Сузор'е Фортуна не дает им успокоиться
— Как вы думаете, несмотря на все запреты на творчество, вам удалось сделать все задуманное или же потенциал коллектива так и не был реализован?
В.П.: Группа СУЗОР'Е у меня сегодня вызывает ассоциации с подобным польским коллективом, группой НЕБЕСКО-ЧАРНИ, из которой вышли многие талантливые музыканты: Чеслав Немен, Петр Янчерский, Войцех Корда. Вот и мы, даже опосредствовано, также подготовили массу учеников, взамен не получив практически ничего. НЕБЕСКО-ЧАРНИ и ее солист Войцех Корда, о котором сегодня в Польше практически не помнят, в свое время выступили в Париже и сделали это так, что публика буквально легла. Что тогда пел Немен? Рок-н-роллы. Только позже он стал тем Неменом, которого мы знаем теперь. И с СУЗОР'ЕМ случилась странная история: мы остались как бы ни при чем, но вместе с тем заложили в сегодняшнюю белорусскую музыку очень много. Достаточно вспомнить тех гитаристов, которых мы исправно поставляли ПЕСНЯРАМ и другим коллективам. А вот с точки зрения материальной наша группа не получила вообще ничего! С точки зрения творческой, как это ни странно, исчезло очень многое, растворилось. Так что свой потенциал реализовать нам не удалось, но не по своей вине. Наверное, кто-то в Беларуси просто должен был пронести этот крест. Недаром песня "20 лет", которую мы исполняем сейчас, во многом обрисовывает ситуацию очень справедливо: "Мы тянем лямку, как бурлаки на Волге". Но ситуация действительно парадоксальная: с одной стороны, удалось сделать много, гораздо больше, чем любой другой белорусской группе тех лет; с другой, по большому счету, не реализовалось ничего. Середины тут нет.
А.Ф.: У меня несколько иное мнение. Но подстрелили нас на самом взлете. В 1983 году мы были на пике формы и известности, была накатанная единообразная по жанру программа, такой стилистически выдержанный хард-рок, мы собирали по всей стране полные залы, дуэт гитаристов Растопчин-Козловский приводил в смятение даже снисходительных ко всему московских спецов (достаточно послушать запись песни "И все-таки я верю"), пел яркий солист Саша Брынцев. Была очень крепкая группа с достойным репертуаром, который везде принимался на "ура". Наши аншлаговые туры по стране были великолепной стартовой площадкой для всесоюзного признания и известности. И признание, правду говоря, уже было. Когда в 1986 году, после нашего расформирования, мы приехали в Москву, к нам сразу стали подходить и приглашать на фестивали. Но вот после концерта к нам уже никто не подошел: группа была уже не та. И я согласен с Валентином, что потенциал реализовать нам не дали. После знаменитого филармонического худсовета перед нами было два пути. Один такой роковый, честный: уйти из филармонии в кочегары и сторожа и делать свое роковое дело. Но мы предпочли второй путь, выбрав государственную службу, цепляясь за аппаратуру, и работали как аккомпанирующий состав. Кстати, те программы тоже были очень высокого качества. И для Светы Кульпы, и для Нади Микулич. С Надей вообще получилось неожиданно здорово.
В.П.: Эту программу сделал Игорь Поливода, убив на нее массу времени и сил. И в результате группа СУЗОР'Е освоила духовые и народные инструменты! Я вот на продольной флейте заиграл, такой большой, народные инструменты для нас изготовил Володя Пузыня — сопилки, рожки. Программа получилась совершенно аховая с мудрыми аранжировками Игоря. Надя Микулич выходила на сцену, с ней мы на "ура" играли отделение, а во втором уже, безымянные, исполняли свою музыку, ту, которую нам разрешили. По-моему, это было куда более уникальное явление, чем весь белорусский рок потом, но в результате… не было записано ни одной песни!
— Можно ли говорить, что к 1983 году в коллективе сложился самый сильный состав?
В.П.: Наверное, да. Но концертная система работы в Советском Союзе была совершенно уродливой и не стимулировала музыкантов, которым нужно было на что-то жить, обновлять аппаратуру. Во всем мире музыканты живут с авторских записей. И сегодня можно назвать настоящей трагедией то, что не сохранилось 2/3 сделанного нами.
— Но я о составе: когда в СУЗОР'Е был самый здоровый климат, сопоставимый с самым высоким художественным воплощением?
А.Ф.: Самый здоровый климат был в первые годы работы в кафе "Сузор'е". Нас было только трое: Валик, Андрей Козловский и я.
В.П.: Точно! Мы прогнали всех солистов...
А.Ф.: Нет, Ольга Алипова была, но солисты приходили и уходили, а мы оставались. У нас не существовало творческих споров, мы все были уверены в себе. Это уже в филармонии каждого из нас по отдельности стали учить, как играть, как выглядеть, и потому все как-то потухли, не знали вообще, стоит ли продолжать работать. И никто не знал, в каком составе отправимся в очередной тур по Союзу. Там уже атмосфера в коллективе была совершенно нездоровой. Было чисто филармоническое пожиралово музыкантов. А в кафе все было искренне и честно, нам нечего было делить, и потому мы все трое сами себе были звездами: я — лучший барабанщик, Андрей — лучший гитарист и Валик — лучший басист и вокалист. И никто никого не душил, мы были друг другом довольны.
