Машнин, Андрей Я работой очень доволен
- Ну да, конечно. Это сразу слышно невооруженным ухом. Начали мы играть жесткую музыку в конце 94-го-95-ом году.
- В принципе, вы - человек, которого нельзя назвать молодым исполнителем. Вы были взращены на той среде, которая была в середине 80-х - Гребенщиков, Башлачев, Науменко...
- Ну да, я сидел в котельной и просто играл там на гитаре для кочегаров - своих коллег. То есть это все из "Камчатки", из котельной.
- А почему вы тогда начали со всеми теми людьми выступать и не были востребованы? Вы же знаете, как все это делается, как тексты писать...
- Барды эти... То есть я вообще не бард. Я-то позже, конечно, начал этим заниматься, чем Гребенщиков. Он к тому времени уже прославился совершенно, и начал он лет на десять раньше меня заниматься. И, опять же, все выступали, у всех были группы, а я-то, в принципе, ничего не делал, сидел в котельной, сочинял песенки и их на гитаре играл. То есть я с гитарой выступал вне котельной раз, может быть, десять, но, тем не менее, в рок-клуб вступил именно еще "под гитару" в 89-ом году.
- А остальные ваши коллеги-музыканты старого созыва обижаются на то, что у вас в текстах иногда бывают такие своего рода наезды?
- Да вряд ли - все же нормальные люди. Нет, а что там обижаться: "Что такое осень? Научно-популярная песня" - так это не обидно. Можно сказать, что это научно-популярная песня. Задан вопрос: "Что такое осень?" - и объясняется. Нет, это не обидно. Если бы я всех поносил и конкретно поливал, то я думаю, что было бы обидно, хотя, может быть, даже и справедливо. В принципе, я не авторитет какой-то - зачем мне это надо?
- Я говорил уже, что слышал ряд ваших старых песен - "Арестант", "Твой удел жевать резинку". Сами вы к ним критически относитесь?
- Да мне все это... Я сам очень огорчаюсь из-за того, что Фирсов все это в свое время записал и дает еще кому-то слушать. Это все очень по-дилетантски было.
- У вас же перед глазами было очень много примеров ювелирной работы с текстами - не возникало желания бросить все?
- Да нет, конечно. Ведь приходишь на балет, тебе он нравится, не возникает же желания все бросить и стать танцором. Или приходишь в Русский музей и видишь великолепные, гениальные полотна - не бросишься ведь сразу сам писать. А что касается Башлачева, кстати, то мне это очень понравилось, но чтобы что-то менять в своей жизни - нет, такого не было, мне это даже в голову не приходило. Единственное что - я ему очень благодарен как примеру отношения к делу, очень серьезного.
- Никаких скидок на слушателя?
- Ну, скидки - это не очень понятно, что такое...
- Всегда знал, для чего поет песни свои, не боялся оказаться непонятым.
- Ну, а так это просто нормальное отношение к делу. Все нормальные, хорошие специалисты делали свое дело, гнули свою линию, они умеют просто это делать, умеют не отступать. Просто многие не умеют, кто-то боится, что не поймут. Когда человеку есть что сказать, то он, как правило, не боится, что его не поймут.
- А люди в то время понимали, что это за фигура?
- Конечно. Все прекрасно понимали. Люди потому, что понимали, и сделали его таким знаменитым, каким он до сих пор остается. Он приехал из Москвы, здесь он познакомился с рядом людей, с тем же Фирсовым - я эту историю всю знаю, сейчас можем Сережу позвать, если тебе интересно, - он лучше знает. Эти люди везде водили его, показывали, он пел свои песни. Понимаешь, он приходит выступать, собирается по звонку вся элита, слушают его - "это круто, это п...ц". Потом концерт кончается, а Саша сидит и не знает, что ему делать, весь разбитый морально. То есть он в Москве пожил, потом его в Питер забрали, там его холили и лелеяли, его везде поначалу водили, знакомили, давали возможность выступить - это очень важно было, он ведь из провинции был, не знал, как все делается. А потом, когда его уже узнали, это уже легче пошло. То есть тогда все уже прекрасно понимали, что это за фигура, и все смутно догадывались, чем это закончится, но ничего поделать не могли.
- А вот такая жесткая музыка, которую вы играете, - она не отпугивает от вас?
- Да не знаю. Кого отпугивает, с тем я не встречаюсь.
- Вы не хотите сделать ее более доступной?
