Rea, Chris

Крис Ри: «Блюз сделал меня музыкантом»

В 2002 году джазовый фестиваль в Монтре начался с сюрприза: Крис Ри вышел на сцену с новой группой, новым репертуаром и доставил огромное удовольствие трем тысячам своих поклонников. «Божественные моменты, потрясающий гитарист», — писала газета «Le Matin».
Последние же два года Крис был серьезно болен. Жена и две дочери поддерживали и помогали ему на протяжении всей болезни. В это тяжелое для себя время он решил, что новый альбом покажет его музыкальные пристрастия, а именно давнюю любовь к блюзу. Диск «Stony Road» получился очень искренним и открытым и просто наполнен жизнью. Таким же открытым получился и наш разговор с Крисом Ри, разговор о жизни, музыке, творчестве.

— Крис, ваш новый альбом имеет свою историю: Вы тяжело болели и даже были близки к смерти. Что именно произошло?
— У меня была редкая и опасная болезнь, поражающая поджелудочную железу. Это повлекло за собой несколько необходимых и серьезных операций. Перед тем, как меня повезли на последнюю операцию, доктор сказал мне, что мои шансы выжить составляли 1 к 3.
— Насколько повлияло это событие на запись вашего альбома?
— Последние 15 лет я выпускал музыку, которая представляла собой укороченные версии вещей, известных моим поклонникам по концертам. Так приходилось делать из-за компромиссов со звукозаписывающей компанией и продюсерами. Как артист, я был вынужден соглашаться с ними. Но время шло, и в один прекрасный момент я понял, что нужно делать альбом и не идти ни на какие компромиссы. И что это будет альбом, состоящий из музыки в стиле блюз и госпел.
— Какую роль для вас играет блюз?
— Эта музыка крутится у меня в голове с того самого времени, когда я столкнулся с записью DELTA BLUES PEOPLE, будучи молодым парнем. Я помню и тот день, когда я впервые услышал сингл Шарли Патон. Он прошел сквозь меня, как чудесный свет: «Этот человек поет то, что я чувствую!» Блюз оказал на меня очень большое влияние, и, можно сказать, благодаря ему я стал музыкантом.
— Вы записывали блюзовый альбом не в Мемфисе или Чикаго, а в южной Франции. С чем это связано?
— Мне очень нравится студия «Miraval», которая находится в тех краях, потому что там совершенно другая атмосфера, отличающаяся от других высокотехнологичных студий. К примеру, много лет они коллекционировали фантастические микрофоны, которые вы не сможете купить где угодно. Как следствие, они крайне полезны при записи такого материала. И потом, там отличная погода и необыкновенный пейзаж. С другой стороны, я хотел попробовать записать африканский и европейский варианты блюза, и думаю, что запись такого хорошего качества в американской студии вряд ли получилась бы.
— Многие слушатели будут удивлены появлением таких инструментов, как банджо и аккордеон, в ваших аранжировках. Какими критериями вы пользовались при отборе инструментов для аранжировок?
— Очень мало людей знает, какую важную роль играл аккордеон в период, предшествующий рок-н-ролльному буму, особенно в Штатах. К примеру, продолжение сего есть в Луизиане даже сегодня. Опять же, неизвестно когда этот инструмент пришел в блюз и что было до него, но банджо является предшественником гитары. Это те виды звуков, которых вы не найдете в записях американского блюза сегодня. Сегодняшние слушатели не знают этих звуков, никто не скажет: «Я слышал это все раньше».
— Какие чувства вы испытывали во время записи альбома?
— Я испытывал очень теплые и позитивные чувства. Блюз — это тот тип музыки, который не сделаешь сидя за компьютером. Создавая песни в этом стиле, ты по-настоящему увлекаешься звуками настоящей музыки. Конечно, тебе необходимы великие музыканты, и когда ты играешь свою любимую музыку с ведущими музыкантами в невероятной атмосфере — это просто фантастика!
— Впервые за время вашего творчества, альбом не был выпущен под лейблом крупных звукозаписывающих фирм, а вышел на независимом лейбле Edel Records. Почему?
— Мы захотели иметь партнеров, которые готовы были бы идти параллельно с нашей концепцией, потому что их энтузиазм к музыке, как я говорил раньше, не ставил заслонов всевозможным компромиссам.
— Вы планируете поехать в тур с песнями из «Stony Road»?
— Естественно! В прошлом ноябре мы начали тур по Европе и планируем отыграть 35 концертов.
— Расскажите, пожалуйста, о вашем нетрадиционном подходе к гастролям.
— Как правило, я работаю в турне в течение трех дней, а потом провожу один выходной день дома. Я никогда не покидаю дом больше чем на неделю. Поэтому гастроли обходятся мне дороже, чем другим, поэтому я никогда не стану обладателем старой модели «Феррари», красующейся в иных домашних демонстрационных залах, но думаю, это справедливая цена. Это то, чего я хочу. Важно, что я делаю это не с моральной точки зрения, я не пытаюсь просто выглядеть хорошим в глазах своей семьи. Это всего лишь мое желание. Я действительно люблю свою жену, а не просто заявляю, что это так. И я хочу видеть ее, когда только возможно. Я знаю, что в 80-х было модным в среде шоу-бизнеса говорить: «Я обыкновенный парень, у меня, как и у всех, есть семейная жизнь». Но я один из тех немногих, которые в этой ситуации не лгут. Мне действительно необходимо бывать дома.
