N.R.M.

Поэт и гражданин

Испуганный гневными телефонными звонками и уничтожающими письмами, в которых некоторые читатели "Музыкальной газеты" обещали меня — "сволочь и гада" — подкараулить темным вечером в подъезде и отвернуть мою голову за то, что, по их мнению, систематически издеваюсь над самой распрекрасной белорусской группой Н.Р.М., я обратился к лидеру этой командыЛявону Вольскому с криком о помощи: "Лявон, выручай, пусть люди узнают, что на самом деле мы с тобой никогда не ссорились, что я не ношу за пазухой булыжник против вас и вообще — неоднократно вместе с тобой нарушал режим! Дай развернутое интервью газете, умоляю!". И Вольский дал.

— Ты с какого года рождения?

— Это обязательный вопрос?.. Я обычно не афиширую свой возраст, мои года могут вызвать шок у юных поклонников группы, но для вашей газеты я сделаю исключение — с 65–го.

— Нет ощущения того, что время уходит?

— Ты знаешь, как–то нет сейчас такого чувства. Меня больше волновала эта ситуация в году так 93–м, когда в группе шли постоянные смены гитаристов и я думал: ну сколько это будет продолжаться? На что я трачу время вместо того, чтобы заниматься музыкой? А сегодня... сегодня все нормально... Нет, я не теряю время, нет ощущения, что что–то не сделано и уже это не сделаешь. Все можно успеть.

Дело в том, что я как человек творческий сформировался поздно. Если выбрать точку отсчета, то, наверное, это будет школа, начало 80–х, группа МРОЯ, где я всегда был членом коллектива. Может, в других ипостасях я формировался как индивидуум — в прозе, поэзии, но как музыкант я всегда считал себя одним из команды. Это сейчас каждого из нас можно рассматривать как отдельную творческую личность. А тогда я не думал, что музыка является для меня в жизни главным.

— Кем ты хотел стать?

— Художником, чтобы писать время от времени картины. У меня даже была одна выставка. Но я человек малоамбициозный, я никогда не был членом никаких союзов, считал, что это конформизм — быть членом какого–то общественного объединения. Я и сейчас такой.

— А как же круг людей, которым бы было интересно твое творчество как художника?

— Понимаешь, для того чтобы стать, к примеру, хорошим станковым художником, нужно было заниматься, заниматься регулярно...

— Ты специализировался на станковой живописи?

— Не только. Графика, гуашь, я комиксы рисовал, способный, как говорят, карикатурист. Но мастерской у меня не было, а раз так, то тогда и писал бы я все больше и больше периодически. По–серьезному не получилось бы. Так и легла карта — стать музыкантом, я сам ничего не выбирал.

— Белорусский рок–музыкант номер один — человек финансово обеспеченный? Раньше показателем благосостояния служил факт наличия у гражданина собственной машины...

— Во–первых, не надо меня называть рок–музыкантом номер один. Музыкантом года в Беларуси журналисты назвали Пита Павлова. А вообще все это несерьезно... Машина... папа мне решил отдать свою машину, но у меня прав нет. Мы уже долгое время собираемся всей командой пойти на учебу и сдать на права. Может быть, летом, в мертвый сезон, так и сделаем. Помимо музыки, у нас время отбирают и курсы польского языка, у одного из нас — курсы французского языка, жена нашего басиста недавно дочку родила, с чем я его еще раз поздравляю (Юра! Журналисты "МГ" присоединяются к поздравлениям!!! — О’К)... Короче говоря, все мы можем позволить купить себе машины.

— Что означает, что группа Н.Р.М. хорошо зарабатывает себе на жизнь концертами...

— Да не очень хорошо, но и прибедняться глупо. Не было такой ситуации, чтобы мы голодали и не было чем кормить детей.

— Такое "благополучие по–белорусски" достигается поточными концертами...

— У нас нет такого...

— ...Но в нынешних условиях белорусская группа, выступающая пару раз в неделю, считается, работает очень активно...