В.П.: Вот когда мы остались втроем, без солистов, состоялся ряд таких успешных выступлений, на которые народ валил валом. Мы тогда играли блок песен из фильма "О, счастливчик!" по Алану Прайсу. Представь себе, что мы тогда импровизировали, да так, что нам аплодировали в кафе по десять минут! (Начинает петь темы из фильма. — Д.П.)
А.Ф.: Интересный факт: в кафе нам никто и никогда даже не пытался заказывать музыку. Это кафе тогда даже случайные люди не воспринимали как кабак, где "болеть" — в правилах. Однажды мы исполняли песню "Один в океане звезд". После исполнения к нам подошел человек такой восточной внешности и протянул мне червонец. И я его не взял! Не потому, что он хотел что-то заказать: это он нас благодарил за песню. И когда я деньги не взял, он не обиделся, отнесся к этому с пониманием. Этот случай очень показательный: мы настолько были фанатами идеи, что даже не брали денег, не рассчитывали на заказы и не хотели играть для "больных", даже положенное нам не брали.
В.П.: Да, райком комсомола платил нам очень неплохую зарплату. Я там получал больше, чем главный редактор спортивной редакции на радио, где тогда работал. Должен заметить, что даже на работе я пользовался большим уважением. Когда, помню, работал на Олимпиаде 1980 года координатором по связи с Москвой, в один из вечеров нужно было выступать в кафе. А тут — трансляция с "Динамо" матча. Я на свой страх и риск срывался со стадиона. Но работал я с шикарной радийной группой Вани Березко. "Ваня, все будет в порядке?" — спрашиваю его. "Все!" — обещают мне. И со словами "Только, ребята, не пейте!" я улетаю в кафе. И ребята отработали как надо, не подвели ни разу! Вот так уважали СУЗОР'Е. И еще случай, опять же с восточными людьми. Сидим себе в комнатенке после концерта, уставшие. Вносят ящик вина... Нет, шампанского! "Это — вам. "Сладкая женщина" — очень хорошая песня!" Кстати, рукописных копий текста этой песни я написал уж и не помню сколько десятков штук!
А.Ф.: Ну, тогда эту песню можно было услышать только в кафе! И она, кстати, не была записана. Кое-кто из легко вхожих в кафе забегал только ради того, чтобы еще раз услышать эту песню.
В.П.: Это было что-то уникальное, куда более уникальное, чем песни многих раскрученных групп. В них все-таки вкладывали деньги, а в нас "чудо-комсомольцы", как я их и тогда называл, вложили просто чувство свободы творчества одновременно с полной ответственностью за сделанное. Какие-то неправильные комсомольцы были... А вот в филармонии мы, как артисты первой категории, зарабатывали по тем временам неплохо, но все вкладывалось в инструменты, аппаратуру. И денег постоянно было мало, ведь даже Алла Пугачева получала тогда за выход не намного больше нас.
— У нее было высшая ставка — 19 рублей 50 копеек...
А.Ф.: Нам в филармонии поначалу платили только за сольное отделение, а не за концерт. Плюс надбавки за совмещение инструментов, но набегало все равно мало, чтобы развиваться.
В.П.: У нас было 12.50, да и то не сразу! Но это была очень солидная ставка, поскольку рядовые артисты получали всего пять с полтиной за выход. При всей той гадости, которую являла собой филармония во все времена, я хорошо помню тех людей, которые относились к нам хорошо и всячески поддерживали. Ну, как могли. Тот же Вуячич, тогда комсорг эстрады Саша Тиханович. Помню, остановил в коридоре: "Ваша песня "Вперед, "Динамо" — классная песня!" А сегодня не могу вспомнить даже текст песни, запись которой, левую такую, сделанную в кафе, транслировали на стадионе во время перерывов футбольных матчей.
А.Ф.: Лев Моллер, Валентин Дудкевич — были и тогда нормальные люди, которые нас понимали и защищали.
В.П.: Но не везло нам фатально. Уже потом, когда я понял, что ничего и никогда не получится, я сказал: "Ребята, хватит с меня этого рока, буду выступать соло". И выступал как бард, и пел такие песни!.. Можно было сесть лет на двадцать... А в кафе было проще. Андрей правильно заметил: там мы, имея хороших солистов (Саша Яковлев, Оля Алипова), делали много. Но куда больше и успешнее сделали тогда, когда работали втроем. Четвертым стал Володя Пучинский, прекрасный звукорежиссер, который однажды пришел с собственными руками сделанным пультом. Пульт по тем временам работал так, что я сегодня в Штатах редко когда встречаю подобное качество звука.
А.Ф.: Володя был не просто звукооператором, а продюсером звука. Он делал звук гитарных соло Андрея таким, что, казалось, кафе отрывалось от земли.
— А как тогда писались песни? Ты, Валентин, был все-таки главным поставщиком материала, идей, или мы слышали коллективное творчество?
