Горохов, Андрей “Я страстный и самозабвенный мистификатор и тени на плетень наводитель” (начало)
— Как вы относитесь к своему "культовому" статусу? Смысл вопроса касается и преданности ваших поклонников, и вашей культпросветдеятельности.
— Не сочтите за кокетство, но я вовсе не уверен в культовости моего статуса. Я не очень понимаю, как воспринимаюсь за тысячи километров от места своего физического пребывания и кем именно я воспринимаюсь. Мне многократно сообщали, что я — марсианин, что я страшно далек от народа. То есть я более "чужой", чем, условно говоря, "классный". Кое-кому, кто регулярно рыскает по Интернету в поисках музыки и разнообразных сведений/мнений о ней, я, надеюсь, известен. Но в каком качестве? И сколько таких людей, мной предположительно очарованных? Я уговариваю себя, что даю пищу для ума неглупым молодым людям и девушкам. И они это замечают. А также я тешу себя представлением, что делаю нужное дело. Интернет, вообще, сильно искажает реальность. Получаешь в один день два письма — одно из Владивостока, другое из Винницы, — и кажется, что с тобой говорит половина земного шара. Что далеко не так.
— Вы иногда употребляете выражение "был бы я моложе и злее"… Считаете ли вы себя достаточно "пожилым", видавшим виды человеком, которого сложно удивить или не на шутку разозлить?
— Ну, удивить и тем более разозлить меня вовсе не сложно. Удивляюсь и злюсь охотно и самозабвенно. Я, действительно, слышал очень много разной музыки, но ощущения, что я "слышал все" или что "все это уже было" у меня вовсе нет. Выражение "был бы я моложе и злее" я применяю как ссылку на времена 3-4-5-летней давности, когда я довольно агрессивно и саркастично отвинчивал головы "легендам рока". Тогда именно это и называлось музпросвещением. Сейчас мне просто не интересно вчитываться в интервью, скажем, OASIS, или Дэвида Боуи, или U2, или DEPECHE MODE и отделять зерна от плевел, мысли художника от усталой PR-стратегии. Эти интервью не слишком изменились за последние семь лет. Обязанности ввести слушателя в курс дела при появлении новых альбомов, скажем, Tricky, PORTISHEAD, Тома Уэйтса и прочих я не чувствую. Если музыка — так себе, то это всем видно и без моего раздувания щек и выпучивания глаз. Сегодня я могу позволить себе быть более старым и менее злым.
— Каким образом вам удается так широко, глубоко, разнообразно рецензировать альбомы, остроумно и нестандартно брать интервью? Причем вы сами признавались, что иногда идете на интервью, не готовя вопросы заранее. Есть ли у вас дополнительное филологическое и/или культуроведческое (само)образование?
— Спасибо за "широко, глубоко, далеко". Похоже, рецензирование новых альбомов стало моей новой специальностью. Этот жанр для меня, вообще говоря, новый. Я совсем недавно — год-полтора назад — обнаружил огромное количество, как мне показалось, неадекватных рецензий на новые западные CD, которые можно найти практически на каждой музстранице Рунета. Мне бросилась в глаза очень нехарактерная для, скажем, немецких рецензентов страсть к красному словцу и часто китчевому образу. Это своего рода восточная поэзия по не заслуживающему того поводу. Я решил попробовать тоже наводить красочную тень на плетень, плести ассоциации, прыгать мыслью, сбивать читателя/слушателя с толку. Ведь рецензии на новые CD — это, очевидно, самостоятельный литературный жанр. В целом, я пытаюсь писать более сухо, но одновременно и абсурдно. Представляю себя в роли сухого и серьезного патологоанатома, который вскрыл новое тело и увидел такое... Разумеется, я к этому не стремлюсь. Я пытаюсь вслушаться в музыку и сообразить, на что она похожа. Если она раздражает — то почему, если нет — тоже почему. Должен сказать, что к большой моей радости мне все чаще встречаются чужие спокойные и трезвые рецензии на компакт-диски. Это правильная тенденция. Что касается интервью, то вопросов я не готовлю. Максимум — один вопрос, или, скорее, тему, еще лучше — конфликт, противоречие. Я очень люблю, когда интервью превращается в брэйнсторминг, когда музыкант начинает думать в момент разговора, когда ему интересно, что приходит в голову мне, когда он заводится. К сожалению, мне далеко не всегда удается перевести разговор с банальных рельсов рассказа на куда более захватывающие рельсы размышления. Чаще всего это происходит, когда микрофон уже выключен и мой партнер по интервью выдыхает и начинает говорить, что он на самом деле обо всем этом думает. Собственно, тут и начинается самое интересное. Дома я восстанавливаю основные тезисы и удачные выражения. А специального гуманитарного образования у меня нет. Насколько я вижу практикантов на "Немецкой волне", такому стилю ведения интервью на журфаке не учат. Учат, скорее, просьбам "рассказать интересные и веселые случаи из жизни". Плюс прививают уверенность, что воспроизведение вялых клише (типа "голубая лента реки") — это и есть страстно желаемая объективность.