— По сравнению с другими командами мы, в общем–то, много выступаем, но много приходится и отказываться. От бесплатных акций, например. Мы раньше много участвовали в таких мероприятиях, и в конце концов организаторы концертов уже начали удивляться, когда мы вдруг стали им отказывать в выступлениях "за пиво". На самом деле это порочная практика. Если организаторы находят деньги на аренду помещения, аппаратуры, на пьянку после концерта, то, значит, они в состоянии заплатить и музыкантам, верно? И сейчас мы играем бесплатно в самых крайних случаях, если уж нам сильно нравится акция, идея, под которой она проводится.

— Сколько вы сегодня стоите?

— ...Мы понимаем, что страна находится в тяжелой ситуации, народ еле–еле сводит концы с концами... Со временем будем подымать планку, а сейчас... в районе 300... УЕ... Потом, видишь ли, мы приезжаем в город, а концерта нет. Как это было недавно в Бресте... Наши ребята решили, что отмена концерта вызвана аварийной ситуацией в Брестской крепости... В Гродно вместо шестнадцати песен сыграли шесть. Народу много собралось, были местные группы, которые более "экстремистские", чем мы. DEVIATION мне понравились, что–то есть в этой группе, не знаю точно что, но напор в них есть. Они сыграли, следом мы — шесть песен, и во всем квартале потух свет.

— На ваших концертах часто такое случается, я заметил...

— Есть такие команды — когда они играют, то все вдруг ломается. У нас еще в МРОЕ был престижный концерт, когда мы стали победителями фестиваля "Тры колеры" и играли в Уручье в одном концерте с ДДТ, так все буквально развалилось на сцене...

— Что тебе известно о ситуации с оплатой белорусскими группами неких лицензий на право выступления?

— Мне самому это все интересно узнать! Если это есть на самом деле, то такой дикости я уже давно не встречал. Дальше наступит время аттестации команд и литования их песен, как это было в 80–х годах. Я могу посоветовать всем белорусским рок–музыкантам не поддаваться на эту провокацию. Отступим сегодня — проиграем завтра.

— Я понимаю, что то, о чем мы с тобой говорим, российскими читателями "МГ" воспринимается на уровне бреда... Так литуются сейчас твои песни или нет?

— Кем? Десять лет, как уже этого нет.

— Все можно вернуть, создать при Министерстве культуры комиссию...

— ...ну и кто захочет, пусть туда и пойдет! Но если ты примешь их правила игры, то будь готов и к таким разговорам: "Ты упал на сцене, валялся, а это несовместимо с внешним обликом нашего музыканта". Я помню все это... Если кто–то пожелает отменить концерт, он тебе его отменит, решит не залитовать — не залитует.

— Тебе запрещали в последнее время концерты?

— В Бресте, я же говорил...

— Ты сказал о том, что музыканты вашей группы изучают польский язык. Это связано с вашими поездками с концертами в Польшу?..

— Да. Но это не означает, что мы собираемся готовить программу на польском. Там бывают такие неформальные встречи, интеллектуальные тусовки, а мы... в качестве общения... в лучшем случае можем выпить вместе с людьми, которые их организовывают.

— Я слышал от некоторых белорусских музыкантов, что... не особо в Польше Н.Р.М. публика принимает...

— Про "Басовiшча" разговор? Нужно понимать, что это особый фестиваль, таким он стал в последнее время... Да и не сказал бы я, что мы уж так и "не катим". Ажиотаж мы не вызвали? А почему мы должны были его вызвать? В Варшаве было по–другому, получше, да.

— В Польше не очень любят белорусский рок, понятно...

— Нет, ты пойми, что "Басовiшча" организует местная белорусская тусовка, которая рассылает приглашения белорусским группам. Но каждый раз в фестивале принимает участие польская команда первого эшелона, и конкретно поляки съезжаются, чтобы послушать именно ее.

— А на английском языке не хочется песню записать, ради стеба хотя бы?

— Мы давно думали над этим, но тогда уж на немецком. И причем нашу, хорошо известную песню... Дико бы было, жестко, да?!

— Некоторые белорусские группы выступают в европейских клубах, зарабатывают трохi...

—...Нет, таких планов не было... Понимаешь... ты про Польшу заговорил... Если там и есть такое настороженное отношение к белорусским командам, то оно характерно для центральной части Польши, для западных областей, которые рассматривают белорусские группы, как представителей тоталитарной страны. Отсюда, быть может, и отношение к нам такое.

— В России не хотелось бы попробовать помериться силами с местными командами?