В.П.: Когда мы собрались впервые, Андрюша Козловский сказал: "Ты будешь композитором". Это действительно было так. Меня назначили композитором, сказав, что я ведь когда-то "Белые мыши" придумал. Да, был такой шлягер. А еще — "Весенний день". С песней вообще связана знаменитая история! Мелодию я придумал будучи учеником еще восьмого класса. А вот слова все как-то не писались. А тут Фил приносит шикарный текст, который сам лег на мелодию. Это было в то время, когда появился "Поворот" МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. И получилось так, что у нас совпали подряд три ноты. Это я уже потом узнал, что согласно положению об авторских правах такое совпадение никаким криминалом не считается. Причем, "Поворот" был об одном, наша песня — совершенно о другом. А кое-кто из журналистов начал просто громить СУЗОР'Е, обвиняя нас в том, что мы "содрали" мелодию. "Чырвоная змена" обвинила меня в плагиате. Но Макаревич — поэт, я же — просто автор текстов. Разные вещи. И когда меня назначили композитором, деваться было некуда. Мне объясняли, например: в соответствие с текущим моментом нужно то-то и то-то. Я тогда садился и писал песню. Где? В основном в пивнухе. Писал на обрывках газет, на салфетках, если они были, пачках из-под сигарет. И вот когда Володя подготовил проект СУЗОР'Е-2001, я приехал сюда и подсчитал: а ведь мною было написано более сотни песен! Причем, среди них — немало очень хороших. Как оказалось, их сегодня не только помнят, но еще и поют. Тот же "Старый мост", старая песня, существующая в двух вариантах, была написана в вагоне-ресторане по пути из Челябинска в Москву в течение почти двух суток. Мне, как всегда, сказали: "Нужен патриотический шлягер, но в хард-роке". Я заказал два вторых и бутылку портвейна, и когда мы приехали в Москву, песня была вчерне готова.
— Кстати, о хард-роке. Вы выбрали эту стилистику потому, что это была ваша музыка, потому, что это была модная тогда музыка или по какой-то другой причине?
В.П.: В начале 80-х Советский Союз лихорадочно пытался поднять свое международное реноме. Нужно было привлекать сюда иностранцев, показать им, что общество у нас не закрытое, современное. Тогда появился АРАКС со своим хард-роком, МАШИНА ВРЕМЕНИ легализировалась, и СУЗОР'Е само попало в эту струю со своей музыкой.
— Напомню, что перед Олимпиадой прошел первый крупный рок-фестиваль в Тбилиси. А вас туда не приглашали?
А.Ф.: Мы в этот год выступали на рок-фестивале в Ереване. Еще до тбилисского проводились разные фестивали, но они проходили под названием фестивалей политической песни. В 1978 году на таком фестивале в Риге мы взяли Гран-при, а в Ереван приехали без Андрея Козловского, с Гаврилюком на гитаре, сырым коллективом и выступили бледненько, получив какой-то отмазочный приз. Так что мы с Тбилиси были рядом, но не там.
— Вернусь в год 80-й. Надо понимать, тогда просто идеологически слегка позволили вздохнуть полной грудью?
В.П.: Именно так! Тогда это было идеологически необходимо советской власти, которая находилась на последнем издыхании. Но позже начался приступ такого маразма!
А.Ф.: К вопросу о раскрутке. Олимпиада прошла, и тогда раскрутка рок-групп пошла через магнитоальбомы, чего у нас не было. Все ныне известные старые группы раскрутились через свои домашние записи. А мы этого не делали.
— Но альбом "Рок-терапия" появился в 1984 году...
В.П.: Ему предшествовало вот что. Прихожу я в филармонию, выходит Валера Дмитроченко и говорит, что нас должны выгнать в 24 часа. Тут же появляются мои товарищи по банде и подтверждают: все! Мы, правда, сделали еще лихорадочную попытку как-то оправдаться, пригласили нового худрука филармонии. Он пришел, послушал и сказал: мол, я все равно остаюсь на позиции Министерства культуры. Тут же Андрюша Козловский и Саша Растопчин пошли к замминистра на прием. Тот стукнул кулаком по столу: неужели вы не понимаете?! И вот уже тогда все закончилось. И пошли мы солнцем палимы к Ване Маркову, Игорю Ворошкевичу на "Студия 7". Это было уже позже, в 1984 году, летом. У них в подвале, будучи по существу никем, без работы, мы на двух магнитофонах, как сейчас помню — "Тембрах", на их аппаратуре и записали этот альбом.
А.Ф.: Сашу Брынцева вызвали из Москвы, скинулись ему на билет, хотя сами сидели без копейки. Он приехал, Ваня Чвялев, "песняровский", потом уже наш звукорежиссер, сел за пульт, и так мы в подвале записали "Рок-терапию".
В.П.: Что интересно, все наши шлягеры вошли в программу, но в конце я, как тот волк из мультфильма, попросил-заявил: дайте мне что-нибудь спеть! И прямо там написал тот самый блюз со словами "Где мы были вчера". А сыграть попросил ребят из "Студия 7". И этот "Пьяный блюз" писался нами в абсолютно трезвом состоянии.
— А вот демо-диск с "Терапией"... Мне показалось, что там не вся программа...
А.Ф.: Вся, даже с бонус-треком. Сейчас издано все, что тогда удалось записать и потом спасти.
— А "Сладкой женщины" на оригинале разве не было?
А.Ф.: Нет, "Сладкую женщину" мы тогда уже не исполняли. Последний раз она прозвучала в кафе 21 марта 1981 года. Потенциально это был настоящий шлягер, который следовало записать и раскрутить. Вполне возможно, нас помнили бы сегодня не по "Старому мосту", а именно по "Сладкой женщине".