— Какие вехи своей биографии вы считаете самыми важными? Расскажите, как вы придумали передачу "Музпросвет", каким образом вам удалось ее "протолкнуть" в эфир?
— Про биографию я лучше ничего говорить не буду. Многое было важным. Немаловажно, мне кажется, хотеть иметь биографию, конструировать свой жизненный путь, ломать инерцию протекания собственной жизни. "Музпросвет" я не придумывал. Сначала эта передача называлась "Парад звезд". О чем я там собирался говорить, мне семь лет назад далеко не было ясно. Я только знал, что скрывать свои ненависть и презрение к ROLLING STONES и Дитеру Болену я не стану.
Проталкивать в эфир мне ничего не приходится. У меня очень толерантное руководство, которое, однако, не скрывает, что моих музыкальных вкусов и пристрастий не разделяет. Я обычно отвечаю на это, что и сам далеко не всегда одобряю ту музыку, о которой делаю передачи. Мне интересно думать о самой разной музыке, сопоставлять, сравнивать, усматривать параллели, следить за новыми тенденциями. Многим слушателям такой подход очень импонирует, кое-кому нравится то, что я говорю, и не нравится, какую музыку я при этом завожу, многим не нравится ни то, ни другое. До сих пор в редакцию приходят письма с требованиями отогнать меня от микрофона (надежд на то, что я одумаюсь и исправлюсь, по-видимому, уже нет). Руководство русской редакции "Немецкой волны", однако, не сомневается в том, что я говорю о действительно интересных и значимых вещах, о том, о чем нужно говорить именно сейчас.
Ну, и конечно нельзя забывать, что я нахожусь очень далеко от радикализма и экстремизма, музыка, которая звучит в моих передачах, это, так сказать, "претенциозный мэйнстрим", то, что слушают обычные немецкие студенты. Никакого антисоциального криминала/андеграунда. То, что такая музыка, как правило, по радио не звучит — это проблема не моя, а тех радиостанций, где она не звучит. Она должна звучать. Как в 1972-м должны были звучать LED ZEPPELIN или CAN, в 1977-м SEX PISTOLS, а сейчас — вещи цюрихского лейбла Domizil. Это не панк, не хардкор, не ужасы и не мясорубка, это то, чем сегодня интересуются и занимаются неглупые и небесчувственные люди.
— Что для вас труднее: общаться с музыкантами "вживую" или затем готовить печатный материал? Не вносит ли строгая периодичность обновления "Музпросвета" элемент рутинности в работу? Не надоедает ли вам порой прикладывать столько усилий?
— Рука бойца колоть устала? Ну да, конечно (смеется).
Я стараюсь относиться к своей работе как к творчеству, постоянно ищу новые темы, лица, мысли и звуки. Проблема, наверное, в том, что просто об "информации", о "добротно сделанном репортаже" я крайне невысокого мнения. Мне интересны игра ума, провокация, абсурд, задевание за живое, расширение горизонта. А эти вещи требуют вдохновения, взвинченного состояния и порой экзальтации. Если удается-таки взвинтиться и написать полубезумный текст, то искренно радуюсь. Но после передачи наступает отупение и даун, как после всякого перерасхода адреналина. Через неделю — все сначала... В чем, собственно, был вопрос?..
— Вы освещаете не только электронную, но и world-музыку. Насколько органично, естественно сосуществуют эти два направления "Музпросвета", вас примерно в одинаковой степени увлекает и то, и другое?
