Morrison, Jim Парижвесна-лето 1971 года
Как вспоминала Памела, их недолгая парижская "ссылка" походила на идиллию. Ушло напряжение, приводившее Джима в депрессивное состояние духа; он почти перестал пить, писал огромное количество волнующих стихов, работал над книгой о суде в Майами (или автобиографией - Памела говорила по-разному). Они побывали в опере, на концерте симфонической музыки и вообще как никогда прежде напоминали молодоженов, живущих в мире и согласии.
Но Памела лишь фантазировала.
Особенно она любила рассказывать об одном случае, произошедшем, когда они были в Морокко. "Однажды утром я проснулась и увидела возле бассейна в отеле красивого мужчину, разговаривавшего с двумя молодыми американками. Я тут же влюбилась в него. Потом я поняла, что это Джим. Я не узнала его. Он встал раньше, побрил бороду. Сбросив немалый вес, он стал очень стройным и казался совершенно другим человеком. Было так приятно заново влюбиться в человека, которого я уже любила".
"Дома" - иногда в отеле "Георг V", а чаще в снимаемой ими квартире на третьем этаже дома на правом берегу Сены - поначалу было спокойно. Большую часть времени они проводили в просторной солнечной квартире за 3000 франков в месяц в Ле-Марэ, старом респектабельном районе возле площади Бастилии.
Первоначально эту квартиру снимала молодая французская актриса Элизабет (ЗоЗо) Ларивьер и ее приятель, американский телепродюсер, но они планировали скоро уехать - он в Америку к семье, она на юг Франции для съемок в фильме, - поэтому они предложили Памеле одну из своих спален, пообещав, что после их отъезда она с Джимом сможет занимать квартиру по крайней мере еще два месяца.
До 10 апреля ЗоЗо оставалась в квартире, наблюдая в течение двух недель, как эта странная пара адаптируется к парижской жизни и заново притирается друг к другу. Их отношения казались ЗоЗо весьма своеобразными. Когда бы она ни беседовала с Памелой, та постоянно говорила о Джиме, о том, какой он чудесный, "все Джи-им, Джи-им, Джи-им". Но когда Памела на всю ночь оставалась где-то со своими французскими приятелями, с которыми она познакомилась через какого-то богатого графа, то на следующее утро умоляла ЗоЗо по телефону солгать Джиму ради нее. "О, пожалуйста, скажи ему, что я эту ночь провела в доме твоего друга и вернусь к двенадцати". Я всегда так и говорила Джиму".
Джим молча готовил завтрак для себя и ЗоЗо, подавал его в кровать и сидел, беседуя с ней, пока они ели. Иногда после этого он шел в самую маленькую из трех спален, куда переставил стол ЗоЗо, садился и писал или просматривал какую-нибудь из коробок со своими "реликвиями" - бумагами, записными книжками, магнитными лентами, вырезками, фотографиями, письмами поклонников, рукописями, прикидывая, как много ему удалось сделать. Позднее, когда солнечный свет покидал комнату, Джим переходил в столовую. Иногда он посвящал утреннее время длительным прогулкам в одиночестве.
Долгими часами он бродил по парижским улицам, сначала поблизости от дома, потом все дальше - так же, как когда-то в Голливуде. Он шел в северном направлении по своей улице - узкой, без единого дерева, рю Ботрейи, - минуя квартал жилых домов, газетный киоск, книжный магазин, три маленьких ресторанчика, клуб дзюдо, мужскую парикмахерскую, потом направлялся на запад, по рю Сент-Антуан, мимо мясных лотков под открытым небом с подвешенными тушками кроликов, прилавков с грудами спелых вишен, мимо лотков, ломившимися от рыбы, креветок и огромных, с баскетбольный мяч, головок цветной капусты. Джим медленно направлялся в какое-нибудь из тысячи известных и любимых мест города. Особое наслаждение ему доставлял Лувр - напоминание о его юношеском интересе к искусству.
Довольно часто он отправлялся по рю Ботрейи в южном направлении. Всего лишь пять кварталов отделяло их дом от острова Сент-Луи, ставшего самым любимым уголком Джима в Париже. Именно здесь, на набережной Д\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'анжу, он посетил отель "Лазэн", когда-то избранный местом для встреч столь любимого Бодлером и Готье "Гашишного клуба".
