Любовь И Спорт Вкус ЛЮБВИ И СПОРТА
— Вы выполняете данное ранее обещание выпустить альбом в Москве?
— Да. Альбом выпускается московской компанией "Видео-сервис". Технические аспекты выпуска этого альбома — не самая интересная ступень в жизни группы. Он был записан в 2000 году, два года это было просто набором песен, которые лежали на диске. В какой-то момент появился интерес со стороны людей…
— Вы ждали того момента, кода "появился интерес со стороны определенных людей"?
— Не выпускать альбомы мы уже научились, теперь мы начинаем учиться выпускать. Меня интересует только одно, чтобы эта пластинка была достаточно сильной и достаточно интересной. Я доверяю своему музыкальному вкусу, и хочу убедить людей в том, что это должно быть именно так, а не иначе. Думаю, в конце концов, так оно и будет.
Думаю, что осенью будет еще одна программа. В отличие от этой, которая записана за исключением трех песен дома, следующая программа будет сделана более роскошно, если можно так выразиться. Если говорить о том, насколько это важный момент в жизни группы… это важный момент не столько для группы. Мы выпускаем музыку по определению неформатную, неправильную, пафосную, странную. Многие люди, которые занимаются музыкой в Беларуси, и думают, что надо работать на заводе, красить ресторан, а в свободное время заниматься творчеством, они воспримут выход нашего альбома так, что работу можно и бросить. Потому что странный парадоксальный интерес у компании есть. Интерес к подобной альтернативной или современной гитарной музыке — как угодно ее можно называть, но это не то, что мы привыкли видеть, глядя на полки магазинов.
Альбом уже в тираже и появится в Минске не позже 13 мая (а его презентация состоится 24 мая в клубе "Реактор"). Насколько я знаю, половина тиража остается в России, половина будет распространяться в Беларуси. Часть мы будем возить с собой на концертах. Думаю, возможность прийти на концерт и получить там компакт-диск несколько раскрасит унылую и невыразительную жизнь местного шоу-бизнеса. Потому что музыка сегодня — это какое-то невнятное бормотание про любовь или еще про что-то: как правильно к ней относиться без определенной позиции. Те, кто нас любят, к нашей музыке относятся крайне скептически. Это правильно. Потому что язык, к которому все привыкли, это язык англо-американских коллективов, которые глубоко традиционны, даже в своей панк-агитации, в своей сумасшедшей позиции. Они все равно глубоко традиционны, потому что это реализация очень насыщенной и колоритной культуры.
Дело не в том, что нет музыкантов или нет хороших идей. Дело в том, что музыканты, творческие люди, не должны заниматься зарабатыванием денег для того, чтобы печатать за них свои песни и показывать другим. Человек, который чувствует свой собственный нерв, какой-то надрыв — это человек во многом подставляющийся под такую машину того огромного невнимания людей, хотя огромное количество людей этой музыки просто не знают. Человек, который записывает музыку где-то в городе Гомеле, возможно, еще более достоин, чем тот, кто делает это в Лос-Анджелесе. Но язык нашей культуры очень пьяный, липкий, как правило, он говорит либо пошлости, либо по-английски…
— Какие остались впечатления от выступления с группой 7Б в клубе "Блиндаж"?
— Мы выступали в разных компаниях, на самом деле. Думаю, что это не самая плохая группа в мире. Другое дело, что таких, как они — много. Для меня эта группа, безусловно, неинтересна. Интересные российские группы уже не ездят в Беларусь. Не думаю, что это кармическое… Здесь выдохлась клубная жизнь, выдохлась в связи с этим жизнь рок-групп, истощала тусовка, нет свежей крови, нет желания, сплошная импотенция. Это нужно ломать, нужно делать какие-то страшно провокационные вещи. Если в ближайшие семь-восемь месяцев не откроется какой-то очень сильный клуб, молодежь просто утеряет язык общения. Потому что между собой молодежь разговаривает очень странным языком… секса, наркотиков и рок-н-ролла. И, наверное, это единственный язык, который не требует транскрипции, объяснения, не требует каких бы то ни было переводов. Он сам по себе содержит какое-то очень странное понимание, отсылку к какой-то зверской, совершенно зверской, чудовищной метафоре. Из-за этой метафоры, странного косого взгляда на действительность человеку просто жить приятно. Временное окосение души человеку просто необходимо.
