Кустов, Алекс

Мое хобби — жизнь

— Наиболее значимые события твоего творчества в ушедшем году?

— В сентябре сняли клип для программы "Белорусский хит–парад". Автор программы Толя Вечер сам предложил. Неизвестно, что он нашел в моей музыке. Подозреваю, ему просто понравилось работать со мной на съемках клипа "Песьня пра каханьне" группы N.R.M. До этого мы встречались и общались гораздо реже. В клипе N.R.M. я сыграл роль вроде как гардемарина–часового–официанта. Отмечал время, переворачивал песочные часы. Героям этой сказочки подавал на подносе всяких ужасных тварей: пластмассовых лягушек, змей, тритонов и тараканов. Как бы секундант в семейной дуэли. Все эти семейные моменты: начиная со свадьбы, продолжая жизнью и бытом. И в конце, спустя годы, безумно изменившиеся жених и невеста бегут навстречу друг другу. Он — с цветами, она тоже чертовски привлекательна. Бегут навстречу, но пробегают мимо. А я в это время, невозмутимый секундант, глядящий на часы, достаю пистолет...

— ...В отношении других легко быть секундантом!..

— ... А мой клип "Особенные звезды" номинировался в первом фестивале белорусских видеоклипов "Золотая монограмма", прошедшем 13 декабря в минском киноконцертном зале "Октябрь"... 26 октября в клубе "Титаник" состоялась презентация альбома "Алиса в гостях у Маленького Принца". На ней было не так много народа: журналисты, друзья, чета Вечеров, Кирилл Слука. В общем, собралась маленькая теплая компания в большом и холодном клубе.

— А где ты раньше обитал и чем занимался?

— Пять лет я проработал на новополоцком "Полимире" — одном из самых крупных в Евразии химических предприятий. В цехах по производству олефинов и модакрилполиакрилнитрилового волокна. Однако высших или среднетехнических учебных заведений не заканчивал. Моя работа заключалась в том, чтобы чинить все, что угодно, все, что ломалось в цехе в данный момент времени. Выявить причину, следствие и своевременно устранить поломку, предотвратить последующие. А в свободное от работы время в домашней студии на магнитофон записывал самую разную музыку. Это была не дань моде, а потребность. Появился второй магнитофон — писал музыку, скомпанованную из кусочков. На Западе это компиляционное искусство называют "хоум–тейпинг". Берутся необычные звуки и посредством наложения и перезаписи преобразовываются в нечто иное. Сейчас я занимаюсь примерно тем же, что и тогда, в 90–93 годы, но уже с помощью компьютера: музыку пишу дома, а потом находятся (или нет) люди, которые могут ее сыграть на совместных концертах. "Толкать" ее со сцены одному — тяжело. Это холодно воспринимается зрителями. Одно дело, когда на сцене группа людей занимается чем–то, на первый взгляд, понятным — это захватывает: не один придурок, а несколько играют непривычную музыку, а значит, она безобидна. Люди боятся всего нового и неординарного, творимого одним человеком. А несколько людей на сцене смотрятся более убедительно.

— Как ты присоединился к THE STOKES?

— В Новополоцке играл я в группе ВЕТЕРАН СКРЕПЕР. Стиль ее музыки напоминал отчасти блюз, отчасти арт–рок и даже джаз. Перед концертом с группой ОПЫТЫ СТОКСА у нас было несколько совместных репетиций. Знаешь, во всех нормальных коллективах есть музыканты, которые либо опаздывают, либо совсем не приходят на репетиции. Вот нам и приходилось устраивать "джемы" на репетиционных точках...

— Хочешь сказать, что однажды кто–то из "стоксов" до точки не дошел и ты занял его место?

— Нет, нет. Мы просто "поджемили". Я и не думал играть с ними дальше, а лишь в определенный момент хотел в некотором смысле помочь. Этот "определенный момент" растянулся на два с половиной года. Сперва мне не особенно понравилась эта затея, но, видимо, ребятам "покатило" мое присутствие. Сам по себе не меняясь, сменил среду обитания.

— Почему ты покинул THE STOKES?