- Здесь так красиво, - бывало говорил он ЗоЗо или Памеле по возвращении с прогулки. - После того, как построили этот город, они запрятали подальше все чертежи.
Но Джим по-прежнему пил, как бы ни хотела Памела думать иначе. К своему огромному удовольствию он обнаружил, что во Франции существует два типа традиционных баров: винное бистро и кафе на тротуарах. В Париже все еще витал голливудско-хемингуэйевско-фитцджеральдский дух, некая чужестранная фамильярность. Заглянуть в бистро или кафе было не просто естественно, это было обязательно. Не поднять тост было кощунством.
Джим никогда не кощунствовал и как-то в начале апреля зашел в "Астроке", маленький клуб на бульваре Сен-Жермен. Название заведения сложилось из французского "троке" (кафе) и американского "астро" (космос). Интерьер клуба был сделан в духе комиксов о Баке Роджерсе.
Джим пил в одиночестве, когда его внимание привлекло несколько молодых людей с гитарами. Через какое-то время он подошел к их столику.
- Вы американцы, ребята?
- Американцы. А ты откуда? - похоже, никто из них его не узнал.
- Из Калифорнии.
- Я тоже. Где учился?
- Э...в Лос-Анджелесском университете.
- Вот это да! Я тоже. И когда?
Джим задумался на несколько секунд, потом ответил, что это было в 1964-м и 1965-м. Молодой американец вновь воскликнул:
- Вот это да! А на каком факультете?
- Э...кино.
Его собеседник помолчал. Беседа напоминала игру в "Двадцать вопросов, или угадай, кто я такой?"
- Мм... мм... ты поешь? С группой?
Джим ответил утвердительно.
- О, Боже, как неловко получилось. Я даже не...
Джим купил им выпить то же самое, что пил сам: неразбавленное виски и пиво - на "запивку". Молодой человек представился:
- Фил Трейнер. Эти ребята - мои друзья. У нас группа под названием "Клиника". Мы все американцы, а мой отец работает здесь в американском посольстве.
Медленно тянулось время. Ребята достали гитары, и Джим спел композицию "Королевский питон". Он сказал своим новым друзьям, что эта песня записана на его новый альбом, который на этой неделе выходит в Америке. Он непрерывно курил, его голос звучал грубо и хрипло. Между песнями они беседовали о музыке, популярности. Джим сказал, что он извлек из своего статуса максимум того, что можно было получить. Ребята были изумлены, когда он заявил, что употреблял "кислоту" (наркотик Л.С.Д. - Прим. пер.) 250 раз. Он поразил их еще раз, когда рассказал, как однажды ночью уничтожил студию звукозаписи. Джим сказал, что по-настоящему любит остальных "дорз" и что Робби Кригера просто недооценивают.
К рассвету все, кроме Джима и Фила, ушли. Джим продолжал курить сигарету за сигаретой, затягиваясь так глубоко, что тут же заходился в астматическом кашле. Фил тоже был вокалистом и впоследствии вспоминал: "Я видел, что Джим просто разрушает свои легкие и горло. Он делал такие глубокие затяжки, Бог ты мой! В моей памяти он остался прежде всего именно таким: сначала "иииууу...ыыыыххх", засасывая в себя дым, а потом "кхы кхы, кхы".
Набравшись до чертиков, они ранним утром шатаясь вышли из клуба. Джим расстегнул брюки и помочился со словами "Танцуем как цыплятки в стиле фанк. Танцуем как цыплятки в стиле фанк". (Название популярной песни негритянского певца Руфуса Томаса. - Прим. пер.) Потом, застегнув "молнию", он предложил взять такси и поехать на поиски Памелы.
Обнаружив, что в квартиру на Ле-Марэ она не возвращалась, Джим решил ехать в Латинский квартал к одной женщине-фотографу: он знал, где искать Памелу. Зная, где лежит ключ, он вошел в квартиру. Памела и женщина спали, и Джим, воспользовавшись этим, принялся "атаковать" запасы спиртного. Сначала он пил водку. Потом ром. Потом - все, что попадалось под руку, прямо из бутылки, не разводя напитки и ничем их не запивая. Через час он послал Фила разбудить Памелу.
На завтрак в близлежащем кафе Памела заказала ему спагетти и стакан молока, чтобы привести желудок в порядок.
- Ты ведь не будешь больше пить, да, Джим? - умоляющим голосом спросила она. - А, Джим?
