полный успех. Естественно, поместили мы трек на первом промо-сингле альбома “Have A Nice Day”, ставшего чем-то вроде нашего камбэка. Это чудесный номер, голос Мари прекрасно проявляется в такого рода композициях. Ей как раз и нужно петь что-то подобное.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 15 за 2003 год в рубрике музыкальная газета
