Fame, Georgie

по имени Слава

Был в начале шестидесятых годов в Англии весьма популярный рок-н-ролльный антрепренер, которого звали Ларри Парнс. Популярный настолько, что даже один ливерпульский квартет пытался попасть в его концертную обойму — но это совсем другая история. Птенцов же "гнезда парнсова" можно было легко узнать по фамилиям, точнее псевдонимам, так как пущей запоминаемости ради Ларри напрочь отметал имена, данные его питомцам их родителями, и заменял более звучными. Так мир узнал Джонни Джентла — то бишь Джонни Нежного, Билли Фьюри — Яростного, Рори Сторма — Бурного, Марти Уайлда — Дикого, и так далее. Да вот только кто ж их сейчас помнит? Публика уже успела забыть даже Ким Уайлд, дочь Марти, украшавшую своими песнями хит-парады в середине восьмидесятых. А вот Джорджи Фейма — Джорджи Славу — помнят многие. Потому что он, в отличие от коллег, до сих пор на виду. Но все могло быть иначе...

Могло быть, если бы в 1959-м Парнс не убедил шестнадцатилетнего Клайва Пауэлла в том, что для того, чтобы добиться славы, нужно ею и назваться, став Джорджи Феймом. Реакция Пауэлла на ужасное, по его мнению, имя была лаконичной: "Отвали!". Не менее кратко прозвучал и аргумент Ларри: "Ты не берешь мое имя, я не беру тебя в шоу!". Это подействовало.
Впрочем, Ларри, скорее всего, лукавил, так как от прочих его подопечных Джорджи отличало еще одно — он был не только певцом, но музыкантом, и его призванием было пианино, а потом — после того, как Фейм услыхал Джимми Смита, — и орган. Хотя кто бы мог подумать, что простой ученик ткача из провинциального ланкаширского городка Ли отправится, впечатлившись записями Джерри Ли Льюиса и Фэтса Домино, завоевывать Лондон? Даже сам Пауэлл не был ни в чем уверен и, отыграв по контракту в парочке клубов, вернулся к станку и челноку. Вот тут-то о нем и узнал Ларри.
Помимо организации собственного шоу Парнс, как правило, занимался подыскиванием аккомпанирующих коллективов для залетавших из-за океана звезд. Эдди Кокран и Джин Винсент, несомненно, являлись таковыми, так что Ларри подошел к делу со всей ответственностью и созвал всех своих музыкантов дабы определить, кто отправится колесить по Англии с Джином, а кто — с Эдди. Джорджи Фейму достался Винсент, на примере которого парень и осознал значение своего псевдонима: люди рвались на сцену, чтобы только прикоснуться к Джину, стоило только тому начать петь "Be Bop A Lula". Те гастроли закончились трагически, гибелью Кокрана и инвалидностью Винсента — их машина перевернулась по дороге с последнего концерта, — однако через пару месяцев хромающий Джин снова объявился в Великобритании, и Парнс решил воспользоваться моментом, чтобы записать сингл "Pistol Packin' Mama". Для Ларри — просто пластиночка, а для Джорджи — дебют, во время записи которого выяснилось, что паренек не умеет играть сидя — на сцене-то он всегда стоял!
Главное — дело пошло, а потом... А потом у Фейма появилась собственная группа, THE BLUE FLAMES. Точнее, он "унаследовал" ее от Билли Фьюри, подыгрывал которому всю вторую половину 1961 года. Популярность Билли шла на спад, он остался не у дел, а Парнс, также сходящий со сцены, не потребовал сдать название "на склад" — так оно и осталось в распоряжении музыкантов.
Без поддержки менеджера жизнь медом не казалась — Джорджи, деньги лопатой не загребавшему, пришлось даже спать на полу у своего приятеля Майка О'Нила. Что сыграло существенную роль в жизни Фейма, так как он не только погрузился в коллекцию джазовых записей Майка, но и нашел в марте 1962-го с его помощью работу в клубе "Фламинго", в котором регулярно выступали аж до января 1965 года, когда сингл Фейма "Yeh Yeh" неожиданно взлетел на первое место.