Тот безмолвно созерцал толпы прохожих на бульваре.
- Танцуем как цыплятки в стиле фанк, - наконец, изрек он.
Несколько дней спустя они взяли напрокат автомобиль и направились в северо-восточном направлении - в край виноделия, через Орлеан, Тур, Лимож и Тулузу, пересекли испанскую границу в районе Андорры. В Мадриде они посетили галерею Прадо, где Джим разыскал картину Иеронима Босха "Сад земных радостей" - шедевр, на котором присутствует чье-то лицо - как полагают, самого автора. Оттуда они поехали на юг, в Гранаду, где наибольшее впечатление произвел на Джима мавританский дворец Аламбра, считающийся наиболее красивым из сохранившихся образцов мусульманской архитектуры: цитадель залитых солнечным светом арок и изящных голубых изразцов.
Джим и Памела отлично ладили - почти так, как она хвасталась об этом. Продолжительное пребывание в машине и в небольших номерах гостиниц приводило к некоторым перепалкам, но многочисленные достопримечательности заставляли обоих забывать о разногласиях. Их настроение не омрачилось особо даже тогда, когда некий говоривший на английском араб надул их на сотню долларов, пообещав принести большой кусок гашиша.
Из Танжера они отправились на юг в Касабланку вдоль побережья Атлантики, затем в глубь суши в Марракеш. Они хорошо питались, пили местные вина, снимали все на "супервосьмерку" - камеру они купили накануне отъезда в Париже. В начале мая, примерно через три недели, Джим и Памела вернулись в столицу самолетом.
Их квартира была на несколько дней занята, поэтому они поселились в "Л\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Отеле" - дорогом и экстравагантном заведении, двадцать пять номеров которого пользовались все возрастающим спросом у заезжих рок-звезд - последних привлекало то, что когда-то в отеле проживал сам Оскар Уайльд. Вскоре после прибытия Джима поползли слухи о его новом запое, следствием которого явилось падение из окна второго этажа "Л\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\'Отеля". Джим вроде бы приземлился на крышу легкового автомобиля, отпружинил от нее, а потом, отряхнувшись, как ни в чем не бывало, отправился за новой выпивкой.
Жизнь на Левом берегу, в Сен-Жермене, в каком-то роде возвращала Джима на бульвар Санта-Моника: здесь тоже размещались все известные бары - "Кафе де Флер", "Де Маго", где когда-то пили Сартр и Камю, "Ля Куполь" с работами Пикассо, Кли, Модильяни и других, открывшийся незадолго до этого "Ле Булль", считавшийся по тем временам самым хипповым "подпольным" клубом, и - любимое заведение Джима - ряд подвальных кабачков, именуемых "Цирком рок-н-ролла".
Месяцев за 6-8 до описываемых событий "Цирк" был самым модным клубом Парижа, напоминающим, например, "Виски-Э-Гоу-Гоу" в Лос-Анджелесе: шумный, с хорошими ансамблями и отличной аппаратурой, дорогой, с хорошим выбором алкоголя, балансирующий на грани дозволенного, но респектабельный. Здесь устраивали свои "джемы" LED ZEPPELIN и Ричи Хэвенс, Джонни Винтер и кое-кто из BEACH BOYS. Однако к весне 1971 г. "Цирк" стал рынком героина, часто посещаемым профессионалами преступного мира: проститутками, ворами, сутенерами. Диск-жокей Камерон Уотсмен, американец, работавший там в начале года, а потом перебравшийся в "Ле Булль", описывал "Цирк" такой фразой: "ломающийся" наркот на танцплощадке". Разумеется, подобная атмосфера пришлась Джиму по душе. От грязи показной к грязи настоящей. Для Джима подобный переход не обязательно являлся шагом вниз.
В конце первой недели мая, в пятницу 7-го числа, Джим, напившись, вел себя в "Цирке" чрезвычайно агрессивно: разбрасывал (диванные) подушки, опрокидывал мебель. В конце концов его, очевидно не узнав, выбросили из клуба. Молодой французский студент Жилль Епримьян вспоминал, как Джим переругивался с вышибалой, обзывая его "ниггером". Потом он устал вопить и хотел сесть в такси. Водитель отказал ему. Джим попытался сесть в другую машину, но и там получил отказ. Тогда он снова начал орать. Епримьян, который почти не понимал по-английски, считал, что Моррисон кричит "Мне нужно мясо! Мне нужно мясо!".
