Арефьева, Ольга

«Концерт - это встреча...»

- Перефразируя известное высказывание - "И песни имеют свою судьбу...". Замечаете ли Вы, что песни начинают жить собственной жизнью, которая не всегда согласуется с Вашими желаниями? Ощущаете ли некую степень ответственности, выпуская в свет новые творения?
- Каждое слово - это тоже поступок. Если ты говоришь доброе слово, то ты совершаешь добрый поступок, если ты говоришь злое слово, то ты совершаешь злой поступок. В принципе, говорят, лучшее слово - это молчание, потому что в этот момент мы даем говорить Богу. Но Бог-то нас сотворил зачем-то, он нам дал возможность действовать, творить, и я думаю, он ждет от нас действий. Идеальный способ общения с Богом - не только молчание, но еще и действие - оно может выражаться в разных формах, но слово все-таки одно из начальных. Разумеется, поэт знает цену словам и знает о том, что империи падают, правители приходят и уходят, войны выигрываются и проигрываются, гигантские здания строятся и рушатся, а слово остается. Оно - нетленно. Слово поэта, слово великого писателя. Это, в принципе, не только слово, а вообще нематериальное творчество - типа музыки, вот это все очень сильные вещи. Они как бы и для Бога и для человека. От Бога в них есть нетленность, но от человека в них все же есть смертность - если нет слушателя и нет исполнителя, то произведение молчит и умирает.
Понимают ли мои песни слушатели... На эту тему я все время думаю. Иногда мне кажется, что они ничего не могут понять в принципе, потому что они совершенно другие люди - каждый человек, он по-другому устроен. А иногда мне кажется, что все человечество до такой степени едино, что когда ты на одном конце мира произносишь что-то шепотом, на другом конце слышно. И я до сих пор не знаю, какая же именно точка зрения правильна. Когда какое-либо духовное проявление достигает очень большой высоты - великая красота, великая музыка, вообще великое, много больше, чем человек, оно может быть страшным. Человек не может увидеть Бога, он сразу умрет. Поэтому видишь маленький-маленький кусочек Бога, маленький кусочек его света. Какой-то свет я вижу. Вся жизнь уходит на то, чтобы понять, что это за свет. Поэтому я иногда боюсь что-нибудь такое спеть, потому что музыка - великая сила, и человек, который поет, берет на себя ответственность. Он играет с огнем, с большим огнем. Может быть, с адским. Может быть, с божественным. Можно ли вообще человеку творить? В православной церкви на эту тему существуют противоположные мнения. Творчество не вмещается в обычные материальные рамки. Все основное происходит там, за гранью обыденного восприятия. Это и есть настоящая жизнь, которая может оказаться более реальной, чем обычная видимая. Может, лучше не творить, не брать на себя лишнего? Гораздо умнее поступает человек, который не пишет. Тот же, кто творит, будет отвечать уже по-другому - не только за себя, но и за людей, которым он внушил те или иные идеи. Вообще, ответственность умножается по количеству людей, которые тебя послушали. Они тебе поверили, а что ты им ляпнешь в результате? Может быть, если в творчестве есть хорошее, меньше спросится с нас за нашу самонадеянность, за нашу гордыню... Но человек грешен. Я человек. Творчество - это продукт человека со всеми его заблуждениями. И продукт его гордыни в какой-то степени. Бог - творец. А человек своим творчеством как бы хочет сравняться с Богом...
Я не совсем являюсь источником того, что я творю. Мы все скорее проводники, чем источники. И поэтому далеко не все то, что я пишу, постигается моим умом, моими чувствами, эмоциями. Я пишу, а потом начинаю это анализировать, осознавать. Иногда это бывает совершенно прямое послание от Бога, а иногда... не знаю. Человеческие чувства, страсти - это может быть и прекрасно, а может - мелко и уродливо. Все навевается разными силами, которые вокруг нас. В соответствии с тем, как мы будем себя в жизни подготавливать, такие вибрации мы и будем ловить, такие послания будем записывать. Поэтому люди творящие живут среди огромных искушений. Поэтому творчество - занятие опасное. У кого-то может быть другая судьба - он всю жизнь будет плотничать, например, готовить еду или воспитывать детей, и вот это он будет делать честно, по-настоящему, и в этом достигнет своей праведности и выполнит свой долг. Он может спастись таким образом. А музыкант - это гораздо сложнее. Как и философ, и политик, и писатель, и художник. То есть, кому много дано, с того много и спросится. То, как жить достойно, сформулировано в заповедях. Но о музыке в заповедях ничего не сказано. Там сказано "не убий", "не укради" и так далее. Значит, я так понимаю, не убий своей музыкой и не укради своей музыкой. То есть, чтобы у людей, которые тебя слышали, не возникло желание пойти и убить кого-нибудь. А мастерство - это лишь инструмент. Как нож - мы же пользуемся ножом. Можно им хлеб порезать, можно человека зарезать. Одна музыка возвышает и очищает, другой можно воспользоваться для того, чтобы упиться, отключиться. Использовать как анестезию и не думать о добре и зле, не думать о том, что ты воротишь. Стоит протрезветь... но многие не трезвеют никогда, потому что боятся. Единственное, что утешает - человек делает один раз выбор не в ту сторону, второй раз выбор не в ту сторону, но всегда есть надежда. Смысл нашей жизни в том, чтобы за эту нашу жизнь успеть научиться думать и успеть сделать свой выбор. Хотя бы успеть. Ты можешь всю жизнь не быть праведником, но в момент смерти вдруг вспомнить и сказать "Господи, помилуй". И Господь, не исключено, помилует тебя хотя бы за это - за то, что ты вспомнил его в момент смерти.