— ЛЮБОВЬ И СПОРТ достаточно европеизированная группа и по стилистике, и по вокалу…
— Да. Я не знаю, плохо это или хорошо. Я не говорю о том, что белорусская музыка не развита. Речь идет о том, что поп-культура, к которой принадлежала группа ПЕСНЯРЫ, не была чисто белорусской музыкой, а было логичным, гармоничным сплавом звука групп английского образца, очень похоже где-то на KINKS, где-то на BEATLES, на ANIMALS — сплав классических английских аранжировок и спокойного не истеричного подхода к фолк-достоянию Беларуси. Именно в этом случае, когда люди делают музыку не в судорожном желании кого-то перещеголять и заработать денег, а в обыкновенном желании художника творить, мы получаем такой результат — когда группу ПЕСНЯРЫ слушала вся огромная советская страна. Разве есть в Беларуси сейчас еще одна такая группа? В Беларуси звезд нет. Либо это чудовищная некомпетентность в отношении музыкального материала, либо это настолько не интересно никому, потому что в этом нет души, нет преданности тому, чем ты занимаешься.
— А ЛЯПИС ТРУБЕЦКОЙ?
— Я бы не назвал их белорусской группой. На мой взгляд, это московская группа, которая играет совершенно очевидный московский шансон. Но с "гэ-чэ". Эти фрикативные единицы не являются достаточным поводом, чтобы говорить о том, что ЛЯПИС ТРУБЕЦКОЙ — белорусская группа. Но в этом я не вижу ничего плохого. В группе ЛЮБОВЬ И СПОРТ тоже очень мало белорусского. То, что у нас наиболее европейское в Беларуси звучание, можно объяснить тем, что я и мои друзья в большой степени уделяем внимание тому, что происходило в последние пятьдесят лет в Англии. Если сейчас посмотреть на крупные музыкальные мероприятия, такие как "Грэмми", можно понять, что мировая музыкальная культура очень серьезно деградирует в плане идейного материала, каких-то задумок, экстравагантных и неординарных решений, и взлетает на невероятные высоты в плане технического обеспечения. Все это в конечном итоге не музыка, все это заклинание духов. Поэтому если мне скажут, что в Англии есть PULP и SUEDE, а в Америке — Бритни Спирз, то эта музыка не принадлежит к одному историческому пласту. Если PULP — это музыка конца шестидесятых, то Бритни Спирз — это вообще не музыка. Здесь мы приходим к тому, что же за музыка в Беларуси? Мы можем перепутать два разных явления. Музыка как сложное многокомпонентное явление в человеческой культуре в целом, и музыка как средство для отдыха, зарабатывания денег, расслабления, для поглощения пищи и т.д.
Я с трудом представляю себе рок на балалайке, но я прекрасно представляю, что такое хорошая песня. Если я могу ошибаться в том, как это делать, я не могу ошибаться в том, что я чувствую, когда ее слышу. Есть вещи, в которых нельзя сомневаться. А именно в том, что я, слушая какое-то произведение советских исполнителей шестидесятых годов, ощущаю очень трепетное, интимное общение между мной и этим исполнителем. Слушая сейчас современных "звезд", я не чувствую ничего. И это очень плохо. Если бы это меня злило, не удовлетворяло, раздражало, это было бы, в конце концов, лучше, чем дремотное состояние души и эмоций. Это чудовищно, когда люди не хотят ничего. В литературе сейчас точно такое состояние: огромное количество писателей постпелевинского типа, не выражающих ничего, которые вдруг начали играть в то, во что французы отыграли к шестьдесят восьмому году. К семидесятым годам такое явление как литературный постмодернизм выродилось. Глупое жонглирование фразами, цитатами, которое ни к чему не приводит. Оно не будит во мне что-то внутреннее и даже опасное, в конечном итоге не изменяет мое сознание. От таких людей у меня ничего не изменяется, у меня есть против них вакцина. Нельзя говорить о том, что наши люди глупы и неразвиты, о том, что они не чувствуют музыку, не чувствуют правду. Все это есть. Другое дело, что уже долгое время в нише, которую мы называем культурой, практически нет людей не просто одаренных, а готовых взять ответственность за то, что они делают.
Сам подход к музыке стал беднее на честные эмоции, на то опасное переживание, когда человек остается наедине с самим собой, когда из него каким-то мистическим, необъяснимым способом что-то вырывается, и он не хочет это держать, хочет показать это людям. Он хочет не просто удивить их, а убедить в том, что то, что он делает, оно вот такое, оно есть, оно необыкновенное. А ему говорят — это неформат. И хорошо, что так говорят. Значит есть какая-то линия, какая-то грань, благодаря которой, если человек обладает силой, личным достоинством, он может отделить себя от всего остального, от всего заунывного, печального, не выразительного, систематичного…
— За время существования группы вы изменились в музыкальном отношении?