Жипль, узнав Джима, обратился к третьему таксисту и убедил его взять пассажира. Но когда машина пересекла по мосту Сену, Джим стал рваться наружу: он решил выкупаться. В предрассветном тумане он разглядел знакомые силуэты - накидки и высокие головные уборы двух полицейских.
- Трахнутые свиньи! - сплюнул он. Потом заорал: - Трахнутые свиньи!
"Фараоны" невозмутимо проследовали дальше. Жилль затолкнул Джима в другую машину и отвез на квартиру своего друга Эрве Мюллера, проживавшего в 17-м округе, возле площади Этуаль. Шофер пожаловался на маленькие чаевые, и Джим запустил в него зажатыми в кулаке деньгами. Когда они поднимались по лестнице, Моррисон прошипел:
- Тссс... Мы не должны шуметь.
Дверь открыла миниатюрная симпатичная эмигрантка из Чехословакии Ивонн Фука.
- Я привел вам гостя. Нашел его возле "Цирка рок-н-ролла", - объявил Жилль.
Ивонн взглянула на фигуру, безвольно повисшую на перилах лестницы. Во времена описываемых событий она была художественным редактором одного из ведущих французских рок-журналов "Бест". Ее приятель Эрве, с которым она делила эту однокомнатную квартиру, писал для него статьи. Девушка узнала Джима и пригласила их войти.
Джим на подгибающихся ногах вошел в квартиру, его голова болталась из стороны в сторону. Окинув взглядом обстановку, он, шатаясь, приблизился к кровати и рухнул на нее. Джим проспал почти до полудня, потом представился хозяевам квартиры.
В холодильнике не нашлось ничего существенного, поэтому Джим пригласил всех в ресторан, где уже бывал. Заведение называлось "Александр" и находилось неподалеку от отеля "Георг V". Меню его соответствовало роскошному окружению. Джима знали здесь, как завсегдатая, или по крайней мере как посетителя, который много тратил и давал хорошие чаевые. Тем не менее ему сказали, что завтраков здесь не подают, и предложили подождать до ленча.
Окончание следует.
Перевод и комментарий
Игоря МАТВЕЕВА
Ленч начался для Джима с двух "кровавых Мери". Затем он заказал бутылку "Шивас Регал". Через час он был пьян и начал оскорблять сидевших за одним из столиков французских бизнесменов. К счастью, те не понимали по-английски.
- У вас глупый вид... Вы трахнутые? Вы задницы?
- Он пил в два раза больше других, - с грустью вспоминал Эрве. - В конце ленча официант принес две бутылки коньяку и спросил Джима, какую из них он желает. Но тот просто схватил одну из них, сорвал пробку и принялся пить прямо из горла. Потом начал просить Ивонн найти для него девушку. "Неужели ты не можешь найти для меня какую-нибудь цыпочку?" Затем он заплатил за все кредитной карточкой. Нас было пятеро, и сумма составила 700 франков.
Когда они шли к машине, Джим тяжело опирался на Ивонн.
- Увезите меня отсюда, - мрачно говорил он. - Вы должны увезти меня отсюда...
Но уже метров через пятьдесят он заявил, что не может идти дальше и должен отдохнуть. Его усадили на скамейку, и Эрве пошел за машиной.
Когда он подъехал, Джим стал яростно сопротивляться, и его пришлось усадить в автомобиль силой.
Потом его тянули пять лестничных пролетов до квартиры Эрве, причем на середине пути Джим сел и отказался идти дальше.
- Оставьте меня! - заявил он, сидя на лестничной площадке, затем заорал: - Вы, трахнутые ниггеррры!
В конце концов Эрве и Ивонн удалось затащить его в квартиру и положить на кровать, после чего он быстро уснул. Было три часа пополудни в субботу.
Эрве и Ивонн видели потом Джима еще раз. Он был с Памелой. Они поужинали в квартире Эрве, обсуждали поэзию и кино. Джим сказал, что он привез во Францию копии "Пира друзей" и "Hwy" и хотел бы устроить их просмотр. Он также дал Эрве экземпляр "Американской молитвы", и тот попросил разрешения перевести поэму на французский язык. Ивонн заметила, что хотела бы сделать к ней иллюстрации. Джим заинтересовался перспективой возможного сотрудничества.