В.П.: С СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'ЕМ получилось вот что: за короткое время мы выдали слишком много слишком качественного материала и только потом поняли, что так поступать нельзя.
— И все же чем была "Рок-терапия" — таким вот протестом против того, что с вами сделали?
В.П.: Нет, просто попыткой спасти часть того, что у нас было. В отличие от других групп нашего времени мы практически ничего не записывали, не сохраняли. Более того, что я натворил!.. Перед отъездом в Штаты выбросил все свои стихи, тексты песен, такой вот толстый том. Сегодня Володя Пучинский чуть ли не под пытками по слову, по звуку вытягивает из меня тексты некоторых песен. А я ничего не помню! Полный мрак!
— Да, но "Рок-терапия", насколько я знаю, пошла тогда по Союзу...
А.Ф.: Пошла, и еще как! Отзвуки на эту программу я потом встречал буквально во всех уголках страны. Люди подходили и говорили: да, мы слышали, знаем песню "Капитан" и удивлялись — "Так это вы?!" Нас постоянно потом путали то с ЗЕМЛЯНАМИ, то с кем-то еще. Достаточно было куда-то попасть одной копии на бобине, как она тут же тиражировалась. Мы ведь сами распространением "Рок-терапии" не занимались. Все пошло стихийно. Я тут недавно давал интервью на "Альфа Радио", за пультом работала Аня Назарова. Я принес компакт, мы разговариваем, потом прошу поставить "Капитана". Она слушает и вдруг говорит: "Так это СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е?! У меня же эта папина кассета из магнитофона просто не вынимается!" А оригинал записи мне удалось сохранить. По качеству все получилось на удивление очень приличным. Кстати, относительно недавно была ведь попытка собрать СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е: Саша Нестерович, я, Андрей и Леша Козловские. Поехали в Россию на фестиваль, отправили афиши. Когда приехали туда, пришли местные музыканты и говорят: "О, ребята! Посмотрели мы на афишу и подумали: ну вот, как всегда, под эту марку опять привезут молоденьких пацанов. А вы ведь — те же самые! "Мост" будете исполнять, "Капитана"?" Все до сих пор все знают!
В.П.: История песни "Капитан". В Москве мы собирали полные залы. Но на одном концерте провалились. И где? На площадке Льва Валериановича Лещенко. И он тогда нам разрешил арендовать его аппаратуру по невиданно низким ценам. Считай — бесплатно. Лев Лещенко — очень достойный человек, он сказал, что эти небольшие деньги себе даже не возьмет. Он так и сказал: без такой аппаратуры вы здесь ничего не сделаете. И вот тогда мы собрали такие залы! Это был то ли 1982-й, то ли 1983 год. Один концерт был в знаменитой Горбушке. Подходит такой скромный человек и говорит: "У меня хорошие стихи. Моя фамилия Иванушкин". Я посмотрел: действительно хорошие стихи! Смотрю: о, "Капитан"! А морская тематика для меня — больная, потому что в душе я моряк, да и заказывают такие песни куда чаще, ведь весь север Союза был тогда наш. И буквально сразу написал музыку.
— Если не ошибаюсь, это был вообще чуть ли не единственный ваш клип...
А.Ф.: Во всяком случае, первый. В нем снимался Северин, но под фонограмму Брынцева. Потом уже снимали песни "Циклон", "Бермуды" Нелли Денисовой, но делали это, кстати, москвичи, а филармония тогда оплатила клипы. Или Министерство культуры, не знаю.
В.П.: "Капитан", который снимала Галя Красоткина, делался на Комсомольском озере, меня заставляли с аквалангом лазить по всяким лестницам. А вот с "Песней о Родине" получилась занятная история. Мы сняли клип, но у Андрея на руке был браслет, и какой-то урод с телевидения запретил показ. Не помню фамилию этого гада. Клип сняли с эфира буквально в день показа. Редакторша плакала, потому что песня-то была совершенно нормальная. И это было уже в перестроечные годы. Браслет нельзя было показывать, серьгу в ухе, того нельзя, сего...
— Сегодня, конечно, можно попробовать посмеяться над всем этим маразмом, но каково было тогда работать!.. Позволю себе опять вернуться к началам. Хард-рок в конце 70-х был моден. Однако были ли у вас какие-то образцы, на которые вы ориентировались прежде всего?
В.П.: Наверное, все исходило прежде всего от того, что мы сами чувствовали, чем сами интересовались. Рок я в общем-то никогда и не любил. Но мне говорили: нужен хард-рок. Я садился и писал: первые слова "хард-рок", а уж потом название песни "Фортуна". И так далее.
А.Ф.: Проще говоря, нам хотелось в то время охватить необъятное. Мы переиграли тогда ну практически все, слушали и Сантану, и Билли Кобэма — все! Песней "Гуахира", сделанной в латиноамериканском стиле, мы вообще весь Крым на уши поставили! Песня "Один в океане звезд" была явно замешана на психоделике, но хард-рок был в основе потому, что эта музыка тогда была востребована. Мы ведь попали на такой период, когда обозначилось резкое противостояние "металистов" и "волнистов". И нам приходилось работать на два фронта, на две публики. Для первых исполнялся "Король и шут", для других — "Мельник, мальчик и осел".