— Да там все расписано... ВВ? Так они по существу и не уходили из России, а теперь еще с МУМИЙ ТРОЛЛЕМ дружат. А мы там вообще не играли, ни разу, не знаю почему. Хотя знакомых русских команд — просто море. Встречались здесь у нас на фестивалях, общались... Да, есть эффект ЛЯПИСА, но он скорее является исключением из правил. Они практически с одновременной раскруткой в Беларуси начали раскручиваться в России, сначала забросив туда кассету, потом альбом записали и стали там популярными. А в Беларуси ЛЯПИС всегда был как–то в стороне, тT–™

— Кто ведает административной работой в группе?

— У нас наконец–то появился человек, который в спайке с Питом этим занимается, а с 94 года, с момента образования Н.Р.М., все как–то спонтанно проистекало.

— Вы хоть раз с туром объезжали Беларусь?

— Нет. Есть разовые выезды, а такого, чтобы это был действительно тур со всеми его атрибутами — нет, не было. Хочется организовать тур, и планы наполеоновские у нас есть, довольно близкие планы, дай Бог, чтобы все получилось. Но пока анонсировать я ничего не хочу.

— Кого взяли бы себе на разогрев?

— Ты знаешь, в каждом городе есть интересные команды, которые редко появляются в Минске в силу финансовых проблем. В Витебске, где мы недавно были, это АЛМАЗНЫЙ ФРОНТ, LOOK OUT, вполне приличные музыканты.

— На "Рок–коронации" "много" было таких групп...

— Мы решили теперь, когда разговор заходит про "Рок–коронацию", во всех интервью говорить, что все было классно: аппарат — супер, звук — лучше не надо, свет — замечательный, оформление сцены — на уровне, публика — всем такую пожелать, распределение призов — наисправедливейшее.

— Собачиться надоело, ага...

— Пятый год, сколько ж можно, ты что?! Я прочитал статью одного журналиста (тоже тебе не скажу кого, раз ты мне не назвал музыканта, заявившего, что нас в Польше "не принимают"), в которой он пишет: понятно, почему Касе Камоцкой вручила приз газета "Наша Нiва" — Кася ведь пишет песни на стихи авторов этой газеты. Ну куда уж дальше–то! Абсурд полный, ну как это еще воспринимать?!

— "Разбросанность" вашего гитариста Пита Павлова, помимо Н.Р.М. подыгрывающего Алексею Шедько, работающего с КРЫВI, не вредит основному делу — вашей группе?

— Он всем говорит, что Н.Р.М. — это его родная команда. Но я не скажу, что КРЫВI для него — проект сессионный. Ему интересно в нем работать, есть для этого время — ради Бога! Про Шедько ничего не скажу, не знаю... Понимаешь, как ни странно, у нас еще не было такого, чтобы совпало время выступления Н.Р.М. в одном месте со временем концерта в месте другом проекта, в котором Пит занят.

— Уж больно разную музыку играет Павлов во всех этих проектах: с Шедько — это больше лирика; с КРЫВI — фолк, иногда чуть ли не хэви–фолк; в родной группе — рок, жесткий рок...

— Ему все, наверное, хочется попробовать. Может, у него сейчас период творческих исканий... Раньше он вообще не мог играть на акустической гитаре (брависсимо, Пит!!! — О’К), ну не то чтобы не умел...

— Ты ведь журналистом был...

— У меня есть близкий приятель, журналист Виталий Семашко, который давным–давно раскручивал МРОЮ на радиостанции "Белорусская молодежная", и он мне предложил поучаствовать в создании программы, выдержанной в авангардистской эстетике, "Квадратура кола" она, по–моему, называлась. Начинал я с проблем художника, а последние передачи носили вообще мистификационный характер, где постоянно действовали подставные, вымышленные приглашенные гости. Было много юмора абсурда, черного юмора. Я говорил там таким ленивым голосом, а ля Смоктуновский, имидж мне сообща ставили Семашко, Кася... Потом я перенес эту программу на "Студию БМ" 8–го телевизионного канала, рассказывал всякие дикие истории про человека–холодильник. Пит у меня снялся в роли бывшего десантника и тренера каратэ, открывшего центр оздоровления, куда приходят утомленные бизнесмены, мазохистски настроенные, а он их там метелит. Наклеили ему лысину, усы... Никто не хотел аналогов проводить, а посмотрели — точно, ну вылитый!..