Вечером того же дня прилично набравшийся Джим, возможно, сам того не желая, объяснил причину своего пребывания в Париже:
- Мне все так надоело! Люди думают oбо мне только как о рок-звезде, а мне это не нужно. Я больше не могу это вынести. Если бы меня перестали узнавать, я был бы только рад... За кого они вообще принимают Джима Моррисона?
На следующий день Джим и Памела уехали на Корсику. Они вылетели в Марсель, но Джим потерял там водительские права, паспорт и бумажник, и им пришлось вернуться в Париж, чтобы получить в американском посольстве дубликаты. Затем они вновь отправились самолетом в Марсель и, наконец, добрались до Аячио, большого корсиканского порта и главного города острова, родины Наполеона. Корсика также известна большим количеством рекрутов, поставляемых французской полиции, равно как и высокими скалами красной породы, причудливыми деревушками у подножья гор, столь же величественных, что и Скалистые горы в Америке или Французские Альпы, закутанными в черное рыбацкими вдовами с сухими глазами, едким, всюду проникающим запахом "маки" - корсиканской травы, которой питается скот и которая в силу этого придает особый вкус мясным продуктам, сыру и молоку. Из десяти дней, проведенных Джимом и Памелой на острове, лишь один выдался недождливым. Памела говорила, что их путешествие было настоящей идиллией.
После четырех лет и десяти месяцев сотрудничества с компанией "Электра рекордз" DOORS официально покинули ее. На той же неделе вышел последний альбом группы "L. A. Woman" и предпоследний сингл "Love Her Madly" (люби ее безумно). И та, и другая пластинки начали стремительно подниматься в хит-парадах. Групповой снимок на обложке альбома не выделял никого из участников DOORS. Более того, Джим получился на фото даже меньше, чем остальные трое! К тому же никому так и не удалось заставить его побриться, и впервые он появился на обложке с густой бородой и хитрой, демонической усмешкой на лице. Джим взял реванш за снимки на конвертах дисков "13" и "Absolutely Live".
Критики были единодушны в своих высоких оценках "L. A. Woman". Второе дыхание, обретенное группой на альбоме "Morrison Hotel", стало еще более ощутимым. Сомневающиеся и злопыхатели были посрамлены - DOORS, несомненно, вернулись. Альбом достиг в хит-параде 5-го места, а сингл - 7-го. Фонографическая индустрия кишела слухами о том, что DOORS ведут переговоры с фирмами "Атлантик" и "Колумбия" о заключении контракта на умопомрачительную сумму. Джон, Рей и Робби время от времени собирались в студии и репетировали в ожидании неминуемого возвращения Джима - вокальные партии брал на себя Рей.
Примерно в это время Джим, который мало что слышал (если вообще слышал) о том, что популярность группы опять пошла в гору, позвонил в офис и заявил Биллу Сиддонсу, что вновь полон музыкальных идей, однако хотел бы продлить свой отдых. Несколько дней спустя ранним утром Моррисон позвонил Джону Денсмору и спросил, как расходятся их последние пластинки. Когда Джон сказал ему, каким успехом пользуются и альбом и сингл и какие благоприятные отзывы идут на них в прессе, Джим очень удивился.
- Если им понравилось это, увидишь, что они скажут, когда услышат наш следующий диск! - заявил он.
Джим выглядел несколько более здоровым, чем обычно. Он был чисто выбрит, немного сбросил вес, стал иначе одеваться. Памела тайком выбросила его джинсы, в которых Джим буквально жил, военную куртку и заставила его вспомнить свои студенческие годы. Теперь он носил рубашку с пуговицами донизу, брюки хаки и свитер с вырезом. Однако его ботинки "фрай", изношенные и едва ли не сгнившие, остались.
Вернувшись с Корсики, он нанял себе секретаршу Робин Вертль - высокую стройную блондинку из Канады, бегло говорившую по-французски. Прежде она работала секретаршей, агентом и стилистом у одного фотографа, снимавшего моделей. На пару месяцев он уезжал из Парижа. "Поэтому я была свободна и приняла предложение (Джима), - вспоминала она. Ни он, ни Памела не говорили по-французски, поэтому им было трудно".