В.П.: Как-то в поездке пересеклись с Азизой. И в номере гостиницы я спел ей "Мельника". Она поразилась: "Это ведь здорово!", хотела взять эту песню себе, но потом у нее начались какие-то неприятности, и дело дальше не пошло. Но вот что отмечу: беда СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Я была в том, что действительно слишком много было всего. Точь-в-точь, как и у НЕБЕСКО-ЧАРНИХ. Янчерский, Немен, Корда были совершенно разными исполнителями, каждый тянул в свою сторону. Это был театр, режиссер которого в результате не получил ничего. Так случилось и с нами.
А.Ф.: Ты вот процитировал мнение о том, что КИНО стала последней группой, ставшей известной без помощи радио и ТВ. Это так и не так. Очень жалко, что у СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Я не было такого "папы", как Мелик-Пашаев, Бари Алибасов или Айзеншпис, который бы сказал нам, что следует делать, а что — нет. Мы ведь сами себе были такие великие музыканты, продюсеры.
В.П.: Так получилось с BEATLES. Пока они кувыркались в Гамбурге, это было Бог знает что! Хотя мастерство, конечно, нарабатывали. А потом пришел Эпштейн и сказал: значит, так! Состричь унитазы с головы, одеться прилично. Леннон протестовал сильно, потому что по натуре был хулиган. Но Эпштейн знал, что делает. Я сам читал, какую разработку песни "Love Me Do" он расписал. Там было указано все: что и кто когда играет. Вот такого у нас не было никогда.
— Что, даже в России к вам не подходили и не предлагали некий патронат?
В.П.: Да подходили, конечно же! Володя Пучинский был на приеме Таривердиева, и тот удивлялся: "Как это вы придумали так аранжировать песню "По улице моей"?" Казалось бы, нам все удавалось, записали первый диск, миньон, который, впрочем, считаю позором всей своей жизни. Мы тогда писались в Минске на передвижной студии фирмы Мелодия, которую раз в два года пригоняли сюда для записи белорусской музыки. СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е записали тогда просто фантастически плохо!
А.Ф.: Практически то же самое было и с записью альбома "Сентябрьская река". Можешь себе представить, что тарелки и барабаны писались в один канал! Что там потом уже можно было сводить? Что свели — то и свели. Тем не менее, альбом этот дважды переиздавался, и тиражи разошлись хорошо.
В.П.: Но и тогда ни копейки авторских я не получил!
— Это был год 1988-й, напомню. Хорошо еще, что вас не заставили выкупать этот тираж...
В.П.: Мне эта ситуация вот что напомнила. Был я на днях на концерте группы КРАМА. Цельная, разумная музыка, музыканты не пытаются объять необъятное. Они просто делают то, что умеют и что могут.
А.Ф.: Или как пишет Олег Климов, "играют свой кондовый ритм-энд-блюз"...
В.П.: И делают это так профессионально, что скучно в общем-то не бывает. СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е могло сделать то же самое. Но этих СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'ЕВ было столько же, сколько и "Советских Союзов". Считай: 1917-1924, до смерти Ильича, потом до 1953, смерти Сталина, 53-64, до "кончины" Хрущева, 64-82, эпоха "дорогого Леонида Ильича", потом начались "гонки на вымирание". И с СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'ЕМ проходило что-то подобное: это была слишком большая империя, которая преображалась чуть ли не каждый год.
А.Ф.: Да, у нас ведь в группе было свое Политбюро! Я, например, был Сусловым и отвечал за идеологию, Андрей Козловский был Министром обороны, Нестерович, химик по образованию, почему-то играющий на клавишах, был Министром культуры Демичевым, Валик, понятное дело, "дорогим Леонидом Ильичем".
В.П.: Дурака мы тогда валяли отменного! Кстати, у группы СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е главный концерт всегда проходил на Красной площади. С этой целью мы не пропустили ни одного визита в Москву, даже проездом успевали выступить перед Мавзолеем. Как мы это делали? Сначала ехали на Таганку, где знаменитый театр. Напротив него посещали рюмочную, не с целью напиться, а просто чтобы выдержать традицию. Подбодрившись, ехали на Красную площадь, отсчитывали ее центр (а это — точно пять шагов в сторону от люка), становились в кружок и вполголоса начинали петь отрядную песню. И это были главные концерты СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Я. Песня была с таким текстом (исполняет с характерным для "дорогого Леонида Ильича" прононсом. — Д.П.): "Звезды ярка гарят, как рубины,/Улетая дымком голубым./С маладога, красивага, юнага/Стал я старым, седым и больным./Жизнь прашла у Крэмле и у разврате,/У горким раздольи пироу./Незаметно к сердцу бальному/Шальная падкралась любоу". Последнее слово "любоу" мы пропевали уже вместе и во весь голос, после чего мгновенно разбегались в разные стороны. И такое мы повторяли каждый свой приезд в Москву! Это был уже какой-то ритуал: сначала на Таганку, потом на площадь, концерт — и на вокзал!
— Ну, теперь вы со всем на то основанием можете утверждать, что СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е была единственная белорусская группа, которая давала неслабые концерты на Красной площади.
