Плато

“Жизнь хороша, когда ничего не мешает спокойно делать то, что тебе нравится”

24 мая в минском Молодежном театре эстрады группа ПЛАТО презентует новую программу под названием "Точка".

— ПЛАТО принимает участие в театральной постановке, точнее это называется буто-акция, "Елка — X" в театре пластического гротеска "Инzeст"…
— Раньше был такое театр "Жест", теперь он называется "Инzeст". Он уже двадцать лет существует. Главный режиссер и актер этого театра Вячеслав Иноземцев десять лет там танцует в стилистике буто, это японское, достаточно новое течение. Артисты театра наносят грим на все тело. Достаточно андерграундная вещь, музыка соответствующая, импровизационная. В ТЮЗе представление проходило в "елочном" зале. Вячеслав не играет в обычных театральных залах. Мы с ними сотрудничаем уже три года. Много есть возможностей с ними выступать, на выставках, к примеру. Есть еще один спектакль, называется "Декаданс". Действо происходит на полутораметровых ходулях, музыка там совсем мрачная: фаготы, на пилах играем.

— С вашей стороны это продуманная программа или больше импровизация?
— Схема продумана, а так — все импровизация. Но это наша не основная работа.

— У вас будет презентация новой программы "Точка"…
— Это новая программа. Из старой программы, которую мы играли последний раз в большом зале два года назад, там осталась только четыре песни. Мы планируем записать это в хорошем качестве, на многоканальнике. И после этого мы, скорее всего, на какое-то время разбежимся. Потому что кто-то из нас уедет в Германию.

— Программа будет похожа на то ПЛАТО, которое было раньше?
— В какой-то мере — да, в какой-то — не очень. Поскольку мы в последнее время не играли на общедоступных площадках (последний концерт был во Дворце Республики). И состав поменялся.

— Что произошло с составом?
— У нас было много людей, потом стало меньше на одного человека. После того, как мы отыграли с Бутусовым, нас сразу стало меньше на четыре человека. Два человека уехали в Германию и т.д. Потом я набрал несколько человек новых, одного из группы КНЯЗЬ МЫШКИН.

— Было такое впечатление, когда начинался проект с Бутусовым, что вы не очень уверенно себя чувствовали поначалу…
— Вместе с Бутусовым неуверенно? Конечно, мы разного уровня музыканты, и как творческие личности. Он же уже дядька, зарекомендовавший себя, серьезный человек. За три месяца репетиций здесь (пару репетиций с ним), потом, мы очень хорошо понимали друг друга. Но к нашему общему сожалению, мы не могли работать вместе. Мы здесь — он там. Делали аранжировки его старых песен. Мы привезли в Москву несколько песен, саранжированных нами, перед "Антропологией" я их ему показывал. Он во время эфира смотрел на мою игру. Потом мне говорили, что Бутусов все время смотрел, как я играю его песни: правильно или неправильно. Последний раз мы сыграли два года назад в феврале в Москве. Еще планировались какие-то поездки, но это было практически нереально, нереализуемо. Это ведь целое представление, пятьдесят человек занято, плюс техники и свет, целый самолет нужен. Такую программу никто не хотел катать. Были какие-то предложения, но там не сходилось ничего. Да и Бутусов такой человек, что он поиграл эту программу вместе с музыкантами, и все на этом. Он же не собирался с этими концертами вообще выступать. Потом посмотрел, что классно получилось, говорил, жалко стало так просто хоронить.

— Сейчас вы с ним поддерживаете отношения?
— Когда он приезжал сюда, встречались. Переписываемся, с Новым годом друг друга поздравляли. Что-то продолжить сложно было. Потому что мы в Минске, он в Питере. Поехать в Питер нам всем на тот момент было нереально. Думаю, если бы мы существовали где-то в одном городе, мы вполне могли бы записать общий альбом, делать совместные программы. Он сейчас нашел себе коллектив, правда, собрал там всех своих старых знакомых. Он человек больше от рок-н-ролла, запущеннее в этом отношении, чем мы. Это мы тут со своими погремушками и прибамбасами. Хотя у него в студии куча дисков, какого-то египетского дядьки и т.д. Он такой не простой человек. Кроме LED ZEPPELIN много чего еще слушает.