— Условно говоря, изменения произошли два раза. Если первое время мы исполняли достаточно сложную в ритмическом и техническом плане музыку далеко не песенных форм, то буквально через полгода у нас появилась песенная структура очень близкая к английскому околобрит-поповому звучанию. В последние месяцев восемь мы перешли на третью, гораздо более тяжелую фазу. Можно даже сказать, что предыдущая стадия была глубоко попсовой, в сравнении с современным состоянием. И эти песни, которые крутятся сейчас по радио, как раз из второго периода. Они там лежали, а группа ЛЮБОВЬ И СПОРТ уже на всех навевала ужас. Нас даже называют интеллигентным хардкором, но это все, конечно, ерунда. Просто чаще всего пишут о музыке люди, которые ее не слушают, не любят и не ходят на концерты. Я бы сказал, что наша музыка стала значительно более тяжелой, более сложной в плане гармоний и в плане аранжировок. Но все-таки это группа ЛЮБОВЬ И СПОРТ. Мы такие.
Думаю, что мы смогли доказать молодым людям в Беларуси и сейчас в России, это то, что современная жизнь нашего постсоветского общества чрезвычайно тускла, заунывна и невыразительна. Огромное количество людей, которые пытаются свести все наши замечательные индивидуальные качества, которые принадлежат только тебе и что не воспроизводимо больше никогда и некем; хотят свести это к какому-то глупому набору слов, к паутине, которая затягивает и музыкантов, и художников. Последние восемь лет я практически не смотрю телевизор, потому что понял, что телевизор мне ничего не дает, а очень много забирает. Но если посмотреть развлекательные программы, я не говорю о новостях и образовательных программах, можно увидеть, что все это сводится к набору элементарных, совершенно примитивных шаблонов.
Этим страдает и кинематограф, в еще большей степени это видно в музыкальной культуре. Очень трудно сопоставить какого-то исполнителя с его песней, пережить как нечто свое личное. Тех ощущений и эмоций, которые были у исполнителей ранга Утесова уже нет. В какой-то степени это закономерный процесс, есть люди, которым музыка в целом не нужна. Древние греки говорили, что музыка должна быть военной, она должна повышать воинский дух и т.д. В конечном итоге это состояние ума не могло измениться, общественное сознание не так уж сильно изменилось с тех пор. Для кого-то музыка должна быть фоном для поедания устриц, сосисок, для передвижения в автомобиле и т.д. Но в конечном итоге нельзя исчерпывать все музыкальные средства простым набором фраз.
— Но вы все-таки клубная группа…
— Мы играем в самых различных клубах: и в дорогих, и в не очень дорогих. Мы иногда играем и бесплатные концерты для поддержки различных акций, на "антиспидовских" фестивалях, на фестивалях, посвященных рекламе, дизайну или кинематографу. Это совершенно нормальные вещи. Но музыкальная жизнь Москвы меня больше привлекает, потому что там двести пятьдесят клубов в одном городе — это достаточная степень активности и свободы для любого музыканта. Я могу найти удобные и уютные формы существования, благодаря которым я могу и играть, показывать свою музыку, и переживать те самые эмоции, которые позволяют мне писать эту музыку.
Если говорить о том, где бы я хотел играть, думаю, я хотел бы играть в городе Амстердаме, Ванхоене, Лондоне, Париже, я даже готов играть в маленьком германском городе... Я знаю, что такое культурная жизнь в Германии, знаю ее не понаслышке, и мне нравится именно такая жизнь. Мне нравится абсолютно все, что происходит в городе Гамбурге, мне нравится абсолютно все, что происходит в Амстердаме. Почему-то мне не нравится практически все, что происходит в Минске. Это мой город, я его люблю, я люблю людей, к которым меня привязала моя история, детство. И каждый из нас может сказать об этом. Но тут и музыка вырождается, и культура вырождается, все превращается в набор одинаковых шаблонов, невыразительных средств, одинаковых лиц, заунывных, печальных. Все это имеет одну и ту же причину: отсутствие какой-то внутренней эволюции в каждом человеке, отсутствие общественного сдвига сознания, каких бы то ни было изменений.
