Торба-На-Круче
“Я хочу, чтобы голос Константина Эрнста сказал: “В пятницу! В “Олимпийском”! Только на ОРТ! ТОРБА-НА-КРУЧЕ!" Что может быть круче!?”

"О-о, это что-то новенькое!" — заговорили ценители хорошей музыки, как только на "Нашем Радио" зазвучала песня "С дождя". Было это около года назад. Шаг за шагом, концерт за концертом, песня за песней, у группы появлялись все новые и новые поклонники в разных городах. Правда, их дебютный альбом "Непсих" оказался почему-то в дефиците. Знаю людей, которые и не подозревают о существовании ТОРБЫ-НА-КРУЧЕ. Но не знаю людей, которые к ТОРБЕ относятся плохо.
Солист группы Макс Иванов рассказал "Музыкальной газете" о творчестве и не только...


— Складывается впечатление, что на сцене ты себя чувствуешь, как рыба в воде. Это так?
— Так.

— Когда ты впервые вышел на сцену? И что ты тогда почувствовал?
— Мне было 4 года. Был большой концерт в ДК "Космос" города Кирова, меня туда привезла большая подруга моей мамы, она в ДК вела кукольный кружок. И почему-то спонтанно родилась идея, чтобы я выступил и спел песенку "Крейсер "Аврора", которую я очень любил. Тут же она нашла какого-то пожилого баяниста, который мне саккомпанировал, и я вышел в тысячный зал, полный бабушек, дедушек, пап и мам, которые пришли посмотреть на своих детей.

— Аплодировали?
— У-у-у, еще как! Был фурор просто.

— А тебе как по ощущениям?
— Офигенно.

— Неужели с тех пор пошло-поехало?
— Ну, хохмы ради можно сказать, что с тех пор. Вообще, я театральный ребенок, родители актеры. В том же возрасте, 4 года, я уже играл в спектаклях. В частности, в Питер я тогда приехал в первый раз. К сцене, к глазам в зале я был приучен с самого детства. Это впиталось с молоком матери, и я никогда не комплексовал.

— Перед концертами не волнуешься?
— Здоровое волнение, творческий мандраж присутствуют всегда. Это как одно из таинств профессии. Если этого нет, то... халтура.

— А почему у вашего барабанщика рот всегда открыт?
— Потому что он самый потрясающий барабанщик в мире. У него джазовая школа.

— Я долго пыталась понять, подпевает он или нет, и пришла к выводу, что не подпевает…
— Нет, у него там свой мир абсолютно, и он не слова песен поет. Он полностью в музыке. Дело в том, что он не контролирует себя со стороны, а как чувствует музыку, так и играет. Причем он ни фига не комплексует по этому поводу. Да и вообще ни у кого в группе таких запар нет. Я понимаю, что я абсолютно не красавец, когда ору в "Психе", надрываюсь, но меня это тоже ни коим образом не волнует, потому что это творчество, это искренне.

— Почему для окончательного формирования питерского состава ТОРБЫ нужно было дождаться Лешу Пяткина?
— Мы с ним начали играть еще в том составе, который был в Кирове.

— А я слышала, ТОРБА-НА-КРУЧЕ возникла в Питере…
— Тебе соврали. ТОРБА-НА-КРУЧЕ существует с 91-го года. Когда я вернулся из армии, меня поддержали барабанщик и директор кировской рок-лаборатории. Так получилось, что для выступления не хватало еще одного человека — гитариста. И барабанщик как-то встретил Пяткина и говорит: "Давай, надо Иванову помочь". Он ответил: "Ну, давай поможем". А Пяткин к тому времени уже очень высоко котировался, как гитарист. То есть он один из самых интереснейших гитаристов в мире.