- Пожалуйста, несколько слов о Вашей литературной деятельности. Насколько значимым для Вас был факт принятия в Союз писателей России?
- Это было уникальное ощущение. Когда серьезные люди, специалисты в своем деле, назвали меня поэтом, я изменила систему оценок и стала к стихам строже относиться. Но на этом мои амбиции кончаются. (Смеется.)
Я долго не могла поверить в то, что я поэт. Что мои растрепанные тетрадки заполнены ни чем иным, как стихами. Мне просто не приходило это в голову, потому что делом своей жизни я избрала музыку (или она меня). Я писала песни, но первое время я даже не пыталась брать для них свои тексты. Хотя какие-то стихи у меня были, я чувствовала, что они еще неудачные, что это еще не стихи. Зато я искала тексты для своих мелодий в библиотеке - я оказалась чуть ли не единственным читателем возле полок с переводами иностранной поэзии. Почему именно переводы? Странным образом они больше подходили к моим песням, чем русская и советская поэзия. Может быть потому, что, пройдя через языковую переплавку, некоторые из них приобрели какое-то универсальное звучание; да и темы я все больше выбирала вселенские - любовь, жизнь, смерть - то, что интересует человека вне зависимости от того, к какому народу, времени, месту он сам принадлежит. Заодно и получилось так, что я приобрела умение "видеть" стихи. Я просматривала книги - и те стихотворения, которые "светились", отмечала закладками, потом прочитывала их с особым вниманием, и самые понравившиеся выписывала в общую тетрадь. Не так много в результате их там оказалось, но зато эти страницы я потом перелистывала по много раз. Наверное, это и была моя поэтическая школа - в отрыве от педагогов и литературных институтов. Кстати сказать, я не любила в школе литературу как предмет, я почему-то нутром чувствовала ее фальшивость и вымороченность, ненавидела писать сочинения, которые мне казались постыдным и насильственным жанром, залезанием в душу на оценку. Это не помешало мне по литературе и русскому языку иметь прекрасные оценки, но я на долгие годы сохранила отвращение к тем произведениям, которые мы проходили в школе. То, что литература и поэзия - это в какой-то степени тоже мое призвание, я узнавала потом и долго не могла в это по-настоящему поверить. Может, это и к лучшему, потому что чувство некоторой безответственности, образовавшееся таким образом, помогло мне не соблюдать старые известные поэтические правила, а изобретать свои. Я, кстати, из школьной литературы все-таки кое-что запомнила на всю жизнь - например, строчку Маяковского "поэзия - вся езда в незнаемое"! Еще одной школой свободы стиха для меня стала рок-музыка. Вы сейчас, быть может, саркастически улыбнетесь, потому что рок-тексты, собранные в книгу с миру по нитке выглядят в целом несколько уродливо и беспомощно, но среди плевел, если приглядеться, есть зерна самых настоящих шедевров. Когда я, после детства, проведенного в Верхней Салде в состоянии непрерывного духовного голода, который не утолялся телевизором и разрешенными пластинками, попала в Свердловск и услышала "дай мне напиться железнодорожной воды", я испытала настоящий шок. Я услышала "и я был зол на себя и зол на вечер, и, к тому же, с трудом отыскал свой сапог, и хотя меня очень просили остаться, я решил уйти, хотя остаться мог", "и когда по ошибке вошел в этот дом Александр Сергеич с разорванным ртом, то распяли его, перепутав с Христом, и узнав об ошибке днем позже". Я знала, я чувствовала это - что можно писать так вот свободно и открыто, что где-то не на другой планете есть настоящая жизнь, и вот я ее наконец встретила! Моя судьба была решена! Вернее, думаю, она была решена намного раньше - там, где решают судьбы, но это был момент, когда она мне открылась! По правде говоря, я и до сих пор воспринимаю все в комплексе - музыку, поэзию, образ мысли, но хочу заметить, что музыка для меня явилась дверью во все остальное. Если стихи корявые, они не поются. Если они разваливаются по форме, то на них не ляжет никакая мелодия. Если они банальны по мысли, то и песня получится скучная. Хотите смейтесь, хотите нет. И еще - музыка - могучий двигатель для восприятия поэзии. Не так много народу сейчас читает стихотворные сборники, увы, не так много народу выписывает толстые литературные журналы. Но песни любят! И слушают взахлеб! И ходят на концерты! Поэтому - да здравствует связь искусств! Пусть на художественных выставках звучат стихи, пусть на литературных презентациях поются песни, пусть на концертах используются отрывки из шедевров кинематографа! В конце концов, там, в высоких сферах, все человеческое творчество смыкается, и важным становится только одно - насколько оно талантливо, и ведет ли оно к добру.