— В одном из интервью вы говорили о стоянии в очередях и о том, что вам нужен кусок пармезанского сыра именно из середины, а не с какого-либо конца, там же вы рассказывали о том, что вы очень щепетильны в этом отношении и еще любите хорошую еду…
— Да, все верно. Тогда меня, помню, спросили: «Приведите пример того, почему вы не являетесь такой рок-звездой, как Питер Гэбриэл или Стинг». А я ответил, что беру мои песни с 52-й улицы, а не из апартаментов в пентхаузе. И рассказал о том, что мой интерес к мотогонкам заставляет меня порой делать то, что я не доверил бы делать никому другому. Мне приходится стоять в очереди за запчастями вместе со всеми остальными. И еще, моя страсть к приготовлению пищи приводит меня в гастроном в том районе, где я живу, потому что я ни за что не позволю, чтобы кто-то другой покупал мой пармезанский сыр. Потому что, если я пошлю кого-нибудь другого в этот гастроном за пармезанским сыром, он принесет мне кусок, половина которого окажется коркой. А я за него плачу немалые деньги, достаточно приличную сумму за фунт, за эту твердую корку, а если я пойду в магазин сам, я уговорю продавца отрезать мне кусок из середины. А как знает каждый хороший сочинитель песен — все пармезанское лучше всего в середине.
— Как вы подбираете музыку для своих альбомов?
— Обычно с альбомами бывает так: последние 10 песен, которые я написал непосредственно перед изданием альбома, и становятся теми 10 песнями, которые входят в него, остальные отбрасываются. Каждый день у меня бывает… ну, то, что можно назвать вдохновением, и каждый день я что-то создаю. Я никогда не забываю того, что сделал. Это может быть даже случайная строка, которую я нацарапал на обратной стороне почтовой марки. Сначала мы просто сразу делаем запись, своего рода набросок, потом оставляем ее на пару недель, потом снова к ней возвращаемся, отбираем окончательно штук 15 вещей и работаем над ними.
— Как много у вас бывает проблем при выпуске ваших записей?
— Мои проблемы отличаются от проблем других людей. Многие или, пожалуй, большинство, когда звукозаписывающая компания предлагает сделать им альбом, всегда думают так: «Господи, хватит ли у нас материала?» Также часто можно услышать о ком-то, кто изо всех сил старается набрать достаточное количество необходимого материала. У меня все как раз наоборот. Я хотел бы выпускать, по меньшей мере, два, а то и три альбома в год. Я разочарован, когда мне говорят на студии: «В ближайшие 14 месяцев вы нам не понадобитесь, до свидания», разочарован, когда мы выпускаем всего один альбом за 14-15 месяцев, хотя многие считают, что это очень высокая, если не слишком высокая продуктивность. Но я люблю эту работу.
— Расскажите, пожалуйста, о том, как строится ваш день, когда вы работаете в студии.
— Мы всегда начинаем очень рано. Мы все на ногах уже в 7 утра и приходим в студию в 9.00-9.30. Другим людям, которые работают над альбомом — инженерам и прочему персоналу — приходится нелегко, чтобы привыкнуть к этому. Это похоже на ощущения при путешествии в другие часовые пояса, когда нужно привыкать к разнице во времени. Они ведь обычно работают с большинством других музыкантов где-то с полудня до и даже после полуночи. Тогда как мы работаем с 9 утра до обеда. Вот так. Я вхожу в студию и работаю или над песней, которую сочинил этим утром, или над мелодией, которую мы играли накануне. Инженер должен быть всегда наготове, а инструменты, которые могут нам понадобиться, должны быть расставлены по местам и включены в сеть, чтобы в любой момент можно было начать запись. Вообще же, мы работаем практически на уровне подсознания, не используя никаких жестких схем. Мы просто создаем музыку и делаем все, что для этого необходимо.
— Кроме музыки у вас есть еще две страсти — езда на машинах и рисование. Поменялось ли как-нибудь отношение к этим увлечениям после болезни?
— Да. У меня нет столько «Феррари», сколько я хотел бы иметь, потому что ответственность за такие дорогие машины велика. И потом… однажды я выехал на дорогу, которая не была предназначена для скоростных поездок, что надолго охладило мой пыл. В тоже самое время, я стал больше и чаще рисовать. Больше всего я использую в своих картинах насыщенные и яркие цвета. Кое-что моя жена, преподаватель искусства в одном из лондонских колледжей, находит очень забавным.
— Каждый фанат знает, что у вас есть две дочери, именами которых названы две песни — Julia и Josephine. Как эти две молодые леди переживали времена вашей болезни и нашлось ли им место в блюзовом альбоме?
— Какое-то время я не говорил им, насколько серьезно обстоят дела. Конечно, они знали, что я был болен и что мне необходима операция. Но о том, что вопрос стоял между жизнью и смертью, они узнали потом. По существу, блюзовый альбом не был для них большим сюрпризом. Они знают, какую музыку играет их отец, и с удовольствием слушают ее дома.

P.S. Автор выражает благодарность концерну «Группа Союз» и компании Танцевальный рай за помощь в подготовке материала.