Как оказалось, в обязанности Робин входило "присматривать за квартирой, приглашать уборщицу, печатать письма, заказывать телефонные разговоры с Америкой, приобретать мебель, брать напрокат печатную машинку, договариваться о показе одного из фильмов Джима". Джим, похоже, предпринимал некоторые шаги, чтобы разрешить старый конфликт двух одолевавших его "демонов" - звездного статуса и желания быть самим собой. Но эти шаги были медленными и трудными, и он по возможности избегал задумываться над этим.
11 июня Эрве и Ивонн зашли за Джимом и Памелой, чтобы взять их на просмотр пьесы "Взгляд глухонемого человека". Она была почти без диалогов, и большинство персонажей были глухонемыми. Когда Эрве и Ивонн прибыли на рю Бот°ьл
В тот вечер Памела ушла с ребятами, которых называют по-французски мине, - молодыми щеголями в солнцезащитных очках и белых парусиновых брюках, которые говорят по-английски редко и снисходительно. Памела любила их, Джим ненавидел и говорил ей, что ему не нравится, что она встречается с ними.
Время шло. Джим часто виделся со своими друзьями Агнес Варду и Жаком Деми. В 1968 г. Жак пытался прорваться к DOORS, чтобы уговорить Джима написать музыку для его фильма "Ателье мод". В то время он снискал немало хороших отзывов своей лентой "Шербурские зонтики", получившей приз. Агнес, его жена, называла себя бабушкой "новой волны" и пыталась однажды снять Моррисона в своем документальном импрессионистском фильме "Львиная любовь".
Все трое стали близким друзьями, и со временем Джим начал испытывать искреннюю симпатию к Агнес. Это была миниатюрная, ростом всего в пять футов и два дюйма, женщина с хриплым голосом. Она отличалась высоким интеллектом, была сильной бескомпромиссной натурой. Она отождествляла себя с выходцами из рабочей среды, специально ездила в недорогом автомобиле и открыто восхищалась молодыми радикалами за их отказ от (моральных) ценностей среднего класса.
Джим также случайно встретился с Рори Флинн, симпатичной худенькой дочерью Эролла Флинна (известный американский киноактер. - Прим. пер.), которая была одной из первых групи DOORS еще во время их выступлений в "Виски" в 1966 году. Теперь Рори работала манекенщицей. Они тихо поужинали вдвоем.
В "Кафе де флер" Джим с Памелой повстречали одного ее приятеля. Потом, в квартире на Ле Марэ, Джим сказал этому парню, что ему, Джиму, предлагали роль в "Поймай мою душу", музыкальной киноверсии "Отелло", которая прежде шла на сцене в Лос-Анджелесе и где Джерри Ли Люис играл Яго. Джим добавил, что в фильме также будут сниматься Тина Тернер, Джо Фрейзер и Мелани. Еще, по его словам, ему предложили сыграть с Робертом Митчумом (известный американский киноактер. - Прим. пер.) в постановке "Почему мы во Вьетнаме?" по аллегорической пьесе Нормана Мейлера об охоте на медведей на Аляске.
- Я решил не играть в пьесе, - заявил Джим. - Да и в фильме, пожалуй, тоже не буду сниматься - это отнимет слишком много времени, за которое я мог бы что-нибудь написать.
Поужинали в "Ле Куполе". По пути домой они миновали сцену студенческих беспорядков в районе Сен-Мишель. Все еще слышались отголоски общенациональной забастовки и студенческих выступлений 1968 года, и каждый уикенд студенты бунтовали, забрасывая камнями полицию. За несколько недель до этого Джим и Памела оказались в самом центре подобной потасовки. Все согласились что в этом зрелище есть некое мрачное очарование, но решили не останавливаться.
Друг Памепы написал в журнале "Кродэдди" следующее: "Джим выглядит лучше, чем он выглядел в последнее время, и уж несомненно лучше, чем во время суда в Майами. Он утверждает, что бросил пить, сбросил немалый вес, однако французская пища берет свое - он так и не смог вернуться к образу затянутого в кожу худощавого Короля Ящеров, крадущегося по улицам Лос-Анджелеса".