- Кому доступной? Понимаешь, меня это не интересует. Просто у нас зрителей столько, сколько есть, нам больше не надо. Я ничего сделать не могу и не хочу. Ошибка-то какая. Люди действительно спрашивают: "А почему вы такие экстремальные? Играли бы помягче, и у вас были бы тысячи поклонников". Но мы-то этого не делаем - значит, нам это не надо. Все очень логично и просто. Я, конечно, могу написать так, чтобы на нас пришли, обосрать всех в наших текстах, но это популизм называется. И зависти никакой не может быть, потому что мы ничего не предпринимаем, чтобы прославиться. Мы не будем никогда так делать: "Давай не будем матом писать - и нас по радио будут крутить, давай будем тихо играть - и нас будут всюду приглашать". Я пою матом, громко, и имею то, что имею сознательно. Другую музыку мы играть не хотим, другие тексты я писать не хочу. Это что с нашей стороны. А что со стороны публики - мы делаем вот так, а что уж там получается - то получается.
- А кто ваша публика?
- А понимаешь, это тоже очень забавная вещь. Часто думают, что у нас маргинальная публика, что у нас такая пролетарская музыка для юных гопников. Мне это настолько смешно, потому что гопники, маргиналы, урла - они не слушают нашу музыку, то есть самые гопники слушают Киркорова, Шуфутинского - вот маргинальная музыка. Наоборот, наша музыка - для продвинутых людей. Но и для любителей жанра тоже. Нам просто эта музыка нравится, и мы просто думаем, что и среди публики должны быть люди, которым это нравится, нам нужна думающая прежде всего публика.
- То есть кому-то текст, кому-то музыка, кому-то энергия?
- Да. Мы делаем, самыми простыми словами, то, что хотим.
- Текстов вы много пишете?
- Нет, а их много и не нужно. Если раз в год нужно выпустить альбом (что на самом деле совершенно не обязательно) - хватает, словом. На альбом нужно порядка 10-12 текстов, плюс раз в два года альбом - так что много не пишу.
- А кто оказал большее влияние на ваше формирование как текстовика?
- Не знаю, я стихи в принципе не люблю читать. Только не так, как мальчик это говорит: "Не люблю - и все". Я очень люблю читать о поэтах, воспоминания о них. Мне стихи не очень интересно читать. За жизнь человек читает порядка 3 тысяч книг, а книг гораздо больше. К чему я это - я вообще не читаю детективов, всякую эту муру. Я читаю только хорошие, качественные книги, покупаю только хорошие книги. А покупать, чтобы просто были... У нас дома две огромные полки с воспоминаниями о Гумилеве, об Ахматовой, об Иванове, о Белом.
- Насколько я знаю, вы вроде не из Питера изначально?
- Я на Таймыре жил до армии.
- Тогда вам в какой-то степени легче будет ответить на следующий вопрос. Почему именно в Питере столько было, есть и будет поэтов, музыкантов, писателей, художников - всей творческой элиты?
- А хрен его знает. Это скорее к литературоведам вопрос. Может, потому что столица была, логично, что они там все тусовались, а сейчас все в Москве творят и ваяют.
- А в 80-е почему всплеск произошел в Петербурге?
- Вот для меня это тоже загадка. Это могло от чего угодно зависеть - от ментов, от магазинов, от родственников. Это все цепь случайностей, мне так кажется. Надо, по-моему, насчет этого поменьше зарубаться. Я вот сижу на работе, к примеру, включает кто телевизор - и совершенно серьезно люди по 40- 50 лет, моего возраста в основном, обсуждают какую-то херню. Я ни в коем случае не считаю себя таким замечательным, но просто вот то, что происходит в телевизоре, настолько не имеет отношения к моей жизни. В Зимбабве убит какой-то предприниматель, и показывают это минут десять. Кому это на х... нужно? В мире каждый день, каждый час столько всего интересного происходит. Понятно, что люди хотят это видеть. Как Достоевский мудро говорил, ничто так не привлекает людей, как несчастье ближнего. У людей просто есть тяга ко всему этому: того же Мармеладова несчастного раздавили - сколько людей набежало посмотреть. Это просто инстинкт какой-то у человека, это как некоторым, например, порнуху интересно смотреть. Это во всем мире, не только у нас. И вот показывают это по телевизору - там убили, там кого-то пристрелили. Притом ненавязчиво переводя тему на нас, что у нас в текстах встречается "убил соседей", "иду убивать Маугли" - но это все совсем другое дело.
- У многих создается иллюзия, что тексты очень мрачные...
- Да нет, это все смешные тексты на самом деле. Просто, понимаешь, со сцены это все несется, музыка еще такая - слова, как правило, плохо слышно. Есть просто порог восприятия, можно Маяковского вспомнить: его критиковали, что выдавал информацию, которой было очень много, и народ успевал воспринимать только какие-то особо запоминающиеся вещи, лозунги. А у нас на припевы обращают внимание, которые в основном и запоминаются, а тексты-то не про то абсолютно. У Башлачева, кстати, такая же проблема была. Я, помню, первый раз пришел на сейшн и вообще ничего не понял. Каждую строчку надо осмыслить.
- Я его вещи услышал года четыре назад, а некоторые мысли только сейчас начинают доходить, укладываться в сознании.