— К вам поступали предложения о концертах в Питере?
— Мы общались по этому вопросу с директором Бутусова. Но для того, чтобы вести такой коллектив, нужно изначально знать, что он будет коммерчески востребован. Иначе ему незачем браться за привоз каких-то музыкантов. Директора, как правило, мыслят денежными категориями. Местные группы, которые играют подобную музыку, выступают там периодически в клубах, с ними происходят какие-то события.
Помню, лет пять назад Александр Ф. Скляр говорил о том, что музыка для них это хобби, деньги они зарабатывают другими способами. Они тогда еще играли жесткую альтернативу. Потом и пошла такая волна. Образовалась инфраструктура на российском рынке для этой музыки, они начали работать профессионально. И это уже не ново. А лет пять назад существовала тенденция на самую разную этническую музыку. Редкий музыкант не сделал unplugged с "живыми" инструментами, наворотами. Групп таких много. На этой волне, может быть, и случится какое-то изменение в жизни нашей группы.

— У вас было совместное выступление с группой КАМЕРАТА…
— Я с Мельником вижусь чуть ли не еженедельно. Мы говорили по поводу того, чтобы записать совместно одну песню. Я нашел очень интересную музыку, вокально-инструментальная финская группа поет, четыре девушки. И состав такой замечательный: скрипочки, флейта. Очень красивая композиция. Я ему ее подсуетил, чтобы они вокальную часть сделали, а мы инструментальную. Но мы не говорим о том, чтобы совместный альбом сделать, а просто хотим одну песню записать. С ними очень интересно работать, они мегапрофессионалы, в филармонии работают, контракт в Германии заключен. И здесь они на "Славянском базаре", и везде они есть. У них работа такая, они обязаны какое-то количество концертов в год давать от филармонии. А то, что они поют какую-то народную белорусскую песню, очень простую… на самом-то деле они могут совсем по-другому. Просто — вот это работа, а это — для себя. У них есть, конечно, такой… конфликт. У нас его нет, потому что мы не вынуждены играть кому-то за что-то.

— В Германии наши музыканты находят для себя место?..
— Контрактов или каких-то договоров нет. Мы специально этим не занимались. Группа вообще странный образ жизни ведет. Нас почти не слышно. Но мы каждую неделю собираемся на репетицию. Порыв устраивать здесь собственные концерты у нас остыл. Мы играли в к/з "Минск", во Дворце Республики и т.д. Месяц потратить на организацию собственного выступления для того, чтобы потом ничего за это не получить? А в Театре эстрады все быстро и просто: ты ничего не заработаешь, они, может быть, что-то заработают. Ты получишь концертную запись. На самом деле, там хорошее местечко для того, чтобы без лишних проблем сделать нормальный концерт. И звук там есть.

— Вы в минских клубах практически не выступали?
— У нас не так много клубов, где слушают музыку. Клуб — это всегда то место, где есть пиво, танцпол и т.д. Я не против этого совершенно. Но у нас программа построена на немножко другой музыке. Пятьдесят процентов программы — это какие-то настроенческие вещи, когда надо посидеть, послушать. И есть вещи, которые как ни странно зашаманивают. То есть у нас изначально с нашей такой музыкой не повелось играть в клубах. Раньше состав был большой. И в клубах всегда очень плохой звук, а у нас хороший звукорежиссер, и он бесится всегда, когда мы приходим в какой-то клуб. Бывает, возникают какие-то позывы выступить в клубе, тогда начинаются поиски. А так хватает того, что просто опытные люди развлекаются.