— Я бы сказал, что у меня (как и у всех остальных радиожурналистов) не такое уж и большое пространство для маневра. Какая музыка не стоит на месте? Интенсивно движется и делится почкованием лишь электроника. Песни под гитару я физически не способен воспринимать или кому-то рекомендовать. Готик, панк, метал, индастриэл — ой-ой-ой, пожалуйста, унесите, манерной театральщины больше не надо. Джаз — дело давным-давно застойное. Импров? Это довольно диковато. Академическая музыка/электроакустика? Ну, ею только радиослушателей распугаешь. Да и подавать ее с ироничными комментариями — дело не очень адекватное. World music и этно-поп? Это, конечно, возможность, но этно-поп, спродюсированный по западному стандарту, сильно пахнет 80-ми. Остается продукция редких фриков-аутсайдеров и этно, то есть аутентичная традиционная музыка. Мне самому этно ближе и понятнее всего остального, впрочем, современную серьезную ("академическую") музыку я тоже ценю. Пункт пересечения электроники и этно — в ритме. Расхождение — в осмысленности, даже одухотворенности этно и пластмассовости/конъюнктурности электроники. Этно-музыка мне интересна тем, что от нее мороз по коже идет чаще, чем от многого прочего, этно мне кажется более экзистенциальной музыкой, более насущной, менее балаганной и необязательной.
Это не моя проблема, что музыка пигмеев Центральной Африки звучит интереснее, чем Aphex Twin. Это, скорее, проблема самого Эфекса Твина и, в любом случае, его почитателей.
— Будет ли у книги "Музпросвет" продолжение? Если да, то будут ли учтены пожелания читателей, украдкой читавших приятельский "Музпросвет", издать ее большим тиражом?
— Книга существует в виде постоянно расширяющегося и углубляющегося контейнера. У нее вот уже много лет не было "продолжения", а был каждый раз новый update, то есть новая версия — как у компьютерной программы. Собственно, вышедшая книга должна была бы иметь подзаголовок "Версия 3.2" — то есть два раза дополненное третье состояние текста. Я только что закончил работу над версией, которая в первом квартале 2003-го выйдет в московском издательстве "Ad Marginem". В принципе, это исполнение желаний — как читательских, так и моих: возрастет доступность книги — значительно более крупный тираж, значительно меньшая цена. При этом "Музпросвет_2003" будет продаваться в обычных книжмагах. Не только в столицах, но и "везде", как уверили меня издатели. Возросла и читабельность книги. Дело в том, что в "Музпросвете_2001" было начато несколько сюжетов, лишь один из которых я довел до логического конца (разоблачение мифов техно/ди-джейской музыки), все остальные как бы зависли в пустоте. В новом варианте доведена до ума концепция саунда, как "самого главного, что есть в музыке". Что касается проблематики минимализма и безумной идеи тотального new age, которые, кажется, напугали тех, кто хотел узнать, откуда пошел драм-н-бэйс или PRODIGY, то я постараюсь прояснить эти материи в другой книге. Новый вариант "Музпросвета" стал куда более худым, жестким и аэродинамичным. Провисаний изложения и таскания нелюбимой кошки за хвост там, надеюсь, нет. Появились новые главы, касающиеся IDM и электроники, то есть изложение доведено до сегодняшнего дня. Думаю, в качестве дубины, разворачивающей мозги вспять, "Музпросвет" может сослужить неплохую службу всякому интересующемуся современной музыкой.
— Ваше любимое блюдо? Возможно, вы гурман не только в музыке?
— К еде я, действительно, небезразличен (как, скажем, и к кино, книгам, картинам и одежде). Не уверен, что могу назвать любимое блюдо. Это такая же ситуация, как и с музыкой. Нет любимого стиля. Иногда возникает чувство, что это — класс. А когда не класс, то лучше не надо. Я люблю чувствовать разницу. В Риме три года назад я ел просто макароны с просто помидорами сверху и какой-то присыпкой. Это был даже не ресторан. Я и голодным не был. Шок от пережитого помню до сих пор. Гурманом я себя не считаю, гурман не жалеет денег на дорогущие рестораны, а я жалею... Вот, сообразил: попадая в незнакомый ресторан, скажем, ливанский, я чаще всего заказываю баранину. Но меня интересует всякое блюдо, обладающее ярко выраженным характером.
— Склонны ли вы к мистификациям? (Хотя бы отчасти, но это так, ведь в субкультуру той же техно-музыки входят псевдонимы как составная часть мистификации.)
— Техно тут не при чем. Я страстный и самозабвенный мистификатор и тени на плетень наводитель. Одновременно я полагаю, что проливаю свет и разрешаю некоторые проблемы. Только свет этот парадоксальный, потому что реальность парадоксальна и абсурдна. Я не обманщик, я не говорю "А" там, где должно стоять "Б". Я говорю, скорее, "дррбубуммммдззз" там, где предполагается "уууууууууу". Мистификация? Приукрашивание действительности? Да, я люблю игру ума, неожиданные ассоциации и непредусмотренные выводы. Мне не интересны ни плоские правды, ни плоская ложь.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 35 за 2002 год в рубрике музыкальная газета