— Время моего пребывания в их компании истекло — у каждого свой календарь. Ушел я сам, по собственной воле, о чем изредка жалел, потому что классных моментов в совместном творчестве было предостаточно. Хотя вообще не в моих привычках сожалеть о каком–либо решении, принятом самостоятельно.

— Что для группы весомее: постоянный состав или переменный?

— Заранее не предугадаешь. Все это — перипетии человеческих судеб.

— Многие намеренно держатся друг за дружку, не меняя состав, хотя есть на места некоторых музыкантов кандидатуры получше...

— Это внешне. Не устраивает что–то кого–то — в конце концов из глубины все всплывает на поверхность. Насильно уживаться не будешь. Есть, конечно, супергруппы, живущие одним составом 10–25 лет, но это не такой уж большой срок. Живут ведь семьи, в которых ни муж, ни жена друг друга не любят, а связывает их лишь общее хозяйство, дети, якобы ради которых им приходится терпеть совместное существование... до какого–то момента. Вылезла группа, сделала себе имя определенным составом. Поменялся состав — поменялись отношения и музыка. Как пример могу назвать НЕЙРО ДЮБЕЛЬ, ЛЯПИС ТРУБЕЦКОЙ и FLAMMABLE, которые в прежних составах звучали иначе.

— Откуда у тебя тяга к суперпрогрессивным танцевальным стилям?

— Я делаю то, что нравится, и не задумываюсь, к какому стилю это отнести. Специально быть супермодным не стремлюсь. Стиль — всего лишь форма музыки. Если кто–то знает больше названий этих форм, это еще не говорит о его музыкальной образованности, только об эрудиции.

— По–твоему, что определяет эту форму?

— В реальности стиль определяется звучанием, ритмикой, мелодикой. "Грузить" понятиями нужно в любом случае! Тем самым заставляем других думать, не даем скучать. Это расширяет и наш кругозор. Отыскиваем новые способы самообмана. Самообман для людей — один из способов убежать от страха смерти. И, мне кажется, все, чем бы ни занимался человек, — попытка забыть о смерти.

— Своя смерть не так страшна в сравнении с уходом близких и родных...

— В любом случае, когда человек видит смерть близкого, он проецирует себя на его место и думает: "Как бы мне было плохо на его месте!" На самом деле никто не может оказаться на месте другого, это просто чистой воды самообман.

— Я имею в виду не это, а отсутствие рядом людей, к которым привык, помнишь их с пеленок, а потом с их уходом как будто идешь вдоль стены, оклеенной привлекательными обоями, и вдруг видишь, что в центре самого красивого узора выжжена большая дыра...

— Ну да, конечно, жалко: не стало человека, который приносил хорошие эмоции. Но мы опять возвращаемся к тому, что это проявление корыстных потребностей — эгоизм.

— Хочешь сказать, что музыкой ты занимаешься только потому...

— ...что не занимаюсь чем–то другим! Музыка — один из наиболее доступных способов показать свое видение гармонии Вселенной.

— Показать кому? Ведь еще при нашем первом знакомстве в кругу группы THE STOKES ты уверял, что человеческая деятельность направлена на то, чтобы нравиться людям, особенно противоположного пола...

— Все дело в чем? Ради кого–то или чего–то музыку я не писал. Так получилось, что композиции, сделанные в одно время, в другое были замечены и востребованы. Эта необходимость была фатальной. Купил я машинку, записал на ней программку. Музыкальную. Абсолютно случайный человек посоветовал: "Позвони по этому телефону, у белорусских групп есть шанс издать небольшими тиражами свои альбомы". А почему бы и нет? Позвонил. Показал то, что успел записать. На следующий день договор по выпуску кассет был подписан. А ведь фонограмма была довольно специфической. О существовании финской группы PANASONIC у нас узнали лишь спустя полгода после того, как я записал минималистическую программу на четырехтрековой ритм–машинке. Есть там несколько пианинок, фоновые звуки и крайне сумасшедшие партии ударных. И APHEX TWIN в Беларуси тогда мало кто слушал. Но те, кто от них был в восторге, с этими исполнителями и сравнивали...

— У каждого свои ассоциации... Кто–то однажды сравнил твой альбом "Chronosinclasticum Infundibulum", выпущенный фирмой "Ковчег" в конце 97 года, с DEAD CAN DANCE...