— Хорошая у вас группа: барабанщик — лучший в мире, гитарист — лучший…
— Да. А еще есть Темсон — человек с охренительным музыкальным вкусом и, конечно, непревзойденный флейтист, в рок-н-ролле такого больше нет, в русском, во всяком случае. Ну, у Андерсена там свой стиль — он тоже лучший. И басист самый прикольный.

— И вокалист замечательный…
— Да уж... Так вот, мы тогда с Пяткиным сделали несколько песен, потом я поступил в консерваторию в Питере, а когда приезжал в Киров, мы собирались, делали еще песни. У него необычный стиль музыкального мышления, он скульптор по образованию, поэтому он играет на гитаре — как лепит.

— Тебя, видимо, все постоянно спрашивают про название и про Толкиена… Будь другом, расскажи еще раз. К тому же, фильм недавно вышел…
— Да, спрашивают. А к фильму как-то удачно удалось избежать причастности. Сейчас не хочется, чтобы наше название ассоциировалось с Толкиеном, и чем дальше — тем лучше это получается, потому что выходит много переводов, в которых “Торба-на-круче” вообще не фигурирует. Это название осталось в моем любимом переводе, который мне в детстве еще в руки попал.

— Толкиена любишь?
— Про Толкиена я узнал, когда еще не умел сам читать, мне папа читал единственную переведенную на русский язык его книжку — "Хоббит". Это была просто детская сказочка, которая мне очень нравилась. А классе во втором-третьем — я тогда был завсегдатай библиотеки — я там отрыл "Хранителей", в переводе Муравьева. И просто звукосочетание "Торба-на-круче" запало. Позитивное очень, нет ни подтекста, ни рока ярко выраженного, кроме того, оно очень славянское.

— Существует ли у тебя какая-то планка популярности, которой ТОРБА-НА-КРУЧЕ хочет достичь?
— Я хочу, чтобы голос Константина Эрнста сказал: "В пятницу! В "Олимпийском"! Только на ОРТ! ТОРБА-НАКРУЧЕ! Что может быть круче!?"

— А не боишься, что если такая популярность придет, то потеряется атмосфера уютных, душевных, почти домашних концертов, которая есть сейчас?
— Не боюсь, потому что все должно развиваться. Я к этому философски отношусь и думаю, что все, что происходило, происходит и будет происходить — все к лучшему. Все должно меняться. Но я не думаю, что потеряется наша суть. К тому же, уже были опыты выступления на больших концертах — "Нашествие", "Окна открой!".

— И как чувствуете себя на большой сцене?
— Хорошо. На большой сцене выступать гораздо лучше, чем на маленькой. Нам нужен размах, простор. У Темсона — флейта, и если мало места, я могу случайно ткнуть грифом, получится ему по губам. Это со стороны удобства в пространственном отношении. А еще у нас музыка достаточно сильная, пафосная, не клубная. А для пафосных песен нужен простор. Если уж я кричу: "НАС НЕ ПОНЯ-ЯТЬ И НЕ СПАСТИ-И!", — нужно, чтобы этому воплю было дано пространство.

— В клубах тоже кричишь хорошо.
— Это понятно. Но получается андерграунд. А на стадионе совершенно другой размах. Там и звучит все лучше, потому что на серьезных мероприятиях серьезно подходят к звуку.

— А второй альбом записывать собираетесь?
— Собираемся, нам очень хочется в студию. Мы обожаем работать в студии, потому что это очень интересно. Но пока рано выпускать второй альбом, потому что продвижение первого как-то не очень хорошо идет…

— Кстати, почему он нигде не продается?
— Не ко мне вопрос. Надо бомбить "Бомбу-Питер", извиняюсь за тавтологию. Кстати, мы несколько дней назад видели кассету "Непсих" в переходе на метро "Таганская".

— Фанаты не достают?
— Да пока не очень. Так как у нас песни не гопнические, не ширпотреб, то есть достаточно интеллектуальные, то и публика соответствующая, с мозгами. Думаю, никакой нормальный человек не будет стараться причинить неудобства тому, к кому хорошо относится.