1 июля жара в Париже стояла невыносимая. Джим снова впал в депрессию. В последнее время он много пил и сейчас сделал попытку "завязать" с алкоголем окончательно. Он старался выйти из своего состояния, цепко державшего его, и сочинить что-нибудь стоящее, но бесполезно. Ссутулившись, Джим сидел за обеденным столом, ожидая, когда появятся нужные слова. То немногое, что он положил на бумагу, не отвечало обычным моррисоновским стандартам, и Джим это чувствовал. Он подолгу стоял перед зеркалом, вглядываясь в свои глаза, как будто искал в них ответа. Алан Рони никогда еще не видел его в таком отвратительном настроении, Памела была перепугана. Они по очереди старались отвлечь его, приободрить, но их попытки ни к чему не привели. В конце концов вечером 2 июля в пятницу Алан предложил им поужинать в уличном кафе неподалеку от квартиры Моррисонов. Джим решил не обременять своим состоянием друзей и был необычайно молчалив - звуки поглощаемой пищи заменили беседу.
После ужина Джим лишь ненадолго оживился, о чем можно судить по телеграмме, отправленной им своему издателю Джонатану Долджеру. Она касалась готовившейся к выпуску в издательстве "Саймон энд Шустер" в мягкой обложке его книги "Лорды и новые создания". Джим хотел, чтобы его фото, сделанное для обложки Джоелем Бродским и изображавшее эдакого "молодого льва", заменили более поэтическим снимком Эдмунда Теске, где Джим был с бородой. Потом он отвел Памелу домой, а сам отправился смотреть фильм, рекомендованный Аланом, - "Беглец" с Робертом Митчумом в главной роли.
Куда Джим пошел после сеанса и ходил ли он в кино вообще, неизвестно. Сообщения об этом противоречивы. Одни говорят, что он пошел в "Цирк рок-н-ролла", пребывая в такой депрессии, что купил в клубе героин и скончался от передозировки в туалете. Потом якобы его вынесли через черный ход, принесли в квартиру и там положили в ванну. Другие утверждают, что, покинув Алана и Памелу, Джим направился в аэропорт и сел на какой-то самолет. А может, он всю ночь гулял. А может, сходил в кино и вернулся домой, где вскоре стал жаловаться, что нехорошо себя чувствует и хочет принять ванну. Именно последняя версия получила наибольшее распространение, но что бы там ни случилось в ту ночь в пятницу, в понедельник утром 5 июля стали кружить слухи о его смерти.
В понедельник журналисты ведущих британских газет начали звонить в лондонский офис фирмы "Электра". Никто там не мог подтвердить, что Джим жив. Газетчики слышали, что он найден мертвым в своей парижской квартире. Откуда взялся этот слух и может ли он оказаться на этот раз правдой? Клайв Селвуд, заведующий лондонским офисом, позвонил в парижский филиал компании. Там даже не знали, что Джим находится во Франции. Клайв позвонил в американское посольство и в парижскую полицию. Ни те, ни другие ничего не знали о смерти американца по имени Джим Моррисон.
Клайв решил позабыть об этом, приняв слухи за очередную ложную тревогу. Он почти убедил себя, когда один за другим раздались звонки из двух ведущих английских рок-еженедельников. Клайв поделился с ними своей скудной информацией, затем решил позвонить Биллу Сиддонсу в Лос-Анджелес. По причине разницы во времени Сиддонс был разбужен.
- Билл, - начал Селвуд, - у меня нет никаких веских доказательств, но мы начали получать сообщения, что Джим умер.
Сиддонс едва не рассмеялся:
- Перестань, Клайв, - сказал он и заявил, что отправляется спать. Но снова заснуть Сиддонс не смог. Тогда он решил позвонить самому Моррисону. Трубку взяла Памела. Она сказала, что Биллу лучше приехать самому - как будто он находился буквально за углом. Памела не особо любила менеджера DOORS, но его деловых качеств не оспаривала. Билл заказал по телефону билет на следующий рейс до Парижа. Затем он позвонил Рею (Манзареку):
- Послушай, Рей, Джим, возможно, умер. Не знаю, правдив ли слух на этот раз. Я только что разговаривал с Памелой, она отвечала очень уклончиво. Хочет, чтобы я немедленно летел туда. Постараюсь все выяснить.
- О, Боже! - пробормотал Рей. - Дай нам знать сразу же, как что-нибудь выяснишь.
Билл заверил, что именно так и сделает, и попросил его сообщить остальным участникам группы, но сказать, что, возможно, это опять ложная тревога.
- Лечу следующим рейсом.
- О, Билл, - добавил Рей, - не хочу, чтобы ты подумал, что я нагнетаю страсти, но, пожалуйста, выясни все поточнее.