— DEAD CAN DANCE — это этнос, песни о мертвых... Хотя, да, у меня там как раз–таки песенки не о живых! Это была уже другая музыка, иные основы, заложенные новым музыкальным инструментом. Инструмент накладывает ограничения, из–за которых звуки выстраиваются в те или иные формы.

— На Дне музыки 21 июня 1998 года ты попытался представить свои электронно–полупроводниковые идеи со сцены с группой АТАКА С БРЕЮЩЕГО ПОЛЕТА...

— Да, это в компании Валеры Калины из ЭКСГУМАТОРА — на вокале, Протасевича Димы — на синтезаторе и Ника Худякова в качестве автора компьютерной "фанеры". Я играл на бас–гитаре с жестокой–жестокой драйвовой примочкой, напоминавшей бензопилу.

— Как долго ты намерен обитать в гордом одиночестве, может наконец сколотишь команду?

— А у меня всегда была масса возможностей собрать группу. Но я не стремлюсь к этому... Спасибо саше Родителеву и Андрею Вальшонку, с которыми мы собрали группу КОЛЛЕДЖ А, где я играл на бас–гитаре и пел. Это была моя первая группа, но с тех пор мне удалось поиграть в самых разных коллективах, включая AUTISM и даже мини–состав КРАМЫ.

— Ясно, ты сначала что–нибудь затеешь грандиозное, а когда у остальных разыграется интерес, ты говоришь, что твое время участия в афере истекло...

— Нет, нет, нет... Ну, скажем, да, я — катализатор. Если чувствую нечто стоящее, то всячески помогаю и всячески содействую его развитию всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Чаще немыслимыми. Реакция прекращается — необходимость в катализаторе отпадает, и я направляю стопы в другое место, где есть жизнь.

— Не страшно одним жестом крушить создававшееся тобой же долгое время?

— Я бы не сказал, что меня восхищало, восторгало или удивляло спокойствие тибетских монахов, по нескольку месяцев рисовавших цветным песком красивейшие мандалы. Закончив и полюбовавшись на творение пару секунд, они сметали созданные образы взмахом рукава...

— Вот, вот, будь они хоть капельку оригинальнее и совершеннее, они бы задались целью один рисунок создавать всю жизнь, "ибо нет предела человеческому совершенствованию". Ну вот, опять развели философию...

— Все это опыт эзотерической человеческой мысли... В общем, ерунда — грани, кусочки целого. Пока людей занимают кусочки, целого они и не увидят! За деревьями не видно леса! Сократ говорил: "Владею, потому что отказался". Чтобы понять мир целиком, надо от него отказаться. Но чтоб отказаться, надо сперва, чтоб он у тебя был. Нет разницы, что проповедовать. Проповедь — только форма. Есть у человека потенциал энергии, который позволяет ему заниматься только тем, на что его хватает. В любом случае это не пустая трата времени: на что его еще тратить, если все так или иначе окажется на своем месте? Ради чего экономить время, если нет разницы, на что его потратишь?

— На то, чтобы не прийти в изначальную точку, хотя двигаться не по кругу, а по спирали удается не многим... Намедни посчастливилось встретить Саню Куллинковича, который пессимистично изрек, что мало кто из музыкантов–современников в состоянии "полюбить братьев своих по цеху". Причем косо друг на друга смотрят и те, у кого нет ни малейшего повода для этого. Ты тоже с этим сталкивался?

— Я замечал, но сам отношусь ко всем по возможности хорошо. Люди, которые занимаются хоть каким–то созиданием серьезно и целенаправленно, уже не могут быть плохими. Срабатывает второй закон диалектики: количество перерастает в качество.

— С тобой всегда очень сложно общаться: вечно ты увиливаешь от прямого ответа, подбираешь осторожные дипломатичные фразы...Мол, я вам тут пару слов сказал, а вы уж сами домысливайте.

— Всего не расскажешь! Осторожность в разумных пределах никогда не помешает. Есть хорошая поговорка: семь раз отмерь, потом еще семь раз отмерь, а потом уже немножко отрежь. Обычно люди мыслят категориями войны: для них есть либо черное, либо белое. Человек либо прав, либо не прав...

— Ага, либо прав, либо — виноват!..