— Почему именно Питер выбрал, когда из Вятки уезжал?
— Вот, в 4 года побывал и полюбил…

— А Москва?
— В Москве я бывал чаще. Каждое лето и иногда зимой меня возили в Брянск, а это как раз через Москву. То есть срабатывала детская психология, и я знал, что в Москве я каждый год буду. А про Питер я вообще ничего не знал, он казался каким-то сказочным. Как увидел его в 4 года, офигел…

— Почему офигел? Что-то конкретное запомнилось или атмосфера впечатлила?
— Есть какие-то вспышки памяти. Мосты, Невский в огнях, Петропавловка, естественно… Таких впечатлений больше ни от чего не было. Кстати, у театра тогда была экскурсия в Петропавловскую крепость, где восковые фигуры в казематах. В одной из камер восковой жандарм допрашивал какого-то революционера. И я подумал, что это живые люди, что творятся страсти, я заорал, вопил просто нечеловеческим голосом, сорвал театру экскурсию. Все это осталось в памяти.

— А сейчас в Питере какие места любимые?
— Зоопарк, Горьковский район, Петроградский. Питер — это город состояния, нет любимых мест как таковых. Самый значимые — те, где мы жили, где все время проводили, которые связаны с дружбой, творчеством, весельем. Кстати, есть еще в Питере места, в которых я не был, и я сохраняю это уже как свою фишку. Например, я ни разу не был в Мариинском театре. Проучившись 5 лет в консерватории, откуда 10 метров до Мариинки, в величайшем оперном театре мира я ни разу не побывал.

— Какое любимое место для выступления?
— Лекторий зоопарка, конечно. Был.

— А почему его закрыли? (Не так давно ТОРБА отыграла последний в истории Лектория зоопарка концерт. — От авт.)
— Там всякие передряги, связанные с переносом зоопарка куда-то на окраину города. Сейчас директора зоопарка сместили, а новому руководству концертный зал лектория как-то не нужен. До трехсотлетия Питера переносить зоопарк точно не будут, но борьба, как мне кажется, еще не закончена. Но мы не отчаиваемся. Все равно концертный зал куда-нибудь перенесут, и ТОРБА-НА-КРУЧЕ будет непосредственно в этом участвовать, потому что мы очень большие друзья с Ковалевым — директором лектория, то есть, концертного зала лектория.

— Это не одно и то же?
— Нет. В лектории еще юннаты занимаются. Они нам постоянно мешают. У нас, например, саунд-чек, а они приходят и говорят: "А у нас сейчас лекция с 4 до 5 часов". Принесут змей каких-нибудь, которые там по сцене ползают. У нас уже аппарат настроен, роком пахнет. А после их лекций уже другим пахнет, змеиные какашки приходится убирать.

— Расскажи про армию. Изменило ли это как-то твое мировосприятие?
— Изменило. Армия — это школа жизни, вахта мужества…

— Как пафосно…
— Вроде, шутка, но, с другой стороны, в каждой шутке — доля шутки... Там жесткие условия, в которые если ты вписываешься, то приобретаешь большой опыт выживания. Мне повезло, меня в армии спасла гитара.

— У тебя с собой была гитара?
— Нет, не моя, на курсе молодого бойца в руки попала. Пару песен я спел — Цоя, еще что-то, и все прям ахнули, а деды ахнули, мол, парень, что ты тут вообще делаешь, мы тебе руки-ноги обломаем, тебя комиссуют. В общем, слух обо мне прошел по всей дивизии, начали собираться старослужащие, чтобы посмотреть на чудо. А мне только этого и надо — чтобы не работать, они меня забирали, я несколько концертов дал на первых этапах службы, и со всеми завязались достаточно нормальные отношения.

— Для тебя важен уют в доме?
— Важен. Только мое понятие об уюте очень часто не совпадает с этим понятием у других людей.