В.П.: Единственная! Но учти: первый такой концерт состоялся еще в 1981 году! Когда вся площадь простреливалась и прослушивалась насквозь! Был жив "сам", и все эти дежурные "шестерки" не могли понять, что происходит. Мы ведь все делали быстро: пятеро волосатых становились в центре площади в кружок, обнимались, что-то бормотали, причмокивая, потом кричали "Любоу!" и разбегались.
А.Ф.: Я надеюсь, что хоть эта запись сохранилась (все хохочут. — Д.П.). Вот это был бы саундтрек!
В.П.: А в Якутии что было? Выступаем в Якутске, и директор шикарного Дворца культуры принял нас в своем кабинете, показал народный инструмент хомуз. Мы заинтересовались, как на нем играют. Он показал: да вот так, на зубах, но признался, что сам не умеет. Попробовали все, а меня были самые мелкие зубы. И вдруг пошел такой саунд, будто я играл на хомузе всю жизнь.
— Да вы же его использовали потом в какой-то из песен...
В.П.: Вроде да, но уже не помню, в какой. Но директор тогда поразился: не может, говорит, такого быть!
— Недавно Андрей Козловский в разговоре употребил выражение "правильная музыка". Мне это очень понравилось. А в вашем понимании, что есть правильная музыка?
В.П.: Я бы сказал — нескучная. Если музыка скучная, правильной ее назвать нельзя. А вообще, правильная музыка у каждого своя. Я в Чикаго по роду работы слушал таких симфонических композиторов, что могу утверждать: это — правильная музыка, поскольку она что-то затрагивает внутри тебя. Жанр здесь не играет роли, абсолютно! Не важно, что это! Бабка, исполняя колыбельную, может выдать такую правильную музыку, что ее запомнишь на всю жизнь. Достаточно правильную музыку я услышал у КРАМЫ. Ворошкевич блюзы сыграл на гармошке так, что у меня американцы спросили: "Who is that man?" Вот и они: поют свою "крамную" нескончаемую песню, написанную достаточно талантливо с этими "о-о". И правильно делают, кстати, "Стэфка" — нормальный шлягер! Но когда зазвучало "Гэй, там, налiвай!", я просто выскочил плясать! Это я, старый дед! А потом Ворошкевич сел на стул и запел: "Riders On The Storm". Я спрашиваю: "Ты английский знаешь?" Он в ответ: "Нет". Полный класс! (хохочет. — Д.П.). А спел ведь так здорово! Парень у них играет на гитаре (Сергей Труханович. — Д.П.) — это ведь супер! Тоже, кстати, признался, что в свое время ходил на наши концерты, тоже, считай, в чем-то наш ученик. Женя Коновалов со своими блюзами — тоже правильная музыка. Кстати, Гена Стариков — талантливый музыкант, у него есть песня казацкая "Лодка" — просто отвальный номер! Так что правильная музыка — то, что настоящее. Там, где дурят, — музыка неправильная.
А.Ф.: Я понимаю Андрея, потому что для него правильная музыка — это та, которую он играет сегодня. Сложные ходы, непростые гармонии — такую музыку он считает правильной. А вообще такой можно назвать любую профессиональную музыку. Вот мы часто нападаем на попсу, но следует разграничивать, за что. Практически вся попса делается профессионально, и если разобраться, это тоже ведь правильная музыка. Может нравиться или нет, но это — другое дело.
В.П.: Есть два варианта: когда музыкантов сделал и построил продюсер, эта музыка будет неправильной. Но ее можно продать...
А.Ф.: Мы не о музыкантах говорим. Продюсеры не занимаются музыкантами, которым положено исполнять свою роль. Продюсеры занимаются только фронтменами. А музыканты должны сзади четко делать свое дело.
В.П.: В проекте СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Е-2001 играет бас-гитарист из КРАМЫ Юрий Федюк. Это профессиональный музыкант высокого класса, который четко делает свое дело. А кто я? Я — всего лишь фронтмен, вокалист не выдающийся, голос всего в одну октаву, но зато точно знаю, что умею. Другое дело, правильная музыка... У СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Я вся музыка была правильной, плохих песен практически не было. Есть слабые, которые мне не нравятся, но это мой секрет. "Старый мост" мне просто надоел, например. И я понимаю Леннона, который в свое время не мог уже слышать "She Loves You". Правильная музыка возникает порой в самые неожиданные моменты, как у Высоцкого, который просыпался посреди ночи и судорожно, на обрывках бумаги что-то там писал. И в результате получилось: "Потом плясали по избе, потом дрались не по злобе и все хорошее в себе да истребили". Трудно объяснить. Для меня и Юлий Ким — музыка правильная. Но делю, как уже сказал, несколько по-иному: скучная-нескучная. Вот есть прекрасный бард Александр Дольский. Когда он слишком хорошо научился играть на гитаре, стало скучно. Такую самбу, как он, в Бразилии играют на каждом углу. Излишнее увлечение нюансами, технологией уводит на второй план нечто не совсем объяснимое. Вот у КРАМЫ это присутствует. Андрей сидит за клавишами, и то, как он играет, не может не нравиться. Огромный Ворошкевич не владеет пластикой так, как я, но ему достаточно сесть на стул и зачитать буквально с листа DOORS. И публика — его!