— Да, если он не прав, значит, либо ему немедленно надо дать в морду, либо осудить, либо пожалеть — в зависимости от ситуации. А я подхожу по принципу: не бывает ни правых, ни неправых. Все перемешано: нет ни черного, ни белого. Есть только сложное переплетение того и другого. Поэтому все мои фразы — палка о двух концах. Они тотальны, включают и ту позицию, и другую: и спорщика, и оппонента, и победителя, и побежденного. Они равновесны. У меня есть определенная позиция, заключающаяся в том, что я как музыкант и как человек придерживаюсь двух понятий: время и место. Человек есть в это время в этом месте либо его там нет — однозначно.

— Так, значит, со "стоксами" у вас было разногласие по поводу времени...

— По поводу времени и места! Музыканты должны воспроизводить определенные ноты в определенном месте в определенное время. Если это не получается, нет коллектива...

— А их ноты звучали на будущее?

— Нет, их ноты звучали на прошлое. То есть, если бы все было вовремя, получилось бы в десять раз лучше.

— Временное понятие уместности постигается только интуитивно. Как ни рассчитывай "график", всего не вычислишь.

— Да, но есть такой самый–самый страшный грех — лень. Можно сказать: "Ай, "маньяна" — "завтра"! Не делай сегодня то, что можно сделать завтра. А я считаю: то, что можно сделать сегодня, нужно сделать сегодня. То, что можно сделать сейчас, следует сделать только сейчас. Нет никакого "потом", "завтра": есть только сейчас.

— Леша, когда человек говорит: "В данный момент, в данное время", можно представить, что он живет одним днем и не мечтает о дне завтрашнем.

— Я не живу одним днем, я живу одним мигом. Но если в данный миг я назначаю встречу через полтора года, мало что заставит меня эту стрелку "продинамить".

— С людьми, которых называешь друзьями, трудно делать интервью, проекты. Они воспринимаются как–то по–другому... Особенно от тебя я ожидаю всегда исключительных крайностей.

— А у меня их нет. Благодаря моей позиции все имеет золотую середину. Конечно, отклонений не избежать. Но я иду по пути наименьшего сопротивления. По пути согласия человека с самим собой. Единения с внутренней, божественной сущностью. Я прост, как три копейки. Поэтому как музыкант я не особенно интересен: если меня просят подать ложку, я не стану подсовывать вилку. Я не обманщик. Или наоборот, ведь я делаю то, что делаю, а не то, чего от меня ждут слушатели. Я это сознательно игнорирую. Следую тому, что произнесено вслух, а не тому подтексту, который имелся в виду. Я — сознательный провокатор. Я писал статьи для различных минских газет, потому что меня просили: "Сделай интервью с тем–то". Не вопрос! Это не сложно — пойти поговорить с интересными людьми на интересные темы. Мне даже нравится, когда меня просят о каких–то необычных, новых для меня вещах. Интересно, на что я сам способен. Это позволяет увидеть себя с другой стороны, в несвойственных для себя областях. Так я стал журналистом, музыкантом, так я стал мастером на все руки на том же самом "Полимире".

— Профессия — это то, за что люди получают деньги?

— Да, в противном случае это хобби. Если человек сделал что–то и получил за работу деньги, это профессия. Проституция своеобразная: продаешь часть своего времени и умений, чтобы тебе за это заплатили. Продаешь часть знаний, часть своей физиологии.

— Почему именно деньги? Знаешь, как некоторые начинающие музыканты работают ради того, чтобы люди заплатили им хорошим словом. Деньги — эквивалент материальный. Это награда. За хобби ты денег не получаешь. Если тебе платят не деньгами, а вниманием, похвалой, это тоже награда. Внимание — награда, и деньги — награда. Значит, это все тоже — проституция.

— Нет, хобби — то, что человек делает только для себя, окружающие могут и не знать об этом.

— Как миллиардеры, скупающие ворованные произведения искусств?

— Если человек не выносит это наружу, не хвалится своими коллекциями, не хвастается безмерным количеством прочитанных книг.

— Леша, обычно от журналистов, задающих этот вопрос, респондент убегает сломя голову: твое хобби?

— Мое хобби — жизнь. А все люди и воспоминания — моя коллекция.