— И что ты вкладываешь в это понятие?
— Я просто ловлю свое ощущение, состояние.

— То есть это не то, что тебя окружает, а твое состояние?
— Мое состояние, связанное с тем, что меня окружает. Для меня важна в доме очень большая кровать, потому что я обычно с ногами на кровать забираюсь и тренькаю на гитаре. И важно, чтобы все было под рукой. Для других людей, которые на это смотрят, это означает, что у меня полный бардак. То есть кровать обычно не заправлена, рядом должна быть книжка, иногда не одна, какие-то словари, сигареты — словом, все, что мне нужно. При этом я знаю, где что лежит. Люди могут прийти и ужаснуться. А для меня это полный порядок и полный уют. Может быть.

— Может быть?
— Зачастую. Просто когда живешь с девушкой, она следит по-хозяйски за внешним порядком. Мне повезло: человек, с которым я живу, поддерживает такой порядок, который меня устраивает. Хотя когда уберется — я ничего найти не могу!

— А телевизор смотришь часто?
— Когда как. Конечно, больше успеваешь сделать, когда телевизор не включен. Сейчас еще спортивный канал появился — затягивает сильно, мы очень любим смотреть футбол, английская лига, "Манчестер Юнайтед"… Перезваниваемся обязательно: "Включай скорей! "Манчестер" с "Реалом" играет!"

— А за "Зенит" не болеете?
— Да ну...

— Просто все мои знакомые питерцы — ярые поклонники "Зенита".
— Это больше факт не боления за футбол, а все-таки патриотизма к родному городу. С этой точки зрения, конечно, "Зенит" — чемпион!" — даже говорить нечего.

— Тебе на день рождения друзья подарили бинокль. Ты правда мечтал о нем?
— Я серьезно мечтал о бинокле. Я прожил в Питере 5 лет в общежитии консерватории, оно — на берегу Финского залива. Никаких следов урбанизации, конечная остановка всех троллейбусов и автобусов, "край географии". Я жил сначала на 13-м, потом на 11-м этаже, и окна всегда на залив выходили. А там, далеко-далеко — огни Кронштадта, корабли постоянно ходили, небо огромное — просто фантастика! А вот бинокля не было. Кстати, у меня до сих пор сохранилось много всяких вырезок из журналов, например, как надо выбирать бинокль. Думал, что если соберусь идти покупать, то все это подробно изучу, буду линзы проверять, чтобы он качественный оказался.

— Этот еще не проверял?
— Да все книжки и журналы в Питере.

— Много я слышала о том, что ваша группа — как одна большая семья. А ваши настоящие семьи не ревнуют?
— Ревнуют. А что делать? Самое главное в жизни — это самореализация через творчество. А для мужчины это тем более важно. Те девушки, женщины, которые сейчас с нами, надеюсь, все это понимают. Олегу удается хорошо это совмещать — он почти год назад стал папой, воспитывает маленькую дочку. У Сереги сын в школу пойдет на следующий год.

— Ты рассказывал, что в детстве тебя папа учил на скрипке играть, в консерватории был альт…
— Да, музыкальную школу я по скрипке закончил, потом еще в училище — альт начался еще там. После 4 курса я попал в армию, отслужил… Потом в консерваторию. Знаешь, сколько я музыке учусь? 7 лет музыкальной школы, 5 лет в училище и 5 лет в консерватории — 17 лет! Это официально. А еще до этого с папой учился.

— А на чем-нибудь кроме гитары на концертах играешь?
— Пока нет. Но думаю, что это впереди. Пока просто песни такие пишутся, что надо петь постоянно. Четко выраженная мысль проходит от начала до конца через тексты, мелодию и гармонию.

— А когда это планируется осуществить?
— Может быть, так и будет, но пока слишком много песен, которые хочется спеть.


Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 22 за 2002 год в рубрике музыкальная газета

©1996-2024 Музыкальная газета