Но все постоянно закрывалось: "Белорусскую молодежную" Кебич закрыл, телепередачу прикрыли, потому что выборы президента приближались, на "Радио 101,2" закрылась моя программа.

— ...и есть...

— Я на Белостокчине часто бываю, и однажды редактор двух местных региональных газет мне предложил: давай пиши что–нибудь. Написал. Такого аналитического склада материалы, иронические наблюдения.

— Мне вот интересно: передачи ты делал абсурдистского толка, а песни–то твои ведь никаким образом нельзя назвать "творчеством абсурда"...

— А кто его знает, что там дальше будет? На данный момент я все равно не делаю того, что мне не нравится. Мне может разонравиться песня через год, через два, но на момент ее написания я же этого не знаю. И мы уж точно не идем на поводу у слушателя, как ты это написал.

— Мяч в воротах, гол. Что скажешь по поводу своей прозы и стихов?

— Серьезно я этим не занимаюсь, так, как, например, занимается Адам Глобус. Но тем не менее я пишу прозу, эпизодически, когда есть время, правда, года четыре последних не писал. Не скажу, что получается роман, но что–то такое грезится... многостраничное, художественное произведение. И стихи я не сочинял с 93 до 98 года, а потом написал на целый сборник, который совсем скоро издаст Юрий Цыбин, фирма "Ковчег". Это не песни, а именно стихи.

— Роман будешь издавать?

— А зачем тогда его писать. Тем более я чувствую, что выходит не совсем бездарно.

— В связи с этим кто тебе близок из поэтов, прозаиков?

— Всегда, когда задают схожие вопросы...

— ...Заметь, я не спрашиваю про твоих любимых авторов...

— Правильно. Ремарка принимается, любимого назвать невозможно, мне становится забавно, когда я читаю или слышу, что человек отвечает: "Мой любимый роман — "Мастер и Маргарита". С ним ничто не сравнится". Это означает, что человек просто мало читал. Не может быть одного, постоянно что–то появляется новое, интересное.

Я в последнее время мало читаю, но иногда читаю... то, что дарят (сейчас я больше с компьютером занимаюсь, так Интернет затягивает, когда есть возможность в нем покопаться!). В разъездах же не будешь серьезную книгу читать, правильно? Пит все время читает какие–то дикие детективы — в поезде, в гостинице, мы смеемся, а он: "Нет, я сейчас вам Книгу буду читать..."...

Милан Кундера мне интересен.

— А что тебя цепляет в книге: сюжет, манера письма?..

— Как мыслит писатель, подача, построение написанного... Я не могу тебе сказать конкретно, что мне нравится то–то и то–то, отдельный описанный случай или глобальная тема. Мне Хармс нравится, мне нравится Мрожек. Я сам как–то занимался любительской драматургией: в 91 или 92 году я написал пьесу в духе "театра парадоксов", не зная никого из классиков жанра, а потом, когда я прочитал кого–то из них, то увидел, что попал в тему. Барабанщик наш тогда еще был женат, и его жена должны была защищать диплом по специальности "режиссер" в театрально–художественном институте. И я предложил ей свою пьесу, в которой мы и играли, профессиональный артист (учащийся этого заведения) во всей постановке был один, он появлялся в начале спектакля, а потом исчезал. Я помню, что лично для меня все как–то тяжело давалось: когда я писал, это было одно, а теперь надо было еще сыграть написанное, а характер какой–то не слишком яркий вышел, пришлось помучаться.

Короче, диплом был защищен на четыре бала. Потом еще одну пьесу написал, и на этом все и закончилось

— Ты воспитывался в семье, которая олицетворяет и будет олицетворять все, что связано со словом "Беларусь". Тебя как–то по–особенному воспитывали в детстве, вот с этим пониманием того, что твоя семья — особенная?

— Да... по–разному. Был и двор, многонациональный двор, жили в нем люди, приехавшие в Минск из деревень, рабочие какие–то, таксисты. Игры во дворе, компании... Я рос... умненьким ребенком, да... Но такого не было, чтобы мне напоминали: думай, кто твои родители. Говорили, что это можно, это нельзя — так же, как у всех. Проблемы "отцы–дети" у нас в семье не было, это точно. Что меня не понимают — нет, не было.