Неожиданно потому, что к записям THE BLUE FLAMES относились как к чему-то побочному. Естественно — на жизнь-то ребята зарабатывали, играя по десять концертов в неделю, крутясь по всему Лондону да регулярно заглядывая на американскую военную базу, вход на которую музыкантам был заказан после того, как одного из солдат в "Фламинго" пырнули ножом. Напряг был тот еще: парни не только мотались туда-сюда, но и сами таскали инструменты, а орган "Хаммонд" (между прочим, второй на тот момент в Англии; первый был у Грэма Бонда) по весу — сродни мамонту. С другой стороны, на гитару не накинешь одеяла, чтобы по пути растянуться на ней в фургончике и покемарить, а на орган — в самый раз.
Песенка "Yeh Yeh" украсила собой не только английский хит-парад, но и американский, заняв там двадцать первое место, однако этим благоприятным обстоятельством Джорджи, явно не созданный для славы, воспользоваться не смог — в его команде было сразу двое черных, с которыми он расставаться не хотел, и из-за этого гастроли по Штатам были очень короткими. Как и хитовый период Фейма — на вершину списков популярности угодили еще два его сингла, "Get Away" и "The Ballad Of Bonnie And Clyde". Причем второй из них вышел уже после роспуска THE BLUE FLAMES, причиной которого стало поступившее к Фейму предложение стать английским ответом Энди Уильямсу и немалый аванс от CBS. Кстати, барабанщику ансамбля и феймовскому соседу по квартире Митчу Митчеллу решение лидера пошло только на пользу: в их квартире буквально сразу раздался звонок от старого друга Джорджи Часа Чандлера, былого басиста THE ANIMALS, срочно нуждавшегося в барабанщике для своей американской находки Джими Хендрикса...
И пока Митч становился рок-звездой, Фейм двигался в ином направлении. В 1967-м — Джорджи было всего двадцать три года! — он вышел на сцену "Альберт-холла", чтобы петь с оркестром самого Каунта Бейси, что просто взбесило борцов за чистоту джаза. Гастроли с Бейси затянулись на весь 1968 год, но на этом — и паре пластинок — флирт с чистым джазом для Фейма закончился, и следующим его шагом стало создание с легендарным органистом все тех же THE ANIMALS Аланом Прайсом ансамбля, единственным назначением которого была игра на популярных телешоу, после чего парочка музыкантов заполучила собственную программу. Впрочем, это уже была не совсем музыка.
На сцену Джорджи вернулся в 1974-м. Он возродил THE BLUE FLAMES и погрузился в обычную жизнь, неторопливо и нечасто выступая и записывая пластинки, в том числе сочиняя музыку для телевидения и помогая друзьям — таким, как Эрик Клэптон, которому органист подыграл на диске 1976-го "No Reason To Cry". Однако публика не теряла его из виду — хотя иногда и по не столь уж музыкальным причинам.
Еще в середине шестидесятых Фейм закрутил роман с маркизой Лондондерри, причем никто ничего не замечал, и когда на свет появился мальчик Тристан, он поначалу был удостоен виконтского титула. Потом, правда, во всем разобрались — без малейшего скандала, между прочим, — и Джорджи женился на своей Николетт, родившей музыканту еще одного наследника, Джеймса. В конце восьмидесятых отец с сыновьями даже образовали новый ансамбль, THREE LINE WHIP, но долго коллектив не протянул. По хорошей причине — услуги Фейма понадобились его старому знакомому Вану Моррисону. Мастера настолько спелись, что Джорджи не только появился на пяти альбомах Большого Вана, но и удостоился чести быть вынесенным в заголовок одной пластинки, "Van Morrison with Georgie Fame & Friends" 1996 года.
С тех пор спрос на Фейма вырос, его партии всплывают то там, то здесь. Последнее замечательное явление Джорджи пришлось на прошлый год, когда под знамена своих THE RHYTHM KINGS его призвал Билл Уайман, прославленный басист THE ROLLING STONES. Фейм принял участие в записи альбома Одинокого Камня и поехал с ним на гастроли.
Собственно, турне еще продолжается. А значит — и дорога Джорджи Фейма к столь неуловимой славе.