Begemot

Питерская группа BEGEMOT: Федор Лавров (вокал, гитара) (Ф.), Роман Невелев (бас) (Р.), Николай Лысов (ударные) (Н.), Игорь Покровский (директор) (И.).

— Для начала — "о наболевшем". "Музыкальная газета" ни разу не спрашивала Федора Лаврова, откуда у него такое прозвище — Бегемот.
Ф.: В школе я учился в одном классе с Сашей Аксеновым, играли в одной группе. Тогда у всех были какие–то клички, у него — Рикошет, он ее сам себе придумал (группа называлась РЕЗИНОВЫЙ РИКОШЕТ), мы его звали Рики. А меня называли Бегемотом, потому что все читали Булгакова... И для группы нашей название BEGEMOT идеально подходит, оно очень емкое, в этом слове много и положительного и отрицательного.
И.: Больше положительного. Федя очень хороший человек и музыкант. Есть такая вещь, которую никто не замечает: все говорят, что он техничный гитарист, забывая о том, что у него не полный комплект пальцев на левой руке.
Ф.: Я сперва на барабанах играл и только после того, как оттяпал себе палец, решил, что надо наконец научиться на гитаре играть.
— А теперь — обо всем по порядку. В прошлом году в группе изменился состав...
Ф.: В августе мы расстались с нашим ударником Володей Исаевым и начали поиск нового музыканта. Сейчас у нас два барабанщика... Это шутка, конечно.
И.: Нет, давай серьезнее, конкретно.
Р.: В группу пришел знаменитый барабанщик...
Ф.: ...Коля Лысов. Пускай он сам про себя скажет, откуда он взялся. А в Москву, в клуб "Свалка", в конце прошлого года мы ездили с барабанщиком Игорем Розановым из группы PEP–SEE, который любезно согласился нам помочь. Сейчас нам согласился помочь Коля.
Н.: На сегодняшний день я играю в группе ПРЕПИНАКИ, где играет и Рома, предложивший мне посотрудничать с BEGEMOT, и я согласился.
Ф.: А для начала Николай заказывал наши песни на одном из питерских каналов.
Н.: Мне нужно было узнать материал.
Ф.: Ну тогда тебе еще не надо было узнавать материл, Рома приходит и говорит мне: "Колька нашу песню услышал, бухал ночью. Заказал, ему так понравилось".
Н.: Я раньше слышал BEGEMOT, но как–то не запоминал все...
И.: ...Музыканты мало слушают друг друга.
Н.: А чего слушать? Все наши рок–музыканты по большому счету занимаются одним и тем же. Другое дело, когда приезжает какая–то фирменная группа, у которой можно чему–нибудь научиться, набраться профессионализма, энергетики, узнать что–то новое. АЛИСУ, МУМИЙ ТРОЛЛЬ все слышали много раз, чему у них можно научиться?
— Ты мне говорил, что все разговоры, имевшие место в начале прошлого года, по поводу твоего увольнения из группы СПЛИН — бред. И вдруг "случилось страшное": тебя попросили из команды. Что же все–таки произошло?
Н.: Я отыграл концерт с ROLLING STONES, музыканты СПЛИНА разъехались на летний отдых, после него я, еще не увидев никого из ребят, а только встретившись с Сашей Васильевым, узнал, что теперь я вне группы... И вообще я не хочу говорить на эту тему. Кому интересно, может спросить обо всем у Саши — Пономарева ли, Васильева, я не знаю. С Пономаревым (директор группы СПЛИН. — От авт.) я по–прежнему нормально общаюсь, никаких претензий к нему у меня нет... Я не знаю, в чем тут дело, я могу только догадываться и делать для себя выводы. По большому счету, мне пофиг. Жизнь продолжается, и зацикливаться на этом я не хочу.
Ф.: Мы сказали Саше Васильеву, что хотим взять у вас барабанщика, вот... Перед этим у нас прослушивался Наветный (нынешний ударник СПЛИНА. — От авт.). Нам, мягко говоря, не очень понравилось с ним играть, хотя он стильный барабанщик, но под нашу музыку Сергей не подходит. В то время мне хотелось с ним играть, имея в виду его персону: приятно общаться с человеком.
Р.: На самом деле все так запутано в группе BEGEMOT и вокруг нее.
Н.: Это дело самого музыканта, куда ему идти, в какую группу. Роме, например, предлагали поиграть в МУМИЙ ТРОЛЛЕ, он не пошел. А Сергею предложили СПЛИН, он согласился.