— А ты ассоциировал свою жизнь больше с Советским Союзом или с Беларусью?

— С Беларусью. Но у нас тогда и в республике на уровне правительства наблюдался такой как бы местечковый патриотизм. Конечно же, я чувствовал, что живу и в Союзе, но Беларусь — это было главное. Я ведь кроме нее нигде почти не был, в Москве как–то один раз, в глубоком детстве, в Вильнюсе, а так... все больше по телевизору. Потом уже, когда стал играть, пил вино с грузинскими музыкантами, в армии казахи вместе со мной служили, но представить себя частью огромной страны как–то сложно мне было. Я ощущал себя не гражданином Советского Союза, а белорусом.

— А подиссидентствовать пришлось?

— ...Наверное, было что–то такое. Но не связанное с политикой. Это сейчас... А тогда мы просто писали хулиганские, издевательские тексты, правда, их уже потихоньку разрешали исполнять, что не помешало вызвать нашего басиста в КГБ в то время, когда остальные участники МРОI служили в армии: "Что это вы поете, как так можно?". Тем более мы пели песни на белорусском языке, что уже было подозрительно. К тому же мы общались в интеллигентских кругах, Сергей Дубовец, другие, которые активно пропагандировали... национальные идеи. Мы принимали участие в их акциях. Помню, что эти люди искренне удивлялись, глядя на нас: кто это такие, где это выросло?! Помогали нам править ошибки в текстах песен, когда встречались слова, которые как бы вышли из официального употребления. Но мы все равно были сами по себе, варились в своем соку.

— Ты можешь мне объяснить такую вещь: как люди, сформировавшиеся в Беларуси как личности во времена Союза и не проявлявшие в те годы воткрытую свою антисоветскую, антиимперскую кому как угодно — позицию, став после распада СССР гражданами другой страны, смогли очень легко выбрать для себя в качестве врага, противника, неприятеля — еще раз как кому угодно — Россию? Я все бы понял, будь эти люди преследуемы за свои убеждения при советской власти, а так получается, что не столь кристально чисты их души?

— На самом деле тут все просто, на мой взгляд. Если о политиках говорить, то на то они и политики, чтобы говорить то, что думают. Не давать им высказываться? Посадить? Потом он выйдет и все начнет по новой... Да, не все люди были диссидентами, но все слушали радио "Свобода", все, ладно, многие понимали, что происходит в Союзе. Для меня никогда дедушка Ленин не был суперчеловеком, все эти пионерские и комсомольские собрания — эта же была такая рутина! И внутреннее диссидентство, подпитываемое внешним фактором, переросло в явное. Да, перестройка, да, шанс нам предоставили сверху, как это ни смешно выглядит. И мы им поначалу воспользовались, пребывали в эйфории по поводу того, что империя разрушена, что рухнул "совок". Я скажу крамольную вещь, но, быть может, все обернулось так, как обернулось, оттого, что мы не прошли через кровь Тбилиси и Баку... В нынешней ситуации часть белорусского общества, выступающая против существующей власти, озлоблена и иногда, переполняемая эмоциями, перестает контролировать то, что она публично говорит. Отсюда и подчас резкие высказывания в адрес России, которая заигрывает с этим режимом.

— Ты тоже позволяешь в отдельных своих песнях "наехать" на "старшего брата". Стыдно–то не станет за слово спетое, когда установится удовлетворяющая тебя власть?

— Я, как и те люди, о которых я тебе говорил, тоже пребываю в шоковом состоянии, отсюда и нервы, и переполнение эмоциями. Я понимаю, что иногда перебираю. А по поводу власти... Понимаешь, я уверен, что никогда не будет такой власти, которая бы меня "полюбила". И которую полюбил бы лично я.

— И при Позняке у тебя будут проблемы, приди он к власти?!

— Конечно! При президенте Позняке рок, на мой взгляд, не будет поощряться. Будет официальный культ духовности и католичества — вот что будет.

— Но получается, что с твоими песнями люди победят, а потом тебя же и гноить начнут...

— А ты считаешь мои песни политическими?

— Большую часть из них — безусловно.