— Вот мы заговорили о сегодняшнем дне белорусской музыки. Я записал тебе, Валентин, на кассеты достаточно много групп, Андрей по работе в "Стар-клубе" слушает много молодежи. У вас есть ощущением того, что белорусская рок-музыка загибается? Или, наоборот, — развивается? Что вы думаете?
В.П.: На мой "потусторонний" взгляд, она, бесспорно, не загибается. Профессионально выросла очень значительно. Играть сегодня умеют практически все, от стариков до молодых. Озадачивает другое: направленность. Кругозор исполнителей в целом узковат. Вот если взять СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е времен "империи", то мы тогда играли все. А что сейчас, что такое концерт той же КРАМЫ? Собралась молодежь, вместе и с удовольствием поет с музыкантами. Хорошие песни, все в порядке. Но все это — "млода польска генерация", которая была 20 лет назад. Группа СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е была чем-то вроде библиотеки, банка данных, чего сегодня в белорусской рок-музыке нет. Все поют "пра Радзiму". А хотелось бы больше про человека, здесь живущего. "Зорка Венера" — это же песенный шедевр! Кстати, мы ее исполняли одно время и даже записали на радио. С концами! Может, из наших я не все слышал. А вот украинскую музыку слушал много. Там, на удивление, все как-то более свежо. Но прошу мои слова не понимать буквально. Профессионализм, который здесь заметно вырос, — это просто здорово! Как сейчас играют! Трухановича уже сегодня можно смело показывать в Чикаго, каши не испортит. Но уловимое ощущение вторичности вместе с тем есть. Леша Шедько и Шевчук — и вдруг ощущение, что все это где-то уж слишком рядом. Хотя это нечто вроде того, как мои песни с МАШИНОЙ или ЗЕМЛЯНАМИ путали. Может, Шедько и Шевчук просто одного возраста, думают одинаково, потому и схожи. И плохого в этом ничего не вижу. Наша "Рок-терапия" — это ведь тоже вторичный продукт, по большому счету.
А.Ф.: Да достаточно взять любую нашу джаз-роковую композицию, и опытное ухо сразу отметит, что и у кого заимствовалось. Это дело обычное.
В.П.: А вот мои сольные песни вторичными назвать сложно. Вот почему осмелюсь утверждать, что сегодня я один со своей гитарой наверняка более оригинален, чем СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е. Но не нужно обвинять вторичность. Вот СЯБРЫ всегда казались всем вторичными, но при всем при том это — интересный ансамбль. Другое дело, ПЕСНЯРЫ-1, ПЕСНЯРЫ-2 — это понять уже сложно.
А.Ф.: У нас достаточно таких коллективов, записей которых на тех кассетах у Валика наверняка нет. Это ГРОШЫ, ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ВЗЛЕТ, другие группы, каждая из которых непохожа на других и копает в собственном "огороде".
В.П.: Это извечная проблема — реализация себя. Было ведь могучее явление "мерси бит", сотни групп, а повезло только BEATLES с сумасшедшим Эпштейном.
А.Ф.: Гена Стариков как-то отметил, слушая группу ГРОШЫ: "Еще немного, и появится магия, но пока чего-то не хватает". Действительно, классная группа, но нет у музыкантов чего-то такого, чтобы мороз по коже пробежал. Вот Ворошкевич уже обладает яркой харизмой, бесспорно. У Леши Козловского это было. И есть. Лявон Вольский уже наработал яркую харизму.
В.П.: Это приходит с опытом. Опыт вообще дает все, но не всегда хорошее. Я вот по себе чувствую, что профессионализм есть бесспорный, но одновременно вылазит и некая рафинированность. Так что с приходом опыта что-то одновременно и теряется, уходит. Свежесть восприятия, что ли... Я же чего хотел, направляясь сюда: спеть те самые песни, самые первые, ничего в них не меняя. Но за годы жизни в Штатах уже наработал этот обязательный там "чиз", изменился. Чем мне "Стар-клуб" нравится? Там напротив сцены — зеркала, как у меня на работе. В любое мгновение можешь себя контролировать. И я вижу: работаю четко, абсолютно профессионально, все на месте.
— Вот и пришло время для заветов молодым. Что бы вы могли, как говорят, с высоты прожитого, посоветовать начинающим группам?
В.П.: Выступать как можно чаще, где угодно, на любой публике, за деньги и без. Что я сделал в первые дни по приезду? Договорился встретиться с дочкой у филармонии. Пришел туда с гитарой по американской привычке раньше назначенного времени. Достал гитару и начал петь. Мигом вокруг собрались люди. Если бы я открыл кофр, наверняка бы что-то заработал. Выступления приносят раскованность, легкость общения с аудиторией. Но это на первых порах. Потом нужно учиться, ведь сольфеджио никто еще не отменял. Уметь петь все-таки нужно. Ну, и имидж нарабатывать. Харизма — великое дело. Когда я пою для американцев кантри (а акцента у меня совершенно нет), им это очень нравится, но они все же чувствуют, что порой у меня проскакивает что-то не то. Им это уже интересно. А вот от русских песен они в восторге! Как-то пел старому американцу, который воевал в Европе во время Второй мировой, песню из кинофильма "Два Федора". Он настолько понял, о чем эта песня, что, прослушав, сказал: "It\\\\\\\\\\\\\\'s greate! It\\\\\\\\\\\\\\'s wonderful!"