Ф.: Я к словам Ромы вернусь. Действительно, так все напутано вокруг этих трех групп — BEGEMOT, ПРЕПИНАКОВ и СПЛИНА. Мне гитарист ПРЕПИНАКОВ Андрей Нуждин сказал как–то на одной из репетиций (мы на одной точке репетируем), что Федору осталось еще взять у нас клавишника, с которым, кстати, я сто лет назад играл, Диму Ослика, да и остальных тоже прибрать за ним.
— Что с творческим процессом в группе?
Ф.: Написали кучу песен, которые скоро будем записывать, а самые последние мысли были, что барабанить на записи придется мне. Но это, впрочем, не факт.
И.: Если группа найдет себе постоянного барабанщика, то будет записываться он.
Ф.: Мне нравится барабанить. К сожалению, из–за этого всем барабанщикам со мной тяжело, потому что я когда песню придумываю, то мне ясно, как там все должно звучать, некоторые места просто до боли ясны. Я начинаю объяснять. Волнуюсь, говорю какие–то жесткие вещи иногда, и люди на меня обижаются. Вовка как раз и обиделся... А Коля, по–моему, достаточно лояльно принимает от меня некоторые вещи... Так вот... О чем я? А, про песни начал говорить! Готовы пятнадцать песен с текстами на русском языке, хотелось бы приступить к их записи в конце января, но с этим кризисом все так неопределенно как–то...
И.: Скорее всего записывать будем на Добролете или на Мелодии.
Ф.: С неким Докшиным.
И.: Он же является звукооператором у DEADУШЕК.
Ф.: Есть люди на студиях, с которыми хотелось бы писаться, а есть те, с которыми очень не хотелось бы. Фамилии называть не будем, но Сашу Докшина мне всегда все хвалили. Игорь был на Мелодии...
И.: ...Мне понравилось, как он работает, не навязывая музыкантам свое, а предлагая: "Ребята, давайте я вам скажу, как это все слышу я: понравится — так понравится, нет — нет". Он делает то, что от него просят.
Ф.: Диктаторски может себя вести продюсер, которого специально нанимают для создания какого–то саунда. Во–первых, таких людей у нас нет, во–вторых, мы сами во всем этом разбираемся: когда я работаю в студии, я знаю, как должны звучать мои песни и что для этого нужно сделать. И мне категорически мешают те звуковики, которые привыкли записывать по своим каким–то правилам, стандартам, какая бы группа к ним ни пришла. Оттого часто инструменты выходят с испорченным звучанием. Такая заря советского рок–н–ролла 80–х годов, питерского рок–клуба. И если музыкант не имеет характера, уступает, то и продукт получает соответствующий.
— То есть если наши музыканты худо–бедно, но поспевают за последними веяниями в области мировой музыки, то звукорежиссеры — нет?
Н.: Такая ситуация характерна прежде всего для питерских студий, в Москве же звукорежиссеры за новыми технологиями поспевают.
И.: Там прогрессивнее, да, но там и дороже. Вилка такая. В Питере–то студии, оборудованные приличной аппаратурой, есть, нет людей. Потому у нас записаться можно подешевле, но звук, который нужен тебе, самому и придется искать. Нет фанатиков среди звукорежиссеров, фанатиков своей профессии. Причем они, как правило, все бывшие музыканты...
Ф.: ...Большей частью неудавшиеся...
И.: ...Вот они свое такое неудавшееся, неправильное видение и подсовывают музыкантам.
— Федор, ты сказал, что группа записала пятнадцать песен на русском языке. Означает ли это, что вы прекратили сочинять и петь песни на английском?
Ф.: Нет, я просто пока отложил в сторону большое количество такой музыки. Пока не было... как это сказать... социального заказа на эту музыку.
И.: Сейчас задача перед группой состоит в том, чтобы у нее появились хиты на русском языке, чтобы группа стала более популярной. А если петь на английском, то этого не добьешься.
Р.: Чтобы быть популярным в России, нужно петь по–русски.
И.: Добившись массового признания, потом можно будет вставлять в свои программы песни и на английском. У нас есть мечта: съездить в Англию и там сыграть где–нибудь в клубах, на каком–то фестивале и так далее. В Англии и надо будет показать английские песни.
— Мне кажется, что у вас больше хитовых вещей написано именно на английском языке...
И.: Мне многие люди говорят, что когда они слушают записи BEGEMOT на английском языке, то принимают нас за их группу, а не за нашу, поющую по–английски. Это хорошо сделанная музыка, стильная, пускай там есть какие–то недочеты, кто–то их найдет обязательно. Главное — сама попытка, что русская группа может звучать как западная, не провалилась.