- Что выяснить, Рей?
- Не знаю, парень, просто выясни.
Сиддонс прибыл в Париж во вторник 6 июля. В квартире его ждала Памела, закрытый гроб и подписанное свидетельство о смерти. Подготовка к похоронам прошла быстро и тайно. 7 июля Памела отнесла свидетельство о смерти Джеймса Дугласа Моррисона в американское посольство. Она заявила, что близких родственников у него не было. В качестве официальной причины смерти был указан сердечный приступ.
Сиддонс проявил немалую расторопность, и в среду гроб был опущен в могилу на Пер-ля-Шез - том самом кладбище, которое Джим совсем недавно посещал в качестве посетителя, разыскивая могилы Эдит Пиаф, Оскара Уайльда, Бальзака, Бизе и Шопена. На похоронах присутствовало лишь пятеро: Памела, Сиддонс, Алан Роней, Агнес Варда и Робин Вертль. Они положили на могилу цветы и попрощались с покойным.
Билл помог Памеле упаковать вещи, и в четверг они вернулись в Лос-Анджелес, где Сиддонс рассказал то немногое, что знал. Как было объявлено, Памела находилась в шоке и отдыхала.
Официальная версия смерти Джима Моррисона такова: где-то после полуночи в субботу 3 июля 1971 года Памела и Джим находились в квартире одни. Неожиданно Джим отхаркнул небольшое количество крови. Такое, по словам Памелы, уже случалось, и она хотя и была огорчена, но не особо напугана. Джим заявил, что с ним все в порядке и он хочет принять ванну. Памела снова уснула. В 5 утра она проснулась и заметила, что в постели его нет. Она пошла в ванную и увидела, что Джим лежит в ванне, раскинув руки по краям и откинув голову. Его длинные мокрые волосы свешивались на край, на чисто выбритом лице застыла мальчишеская улыбка. Сначала Памела подумала, что он просто решил выкинуть одну из своих жутковатых шуточек, когда поняла, что это не так, позвонила в бригаду "скорой помощи" при пожарной команде. Приехали врач и полиция, но было уже поздно.
Причиной первоначальных сомнений стала большая задержка во времени. Билл рассказал о произошедшем лишь через шесть дней после смерти Джима и через два дня после похорон.
- Я только что вернулся из Парижа, - говорилось в подготовленном для печати сообщении, - где присутствовал на похоронах Джима Моррисона. Церемония была очень простой, присутствовало лишь несколько близких друзей. Сообщение о смерти и похоронах держалось в тайне, потому что те из нас, кто близко знал и любил его, хотели избежать шума и атмосферы балагана, как это произошло в случае с кончиной Дженис Джоплин и Джимми Хендрикса.
Могу сказать, что Джим умер спокойно, по естественным причинам. В Париже он находился с марта со своей женой Памелой. В Париже он обращался к доктору, когда у него возникли проблемы с дыханием, он также жаловался на это в субботу - в день своей смерти.
Другой причиной недоверия явился тот факт, что Сиддонс не видел тела Моррисона. Он видел лишь закрытый гроб и свидетельство о смерти. Не было полицейского рапорта, врач отсутствовал. Вскрытие не производилось. Ему пришлось положиться лишь на слова Памелы.
Почему не сделали вскрытия тела? "Мы просто не хотели поступать подобным образом. Мы хотели оставить Джима в покое. Он умер спокойно и с достоинством".
Кто был тот доктор? Сиддонс не знает, Памела не помнила. А подпись можно купить или подделать.
Правда состоит в том, что никто не знает наверняка, как умер Джим Моррисон. Если и жил когда человек, который был способен умереть, был готов к смерти и желал ее, так это был Джим. Тело его состарилось, а душа устала...
От переводчика. Мы опускаем многочисленные версии случившегося и пространные рассуждения на предмет того, что, может, Джим вовсе не умер, а просто выкинул один из своих многочисленных трюков и скрылся. Вспомним, что книга вышла почти 20 лет назад, и если тогда, в начале 80-х, еще теплилась какая-то слабая надежда, что легендарный музыкант вернется, то теперь-то сомнений нет; в июле 1971 года тело Джима Моррисона действительно покинуло этот мир. А душа живет - в его песнях.
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 26 за 1999 год в рубрике музыкальная газета