- Все правильно. Это естественно, с возрастом, с опытом это все понимается. Я когда услышал "Абсолютный вахтер", то до меня только через неделю дошло: что-то про Сталина; а ведь у него есть гораздо более сложные для понимания вещи, и ты совершенно верно заметил, что на это могут годы уйти. Я его слушал и вообще ничего не понимал, я к этому просто не был готов. Фирсов привел меня на стрелку, мы пошли куда-то, пришли, он и говорит, что вот некто Башлачев, тот сел, начал играть, я слушаю и ничего не понимаю. Я привык, что есть Гребенщиков, Майк, Цой.
- Сильно выделялся, да?
- Очень. Именно своей насыщенностью. Я про Башлачева начал потому, что нас многие воспринимают как злую группу, со злыми текстами. Это не так, потому что со сцены с плохим звуком несется поток слов и люди успевают осознать припевы, какие-то повторяющиеся элементы, а когда я раз десять говорю медленно и внятно: "Я убил всех соседей" или "иду убивать Маугли" - то и от всего концерта остается такое впечатление, а на самом деле песни-то смешные. Я просто на репетиционную точку прихожу первый раз, там читаю текст, и все достаточно смешно. У меня вот песня есть про мертвого - "Представь себя мертвым...", я достаточно долго не мог ее нормально спеть, потому что покатывался от смеха просто. Все относительно просто. А про Маугли - это вообще анекдот. Я эту песню достаточно быстро написал, и речь-то там идет о том... история Маугли у Киплинга заканчивается тем, что он ушел к людям, а мы все представляем так, что вот он, сучонок, пришел, только не к индусам, а к нам и в наше время. Это история, рассказанная еще к тому же и с моей точки зрения, что вот пришел такой и что от него можно было ожидать. То есть вообще такой двойной перевертыш получился. Да это же просто смешно!
- А вот песня про "новые охтинские, новые купчинские"?
- Она тоже не злая, это просто критический реализм. Нету в моих песнях никакой злобы. Скорее у меня какое-то отчаяние. Потому что достаточно страшновато иногда жить в этом мире.
- А если мир будет добрее, то и песни будут посветлее?
- Нет, мир-то лучше не будет.
- Из людей, которые жили давно, в прошлом, с кем бы вам было бы интересно встретиться, поговорить, может, и поспорить даже?
- Понимаешь, такие люди жили, что с ними если начать спорить, то просто надо сразу мне по башке палкой дать. Если ты задашь кому-нибудь такой вопрос, а он тебе ответит, что с удовольствием потрепался бы с Достоевским, пивка бы с ним выпил, то можешь просто уходить сразу. Невозможно человеку, окончившему среднюю школу, спорить о чем бы то ни было с Достоевским. Может, Пелевин какой и смог бы поспорить с ним, но Пелевин по сравнению с Достоевским полное говно, да и сам по себе он полный м...к. Хорошо, конечно, что ты задаешь такой вопрос, но даже представить такую ситуацию невозможно. Да и эти люди вряд ли захотят когда-нибудь с нами говорить. А уж спорить-то о чем-нибудь - тем более.
- А какие у группы планы, есть наработки какие-то, идеи?
- Я сейчас несколько текстов уже накатал, может, альбом новый писать будем, не знаю, в каком ключе только. Хотя я сам не знаю, стоит ли все это продолжать. Нужны ли кому еще такие альбомы? Я вообще готов в любую минуту встать и уехать домой. Не люблю концерты, я на концерты хожу, как на каторгу, потому что надо встать, оторваться от компьютера, куда-то переться.
- А зачем тогда все это нужно?
- Ну, как-то раз уж взялся за гуж... Я, в принципе, особо не обременяю себя всем этим, я отказываюсь достаточно часто от концертов. Я думаю, что если концерт бесплатный, то зачем он? Я на работе зарабатываю, но у меня музыканты, которые практически нищие; я-то более или менее, а вот Ильич совсем бедный.
- Помимо музыки что в жизни происходит интересного?
- Я работаю, работой очень доволен. Я собираю старые пузырьки, книги собираю, но в основном я, конечно, на работе - она съедает практически все время. С работы ухожу под закрытие метро, домой я прихожу - у меня час-полтора на личную жизнь, почти все выходные работаю. Я нашел свое место, моя работа сейчас мне нравится во всех отношениях, я там полностью состоялся, меня там прет. Там очень хороший коллектив, очень хорошие условия, никто не лезет, я чувствую свою значимость, работаю литературным редактором - мне очень нравится соприкасаться с русским языком. Есть корректор, который правит запятые, опечатки, а я уже все это привожу в удобоваримый вид - я практически переписываю текст. Мне нравится журналистика. А вот музыканты, они там сейчас колбасятся, настраиваются, а мне как-то на все это... Журналистика для меня гораздо важнее и ближе.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 39 за 2001 год в рубрике музыкальная газета