Р.: А мне кажется, что русская группа еще долго не будет известна на Западе. Там очень много крепких средних групп, куда уж нашим туда пробиваться?!
— В России есть группа ГОРЬКИЙ ПАРК...
И.: Они играют и поют ничуть не хуже, а может, и лучше, чем все те западные музыканты, которые работают в том же направлении, что и "парки".
Н.: Да никогда они не достигнут уровня тех же MOTLEY CRUE!
И.: Я не это имею в виду, а то, что там много групп, которые хуже ПАРКА. Да, "парки" не выбьются на самые верха, там все занято, но в какой–то слой они попали достаточно плотно.
Ф.: Это мы плотно в какой–то теме завязли!.. У нас тоже неплохо получается петь по–английски, поэтому тебе это и нравится. Многие считают наш первый альбом, из трех выпущенных нами, самым интересным и красивым. А "Герои снов", русскоязычный альбом, он несколько сложноват по музыке. Та музыка, которую предложили мы, делалась у нас когда–то в семидесятых–восьмидесятых годах, такой своеобразный арт–рок. Он все равно не дотягивал по своему уровню до фирменного, и как раз из–за языка он всегда обламывал. Мы пытались как–то совместить, чтобы и сложная музыка была, и тексты не очень замороченные, чтобы все было гармонично. Мне кажется, что все так и получилось.
И.: Мне один человек сказал, что ему это напомнило группу АВТОГРАФ.
Ф.: Перед "Героями снов" второй наш альбом был выдержан вообще в панк–роке, замороченном таком. Я, кстати, такой панк–рок и люблю. А сейчас мы подошли к тому, чтобы наши новые песни гармонически были менее сложными для восприятия, были бы инструментально попроще.
— Как бы вы ни скрывали свою музыку за термином "пит–поп", всякие журналисты и критики, которые ни фига не смыслят в роке, будут относить вас к группам, играющим брит–поп. Вам не кажется, что мы снова как бы садимся в последний вагон уходящего поезда: когда брит–поп на Западе уже миновал пик популярности, у нас все больше появляется групп, играющих его?
И.: А что такое брит–поп, ты мне можешь сказать? Если OASIS, BLUR — это брит–поп, то RADIOHEAD — это уже не брит–поп, да ведь?
Ф.: Это можно было бы назвать европейским гранджем каким–нибудь.
И.: В данном случае я хочу сказать не о стиле, брит–попе, а о направлении, о новой волне, куда вошли и панк–рок, и брит–поп со всплеском новой гитарной музыки, которая пошла из Англии. Сейчас столько в брит–поп всего намешано, от легкой музыки до более тяжелой, авангарда какого–то. Но все, помня про "брит", про музыку на английском языке, забывают, что "поп" — это популярная, легкая музыка. А то, что мы всегда идем за ними, то тут уж ничего не поделаешь.
Ф.: Я про брит–поп читал года два назад в английских журналах, что он давно мертв. Начнем с этого. Но я специально придумал этот термин "пит–поп", чтобы просто сориентировать людей, что мы не играем ни "московский бит", ни что–нибудь еще такое, что мы из Питера. А во–вторых, сориентировать людей на ту волну гитарной музыки, которую мы играем, не просто британскую волну, а на появившиеся после техно всякие интересные группы. У нас стали известны RADIOHEAD благодаря этой смешной группе... МАША И МЕДВЕДИ. Все это нормально... Про нас теперь говорят, что мы похожи на АВТОГРАФ, говорили, что мы играем брит–поп... У нас записаны два первых альбома на английском языке и только! Только для того, чтобы доказать людям, что мы не просто какая–то группа со двора, которая научилась на гитарах играть, что мы на самом деле хорошая крутая банда, сочиняющая хорошую музыку, умеющая петь на двух языках, что мы не какие–нибудь там лохи из кабака...
Н.: МАША И МЕДВЕДИ тоже хорошая группа...
Ф.: Мне они этого не доказали!
Н.: Главное — найти свою нишу, своего слушателя, как, к примеру, МУМИЙ ТРОЛЛЬ.
Ф.: Я не поставил бы в одном концерте RADIOHEAD и МАШУ И МЕДВЕДЕЙ с МУМИЙ ТРОЛЛЕМ, я бы не смог слушать наших. Нет ничего в песнях МУМИЙ ТРОЛЛЯ, что бы мне было интересно, отложив текст, в музыке услышать, там нет ничего вообще. В МАШЕ И МЕДВЕДЯХ есть только этот гитарный ход, содранный с RADIOHEAD, — все, больше там тоже ничего нет. Там есть неплохой звук, который сделан не ими, а московскими звукарями, которых Коля хвалил.