А.Ф.: Он сказал так потому, что это было different. Нужно все делать different.
В.П.: Что мне здесь меньше нравится, так это пристрастие к блюзам и рок-н-роллам. Это все, по большому счету, уже "уехало". Нет, временно отдыхает. Потом вернется, как и многое другое.
— Точно также в конце 40-х, на взлете в джазе бопа, вдруг наступил краткий период ренессанса диксилендовой музыки...
В.П.: Очень показательный пример! Это как камешек бросаешь в воду: круги пошли, достигли берега, отразились и вернулись, но уже — несколько другие.
А.Ф.: Блюз ведь — просто универсальный музыкальный язык. Посредством его музыканты общаются. И как мы всему этому научились, уже будучи, казалось бы, зрелыми исполнителями? В Минск приехал режиссер Крис Мартин, прекрасный блюзовый гитарист. И оказалось, что у нас по блюзу джэмовать никто толком не умел. Он показал нам с Лешей Козловским всю систему условных знаков общения во время джэма, объяснил, как играть с партнером, даже не зная, что будет играться. Поднял, например, один палец — играем тему. Два пальца — припев. И так далее. И когда мы этому с Алексеем научились, стали просто шикарной ритм-группой, которая могла сыграть с любым гитаристом. Блюз бывает востребован всегда, пускай на 5%, но — всегда. А что сегодня воевать по возрасту? Только и остается, что заниматься блюзом.
— Я заметил, что в "Стар-клубе" никогда и не возникало ощущения в возрастной разнице музыкантов. Тебе, по большому счету, все равно с кем играть, только бы исполнительский уровень был соответствующий?
А.Ф.: Играю со всеми, даже с джазменами.
В.П.: Андрей вообще достаточно свеж. То, что я приехал и выступил с группой, чего не делал очень давно, тоже мне многое дало. Ведь в Штатах я исполняю один самую разную музыку. Записал, например, кассету под названием "BEATLES Voice From Backyard". "BEATLES из подворотни". Я добивался, с большим трудом, делая по 12 дублей, ливерпульского произношения. И этот секрет как-то удалось в итоге продвинуть. Бился долго, а потом в один прекрасный день — как прорвало. Записал все, что хотел, загнал насмерть три магнитофона, а потом — загубил запись.
— А что ты, Валентин, там вообще для себя записал?
В.П.: Программу из советских киношных песен. Своих собственных песен записал только две. Записывал Юлия Кима, всякую другую классику тех лет. Это, признаюсь, очень крутая музыка, такая, чего сегодня в России практически нет. И этот проект BEATLES записал, а также программу кантри на основе песен из репертуара CREEDENCE. Писал все дома и даже продал потом несколько записей.
— В Чикагском симфоническом центре знают о твоем темном роковом прошлом?
В.П.: Да. Было время, когда в центре я пел в перерывах для американских детей всякие популярные темы типа "Yellow Submarine". Сейчас, в связи с известными событиями, от этого отказались. Но знаю, что дети все время спрашивают о Валентайне, то есть, обо мне. Сейчас мне даже пошли навстречу, согласились прервать контракт на время моего пребывания в Минске. Но там я всего лишь скромный клерк.
— Признаюсь, что от этого разговора я получил даже больше, чем ожидал. И в завершение несколько слов о будущем проекта СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е. Кто как его видит, стоит ли продолжать, интересно ли вам это самим?
А.Ф.: Этим объединением и выступлениями в кафе мы добились многого уже тем, что собрали людей, кому это было дорого, кому это было нужно, кто вспомнил молодость. Нам важно было прежде всего самим собраться вместе, услышать себя, поиграть. И отчасти это удалось. Важно, что группа оказалась работоспособной, она сегодня может выступать в концертах любого уровня вплоть до большого сольного концерта. Есть потенциал для написания новых песен, вспомнили старые песни, которые можно, кстати, записать. Спрос на них есть. То есть работа была проделана не зря.
В.П.: Все упирается, как и раньше, в деньги.
А.Ф.: Да даже не в них. Главное — уяснить, чего всем этим хотим добиться.
В.П.: Должен признать, что Володя Пучинский проделал колоссальную работу по организации этого проекта. Верю, что продолжение будет еще более внушительное, ведь дело, собственно, не только в группе СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е, а в том, что он задумал чисто деловой клуб с правильной, как мы говорили, "живой" музыкой. И это возможно, поскольку время само требует, что в стране, в Минске такой центр должен быть. Пускай там выступают самые разные артисты. СУЗОР\\\\\\\\\\\\\\'Е, таким образом, восстанавливает свой банк данных с тех еще времен, и продолжает в том же духе. Что касается нас, как музыкантов, мы, как ЧЕРВОНЕ ГИТАРЫ, готовы выйти на сцену, выдать старые шлягеры, написать новые. Кстати, недавно написал одну такую новую (поет. — Д.П.): "Привет, братва! Сегодня будет "Мурка",/ведь каждый комсомолец — это урка" (хохочет). Андрей Козловский, услышав, изрек: "Это не хард-рок, не пойдет!"
— То есть, зарезал...
В.П.: Сходу! И я принял это, как в те времена.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 49 за 2001 год в рубрике музыкальная газета