— То есть это хобби?
— Да. На самом деле, это и есть хобби. Пусть я хоть трижды себя чувствую музыкантом, но деньги я этим не зарабатываю. А профессия — это все-таки тогда, когда ты получаешь деньги за счет музыки.

— И заключить контракт вы не стремитесь?
— Нет, почему. Я стремлюсь. Не то, что бы я просто сижу и жду, пока мне принесут хороший контракт. Я прекрасно осознаю то, что мы будем играть через пять лет, будет очень сильно отличаться от того, что мы играем сейчас, в сторону улучшения. Сейчас мне двадцать шесть лет, и я не думаю, что никак нельзя без того, чтобы не подписать контракт, стать известным.
У нас, в нашем коллективе, я всегда был первым лицом, меня старались выставлять на сцене вперед. Я подумал как-то: смогу ли я в каком-нибудь коллективе играть роль второстепенного лица? И это даже интереснее получилось бы. Без лишних нагрузок для самого себя, больше уделяешь внимания своим каким-то чувствам. У нас музыка не такого плана, что ты кричишь, тебе отвечают, у нас все по-другому происходит.

— И все-таки, что будете делать после этого концерта?
— Похоже, какое-то время о нас ничего не будет слышно. У нас опять в какой-то мере изменится состав. Это не то, что мы ругаемся, просто люди строят свою жизнь по-другому. Не все хотят жить здесь. У кого-то есть шансы уехать и продолжить учиться музыке за границей. Я это только приветствую. Потому что для меня важно, чтобы человек стал профессионалом. А когда человек приезжает откуда-то и рассказывает, как ему теперь тошно ходить здесь в консерваторию, заходить в перкуссионный класс, видеть какой здесь отстой… Каждый человек строит свою жизнь, и я понимаю, что ни моя и ни его жизнь не заканчивается нашими разъездами. И я не могу гарантировать, что я останусь здесь жить навсегда. Люди, с которыми я бы хотел работать, уехали. Человек, который уехал в Германию, когда он сюда приезжал (у нас как раз был концерт), снова с нами поиграл. Теперь я поеду туда, поиграю там вместе с ним.
Я не чувствую себя каким-то Гребенщиковым среди людей, которые приходят к нам на концерты, среди наших знакомых. Я, конечно, знаю, какая математика заложена в этих песнях, то, что для человека непонятно и неизвестно. Два года мы репетируем сами по себе, и нам не нужно ни на кого ориентироваться. Нас "не гонит" заработок денег. Конечно, идеальным был бы вариант, когда, как в западных странах, группу, например, слушает пять процентов населения, или три. U2 получает на человека пять миллионов долларов в год. А какой-то музыкант получает пять процентов от этой суммы. Одним хватает на розовые "Кадиллаки", а другим хватает на покупку инструментов и на жизнь. Это нормальный вариант. Но музыкант, который сидит в студии и репетирует только для себя, занимается онанизмом таким творческим.
…У нас негде играть такую музыку, какую играет ПЛАТО. И людям сейчас не до такой музыки. Люди, которые хотят это послушать, я знаю это на своем примере и на примере наших знакомых, они отрываются от работы для того, чтобы это послушать. Праздношатающихся молодых людей у нас на концертах не найдешь. И настроение у меня, как у музыканта, не мажорное и не минорное, в общем, спокойное. Жизнь хороша, когда тебе ничего не мешает спокойно делать то, что тебе нравится. Спать столько, сколько хочешь, ехать куда хочешь.
...Весь кайф в том заключается, что обычно в коллективе есть лидер, который довлеет над всеми — ты играй то-то, ты — то-то, в таком случае я сам не чувствую кайфа от этих репетиций. Есть какая-то тема, и мы в течение какого-то времени играем множество ее вариантов, пока не остановимся на каком-то одном. Идет творческий процесс совместного создания песни. Именно поэтому кайф от этих репетиций есть. Если бы это было просто механическое наигрывание программы, было бы совсем все по-другому.