Н.: Нет, о вкусах можно спорить сколько угодно.
Ф.: Я говорю как музыкант, который знает, как делается музыка, и который в ответе перед людьми за свою музыку...
Н.: ...А я говорю как слушатель!..
Ф.: Культуру людей надо поднимать, я так считаю. Если люди привыкли слушать "умца–умца", их надо учить и показывать им, что такое хорошая музыка. Я врубаюсь, что мы переборщили в "Героях снов", мы слишком много туда запихали хорошей музыки, и слушать это все кому–то, может быть, трудно.
— А кому легко?
Ф.: Нас любят студенты.
— Продвинутые?
Р.: Федор задумался...
Ф.: А хрен его знает! Мне нравится, что к нам после концертов подходят в большом количестве девчонки, которым наша музыка нравится.
И.: Смотришь на них и чисто внешне видишь, что это нормальные люди, черт–те что из себя не строящие, нормально с тобой общающиеся.
Р.: Мне так кажется, что продвинутые студенты слушают МУМИЙ ТРОЛЛЬ, а непродвинутые — СПЛИН. Так вот, BEGEMOT слушает публика МУМИЙ ТРОЛЛЯ.
Ф.: И это неплохо. Я сегодня ругал МУМИЙ ТРОЛЛЬ, но чем они мне нравятся, так это тем, что у них есть стиль — и в одежде, и во всем. Когда мы начинали, их еще не было, потом мы сделали первый альбом. Не прошло еще и полгода, поняли, что надо петь по–русски. И вдруг появились они. Я понял, что эти чуваки нам дорогу прокладывают, нам не надо было биться за то, чтобы этот стиль стал известен здесь, они взяли и тупо сделали свое дело. И все эти массы девчонок, которые прибегают со своими тетрадочками с вклеенными в них фотографиями Лагутенко, просящие, чтобы расписались... Ромка расписывался под фотографией Лагутенко, в метро где–то его догнали.
Н.: Интересно, а что было бы, если бы клип группы BEGEMOT крутился по телевизору так же часто, как тот клип МУМИЙ ТРОЛЛЯ?
Ф.: В то время. Не сейчас, а тогда.
Н.: Да можно и сейчас...
— А как ты, Игорь, и ты, Федор, вспоминаете восьмидесятые, глядя на нынешних кумиров молодежи?
И.: У меня были такие иллюзии, когда наш рок–клуб вылез на поверхность и в любом городе можно было повесить афишу "Ленинградский рок–клуб представляет" — и на любые команды пришла бы толпа народа, откликнувшись только на имя "Рок–клуб". Все думали, что у нас будет, как на Западе: рок по телевизору, в печати, официальную эстраду долой... Если то, что сейчас, — это то, к чему мы стремились, я просто разочарован: ресторанная музыка заняла умы всех людей.
Ф.: Я, если честно, вообще ничего не вспоминаю, я живу сегодняшним днем... Мы похоронили в прошлом году Андрея Панова, "Свинью", и, как мне кажется, его смертью поставили на прошлом крест. Толку ностальгировать особого нет, я не думаю, что в те времена было лучше, чем сейчас. Да, народ ходил на любую неофициальную музыку. Я помню, что на РОССИЯН можно было собрать кучу народа. Но если в те времена все было разрешено, то было бы как сейчас. Все бы поняли, что РОССИЯНЕ на самом деле группа хорошая, но не дотягивает до чего–то такого. Уровень музыкантов был... не очень хороший. Я помню, как раньше играли панк–группы, НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ, это же просто... Барабанщиком у них был парень, которого взяли в группу только из–за рожи, по корешам типа.
И.: "Нам нужен барабанщик. Ты будешь барабанщик". — "Я не умею". — "Что значит "не умею"!? Все очень просто: бам туда, бам сюда, все очень просто"... Желание играть было, а профессионализма — не так много. Люди брали в руки гитары под впечатлением зарубежной музыки, а не песен Высоцкого или ПЕСНЯРОВ. Под впечатлением LED ZEPPELIN, DEEP PURPLE. Делали что–то похожее, только на русском языке, но дальше ничего не развивалось. Все наши сегодняшние "монстры русского рока", развивайся они нормально, должны были бы делать что–то в духе нынешних DEEP PURPLE. А Макаревич салаты варит... Старые музыканты сегодня кидаются куда–то не туда. Гребенщикову захотелось в струю попасть, он с DEADУШКАМИ записался, но не оттого, что это его внутренняя потребность, а главное здесь коммерческое начало, желание попасть в какую–то модную прослойку.