Когда я увидела на бумаге те слова, которые пела, я долго не могла привыкнуть к этому зрелищу. Можно сказать, я не могла насмотреться, это оказалось так красиво! Сейчас, по прошествии пары лет, я привыкла к новому состоянию и уже замечаю недостатки и шероховатости, многое переделываю из старого, а новое пишу уже с учетом того, что я, оказывается, поэт! Честно говоря, для меня это очень большая новость и неординарное событие - то, что мои стихи так высоко оценены именно литературной общественностью. Все-таки, я считала себя певицей. Кто-то назвал их хулиганскими - наверное, это действительно так, ведь я писала их свободно, не претендуя ни на что, так уж в результате получилось. Но это еще не все! Недавно я сама себя удивила, начав писать детские стихи! Год я даже не решалась показать их кому-нибудь, но, в конце концов, показала. Теперь оказалось, что мои детские стихи всем нравятся чуть ли не больше взрослых! Так что, я теперь готовлю книжку детско-взрослых стихов с картинками художника Геры Мурышкина. А пока их негде еще прочитать, советую посетить наш сайт в Интернете по адресу www.ark.ru - там есть и все поэтические публикации, и детские стихи, и статьи, и фотографии, и музыка и многое другое.
- Что Вы делаете в свободное от музыки время?
- В последние годы занимаюсь танцами с большим азартом. И скоро, наверное, доберусь до уровня крепкого начинающего. (Смеется.)
Уж Ольгой Арефьевой, великой и ужасной, я бываю крайне мало, и чаще - не хочу. Я кто угодно - пассажир, читатель, слушатель, начинающий писатель (а также - танцовщица, фотограф, видеооператор). Девушка Оля наконец, чей-то знакомый и друг (лениво расставлять везде "ка" и "иня", и так ясно, что все в женском роде... А кстати, род - тоже не абсолют).
Я не живу сто процентов времени в своей работе. У меня очень много других точек опоры и очень много других занятий в жизни. Поэтому у меня всегда есть источники энергии, здоровья, настроения, эмоций. Так что я не чувствую этого груза, я вообще не чувствую ничего такого, как "Я поэт, зовусь я Цветик", или "Я - гений Игорь Северянин". В основном 90 процентов времени я нахожусь в мире обычном. Я самый обычный человек. И только очень небольшой отрезок времени - вдруг, раз, и я выхожу на сцену. Только там это происходит. Ну, плюс, бывает, когда я что-то делаю - сочиняю, репетирую, пишу...
- Ольга, а согласны ли Вы с утверждением, что "концерт - вежливая форма самоистязания" (Г. Миллер)?
- Да красиво сказано, конечно. Нет, дело в том, что концерт - это событие очень неординарное для всех. Уж для музыканта тем более, если он не лабух. Я вот, например, после концерта просто несколько дней больная. Я очень сильно выкладываюсь и очень о многом таком говорю... То, что я пою - это не просто слова и не просто песни. Я действительно двигаю большие пласты и, разумеется, это не проходит все бесследно. Это как умереть и родиться, но считать это формой самоистязания я не согласна. Это, конечно, больно - рождаться и умирать, да и жить тоже больно, но не надо говорить, что жизнь - это самоистязание. Жизнь - это счастье. Для меня концерт - это счастье. Оно, конечно, всегда сопряжено с очень большим нервным и физическим напряжением, техническими сложностями, что-то удается, что-то нет, но вот вершина всего - ее можно все-таки назвать одни словом - счастье. Это встреча с силой, это встреча с Богом, в общем - это большая вещь.
- После нашего интервью у Вас обязательно появятся новые слушательницы и слушатели - что бы Вы им посоветовали? Может быть, необходимо рассказать им, как лучше воспринимать Ваше творчество, Ваши песни, музыку или все само дойдет, если оно захочет дойти до человека?
- Я думаю, что дойдет. Если уж ему суждено, то обязательно дойдет и, в принципе, даже советовать нечего. Я могу только процитировать то, что мне иногда пишут. "Мне кажется, что твои песни написал я, и что все твои стихи про меня. Откуда ты узнала?" Вот это обычное самое дело, и нет разделения между человеком и человеком. Поэтому, если кому-то суждено услышать что-то мое, через меня, то куда он денется? Но самое главное, не циклиться лично на мне и понимать прекрасно, что через меня говорит нечто большее, чем я сама. Я - самое обыкновенное существо.