— ...Не знаю, я не задумываюсь над этим. К тому же не я один пишу тексты. А выходят ли они песнями "политической направленности"... Ну так получается, так думается в данный период существования. Может, появится что–то другое.

— Для тебя, наверное, не секрет, что, говоря о творчестве Н.Р.М., некоторые считают, что будь в стране все по–твоему, то вам бы не о чем стало петь, уж больно социальны ваши песни...

— ...Посмотрим. Мне кажется, у нас достаточно сильный творческий потенциал, я абсолютно уверен, что мы не будем петь сплошь про "партизанов". В нашем последнем альбоме есть пара песен, которые можно было бы использовать для театральной постановки. Настанет время умереть Н.Р.М. — группа умрет, придумаем новый проект, займемся сольными карьерами. МРОЯ умерла тогда, когда в Беларуси создалась, пусть и видимая, но демократия, в которой мы себя не нашли. Тогда поднялась КРАМА, она нашла себя в том времени, зато потеряла себя сегодня.

— Мне кажется, что с музыкальной точки зрения вы стали чуть однообразней. Причем такой парадокс: выдернешь из альбома песню — замечательная песня, а прослушаешь альбом полностью — складывается впечатление, что отдельные композиции содраны друг с друга.

— Песни, вошедшие в альбом "Пашпарт грамадзянiна Н.Р.М.", мы исполняли до того где–то с год, тому же "Паветранаму шару" — полтора года. И может, к моменту записи мы подошли с чувством, что надо вот скорее сбросить с себя груз старого, а потом приниматься за новое.

— "Звездной болезнью" ты болел?

— Я вот сейчас этого боюсь больше всего, чтобы музыканты группы не возомнили себя звездами (хотя, по–моему, на территории Беларуси трудно назвать кого–либо из музыкантов звездой). Лично я сам не склонен к звездности, но все равно боюсь... боюсь зажраться в это время, когда даже бизнесмены отказались от многого.

— Ты следишь за тем, что в музыке модно, что не модно?

— Для нас главное — это порыв. Почувствовали, что вот так надо записать песню, записали так. Мы над аранжировками–то не сильно сидим.

— Во–во–во! Я сколько раз себя ловил на мысли, слушая ваши новые композиции: ах, какая чудная мелодия, что, интересно, дальше будет? А вы взяли и пошли рубить в две гитары...

— ...Ну–у–у... так получается. И не оттого, что, я считаю, мы что–то неправильно сделали, а потому что так хочется. Мы теперь играем так...

— ...а в акустике вы все ж душевнее...

— Так это совсем другой адреналин! Совсем другое общение с публикой! Но и здесь временами кайф такой бывает, ломовой. В акустике есть своя прелесть... А из электричества ты "Я еду" внимательно послушай, она такая... интересная получилась.

— "Пашпарт" датирован этим годом, хотя записали вы его в году прошлом. Означает ли это, что в 99–м альбома от вас ждать не стоит?

— Будет альбом. Возможно, мы запишем его у Сырокваша (Геннадий Сырокваш, директор минской студии "X–Noise Factory". — О’К), поэкспериментируем. Половина песен уже готова, надо их успеть не замылить на концертах, а записать, пока они свежие.

— Мне очень нравится, как у вас выходят дуэты с Касей Камоцкой. Нет в планах записи совместного альбома?

— Тяжело это было бы устроить. Музыканты Н.Р.М. много помогали Касе в качестве участников группы НОВАЕ НЕБА. В последнее время НОВАЕ НЕБА стала превращаться в полноценную группу, с другим составом, с характерным напряженным звучанием. У них работа, у нас. Есть другие планы — записать нечто похожее на "Народны альбом", с большим количеством приглашенных музыкантов. У автора "Альбома" Михала Анемподистова были две идеи на этот счет, но "Альбом" воплотился в жизнь спустя три года с момента, как он задумывался, так что об осуществлении новых идей говорить, видимо, рано.

— А сольный концерт под гитару тебе не хочется сделать? Творческий вечер с ответами на письма из зала, с читкой стихов провести?

— Сольного — нет. А вот по выходе сборника стихов хотелось бы сделать небольшой перфоманс.

— Пригласишь?— Уже пригласил.

P.S. Убейте меня, но разговаривали мы с Леонидом Вольским на русском языке...