Я ненавижу FM-рынок: FM-станции своим форматом и жестким подходом к музыкальному материалу губят музыку, и это не только в Минске, в Москве то же самое. Очень большое зло, которое творит FM-мир, зло незаметное на уровне общества. Каждая станция отвечает каким-то потребительским вкусам, потребительским ожиданиям. Та же минская станция "Столица", которую слушают из старых приемников. Однако сам по себе формат этой станции достаточно жесткий на уровне личного предпочтения редактора. Это компания, которая проповедует определенный взгляд на вещи. Но если мы аналитически посмотрим на все FM-станции Минска, обнаружим, что все станции проповедуют один и тот же музыкальный материал, подход. Это говорит о том, что, в принципе, развиться что-нибудь иное альтернативное, неординарное, неожиданное не может. Музыкант не услышанный — это не музыкант. Это аутист, человек, который ушел глубоко в себя и переживает какие-то свои психические и эмоциональные события.
— А как же пласт новых московских групп?
— При двухстах пятидесяти клубах, работающих очень плотно, артисты, которые там играют, вряд ли приедут в Минск. Потому что здесь, как правило, платят люди, которым музыка в целом не нужна. Богатые клубы привлекают людей не музыкой, а гастрономией, каким-то набором услуг, это клубы не музыкальные. Музыка там скорее фон. Это обычные места общепита, развлечений, места встреч, светских раутов. Не говорю, что это плохо. Но если это все называть музыкальной культурой Беларуси, это действительно ужасно. Значит это котлеты.
Новые московские группы, безусловно, в какой-то степени представляют интерес. Но это все-таки тот же самый русский рок в измененном виде, который проповедовался Майком Науменко, Борисом Гребенщиковым и т.д. Это логическое продолжение того, что происходило в Питере, и имеет очень малые культурные отсылки к материалу того же Боба Дилана, которого с лихостью передирал Борис Гребенщиков, как в музыке, так и в текстах. Так же Майк Науменко: я могу привести все песни, которые позаимствованы у Дэвида Боуи, Марка Болана, Боба Дилана. Это не плохо, культурные заимствования, это называется цитация. Те или иные культурные цитаты — это замечательно, если человек, умеет их отыскать, умеет их понять. А если люди практически не знают того музыкального материала, на котором возник тот музыкальный материал, который слушают они, и они не могут в принципе провести границу между тем, что обладает какой бы то ни было культурной ценностью, а что не обладает по той причине, то это очень плохая, неграмотная перепевка.
Если есть какая-то белорусская музыкальная культура, то это культура на уровне ПЕСНЯРОВ, СЯБРОВ, ВЕРАСОВ, но это не современная культура, если ее сравнить с культурой московской. С какой-то точки зрения это нормально, но это нормально с точки зрения нумизмата, историка. Для меня, как для музыканта, это не нормально. Почему московская группа представляет интерес в Германии, Голландии, Англии, а белорусская нет? Почему белорусский исполнитель с огромным трудом пробивается в Россию, а российский с легкостью приезжает сюда? Я думаю, что исполнителей такого плана, как Земфира и Чичерина, в Беларуси много могло бы быть, если бы молодой человек или девушка, начав заниматься музыкой, получили бы маленькую дозу, кредит доверия от общества. А его нет. Заниматься музыкой здесь очень неблагодарно, и это скажет любой.
— Минск по численности населения типичный европейский город...
— Дело в том, что в Германии, в Гамбурге люди живут в домах еще тринадцатого столетия. Это каменные дома, которые почему-то до сих пор не разрушились. (Потому что люди бережно относятся к тому, что у них осталось.) Если мы сейчас посмотрим на то, что в Беларуси есть в плане искусства вообще, то с огромным трудом найдем что-нибудь достойное в хорошем состоянии. Я, например, могу сказать, что Марк Бернес представляет для меня огромную культурную, художественную ценность. И я очень сомневаюсь, что эта художественная ценность очевидна парню третьего курса института. Когда-то меня пугали, что Ленина не будут знать. Я думал, что Леннона будут знать всегда. Теперь я вижу, что нет. Почему-то то, что всегда было непреложной ценностью, утратило этот статус, чего нет в Англии, Германии, Голландии и т.д. Почему-то для людей, занимающихся там в сфере музыки самыми разными вещами (и звукорежиссеры, и ди-джеи, занимающиеся музыкой "стиля "VIVA", поп-музыкой класса MTV), BEATLES остается культурной ценность. Никому не придет в голову сказать, что Бритни Спирз лучше, чем BEATLES. У нас же это происходит. У нас об этом забывают не потому, что люди глупы, а это забывается за ненадобностью. Потому что как только музыка перестала приносить людям деньги, они от нее отказались, будучи при этом талантливыми людьми, их просто не поддержали. И обществу вдруг в какой-то момент стало не до искусства. Я понимаю, что это очень сложные вопросы развития общества. Но такого не может быть, это невероятно. Общественное сознание не может питаться картошкой.
Вот мы подходим к вопросу, почему Минск не может быть европейской столицей. Потому что здесь нет культурного наследия. Помню, когда-то говорили, что мы догоним Европу не скоро, через двадцать-тридцать лет... Культура городов появилась там на двести лет раньше. Почему-то эти древние традиции и представления в виде каких-то привычек там остались. Это не истины, это просто какие-то ценности, народное достояние, которое не обязательно выпячивать и показывать всем. Почему-то голландский музыкант, приезжая в Минск или в Москву, не кричит о том, что он голландский музыкант. Потому что ему это не нужно. В них нет ничего голландского, они играют нормальную европейскую музыку. Если это фьюжн, то это американская музыка. Если это какой-то фри-джаз немецкого типа, то это звучит именно так. Совсем не обязательно в лаптях приходить на рэйв-вечеринки. Все само по себе должно быть и логичным, и гармоничным. У нас же происходит странное выпячивание того, чего нет. И полная не способность что-то предложить. Если бы мы сравнили просто самую рутинную, самую отвратительную попсовую музыку Германии типа РУКИ ВВЕРХ!, то она почему-то лучше, грамотнее, она почему-то более танцевальная и более заводная. И даже мне, человеку глубоко ненавидящему всю поп-культуру, она не кажется настолько отвратительной, какой мне кажется поп-культура нашего постсовестского пространства.
— Почему в Питере люди ТАК любят своих музыкантов, тех, которые просто играют на улице, и все довольные и веселые пляшут?..
— Это питерская тема, питерское ощущение. И в Питере так было всегда. Если говорить о группе ТАНЦЫ МИНУС, то что бы они ни говорили, это глубоко московская группа. Но если говорить о группе TEQUILAJAZZZ, то она никогда не была московской и никогда не будет, слава Богу. Эта группа никогда не сможет заработать таких денег, как ТАНЦЫ МИНУС или даже ЧИЧЕРИНА. Может быть, я говорю слова достаточно жесткие по отношению к музыкантам TEZZZ, но, — слава Богу. Потому что на их концерты приходят люди, которые действительно хотят послушать TEQUILAJAZZZ, а не просто попрыгать, повеселиться под громко кричащих людей. Я знаю этих людей с 95-го года, я был на их первых концертах. Я помню, что когда они играли в поддержку клуба "Десятка", которого сейчас уже нет, туда пришло двести человек, были очень дорогие билеты и все знали эти песни. Хотя группе было год от силы. Это ощущение интимности и ощущение доверия, такой преданности общему делу, в Питере всегда было. И в Питере всегда была эта хипповская культура, культура домашних концертов, культура коммунных, что ли, идей. И к психоделической музыке шестидесятых годов питерские группы всегда были ближе. Московские группы в то время были очень лощенные, холеные, как правило, ребята из каких-то консерваторий и училищ. Питерские же группы, как правило, состояли из любителей. Борис Гребенщиков — выпускник матфака, и так далее: историки, лингвисты, но не музыканты. Но почему-то, если мы сегодня вспоминаем об этом периоде в русской рок-музыке, то вспоминаем именно о них. Не о тех, кто уехал в Америку, ничего не нашел и вернулся. Все москвичи, которые уезжали, от ПАРКА ГОРЬКОГО до ЧЕРНОГО КОФЕ, или вернулись, или осели там, особо музыкой не занимаются. Питерские группы выступают и в Москве, и в Питере. В Питере значительно меньше клубов, чем в Москве, но неактивной эту жизнь не назовешь.
— По сравнению с Минском — да...
— Да. Что касается питерских групп ранга TEQUILAJAZZZ, то это, безусловно, коллективы общемировой значимости, поэтому их приглашают в Израиль, во Францию, в Испанию, в Португалию, в Финляндию. И никому не приходит в голову сказать, что это русская группа. Что русского в группе TEQUILAJAZZZ?
— Федоров там русский...
— (очень мило смеется) Я знаю, что — поэзия. Поэтика там русская, и это останется навсегда. Группа ЛЮБОВЬ И СПОРТ звучит как группа SUEDE, но поэтика все равно русская.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 18 за 2002 год в рубрике музыкальная газета