— А ДДТ?
И.: Как делалась последняя программа ДДТ? Кто–то из приятелей подсадил Юру Шевчука на NINE INCH NAILS, на эту музыку, ему понравилось, и он решил приблизиться к этому звучанию, и в его виденье получилось то, что получилось, он этим доволен. Все равно он делал что–то под впечатлением, то есть наши монстры продолжают развиваться под впечатлением чего–то, чего–то западного. СПЛИН тот же. Даже больше. Я когда слушаю Васильева, то сразу вспоминаю НАУТИЛУС, КИНО, ранний ПИКНИК, я слышу в его голосе те интонации. Васильев занял ту нишу, которую освободил из–за смерти Виктор Цой. Было видно, как он становился Цоем. У СПЛИНА и публика та, что была у КИНО.
— СПЛИН и МУМИЙ ТРОЛЛЬ отобрали значительную часть публики у АГАТЫ КРИСТИ...
И.: А из–за чего отбирают–то? Народ чего–то хочет, а музыканты уже не могут им этого дать. У АГАТЫ какая–то монотонность прет, они скучные стали. Мое личное мнение, что в Свердловске было две группы, заслуживающие внимания: УРФИН ДЖЮС и ТРЕК, где Полева была. Потом появился НАУТИЛУС, вот — три. А ЧАЙФ и АГАТА КРИСТИ... это так... УРФИН ДЖЮС и ТРЕК же — яркий пример того, как команды не дотягивают до большой раскрутки "благодаря" каким-то внешним и внутренним дрязгам, скандалам. Это были очень прогрессивные на то время группы, делали то, что на Западе называется progressive. Они были на шаг впереди всех остальных наших музыкантов. В Питере такой командой был ЗООПАРК, в котором смешались чисто внешнее обаяние Науменко, его разгильдяйство, отношение к жизни и отличная музыка.
— Сегодня пытаются реанимировать КИНО под названием КИНО С САМОГО НАЧАЛА, чуть раньше вновь появился ЗООПАРК...
И.: С КИНО более понятно: два бывших участника КИНО, Рыбин и Каспарян, имеют полное право собраться и сыграть что–то в память. А в ЗООПАРКЕ сегодня играют люди, которые при Майке никогда в состав группы не входили. Единственный — это вокалист Донских, принимавший несколько раз участие как сессионный музыкант в записях ЗООПАРКА. Это то же самое, как группа ВИКТОР, поющая песни Виктора Цоя.
— Ну и напоследок расскажите о той самой знаменательной встрече в Санкт–Петербурге группы BEGEMOT с группой DEEP PURPLE.
Ф.: Первым делом я поперся на пресс–конференцию в гостиницу. Посидел в первом ряду, посмотрел на все это, отвесив челюсть, подарил компакт Гиллану, ни о чем с ним, естественно, не говорил: секьюрити были там очень серьезные. Потом мы сходили на концерт, торчнули там изрядно, у меня слезы на глаза наворачивались, когда они пели старые песни, я буквально впал в детство: пришел на концерт одним человеком, а ушел совсем маленьким... И мы поехали в гостиницу, попробовать подписать плакаты, поехали просто наобум...
И.: ...В фойе столкнулись с ними лоб в лоб, и сразу легко завязался контакт (не как с нашими звездами). Они отгоняли от нас секьюрити, пытавшихся увести их в какой–то кабак, — мол, нет, спокойно, ждите, мы будем общаться.
Ф.: Я, конечно, сказал, что это была первая группа, которую я услышал. Меня Роджер Гловер так похлопал по плечу — ну да, я понимаю. Я не стал там валяться перед ними на коленях, что я ваш фан и тому подобное. Я не был их фаном, в детстве я их слушал, но был период, когда лет десять я от них отдыхал, считая, что DEEP PURPLE — это пройденный этап, что так, как они, играть нельзя, что слушать их невозможно. А после того, как они снова собрались, меня просто тошнило — я не люблю, как играет Блэкмор, начиная с RAINBOW. И вот сейчас два последних альбома с Морсом привлекли мое внимание сильно. Это очень хороший гитарист!.. А росту совсем маленького, да и Гиллан тоже... На самом деле говорить с Гилланом было не так просто, как с остальными. Когда хмель взял свое (в ресторане мы потратились на две маленькие бутылочки шампанского, заплатив просто какие–то безумные деньги), он начал какой–то длинный спич насчет того, что стран много, зачем–то перечислил порядка десяти государств, что простые люди везде одинаковы, только образ жизни разный, политики разные, а потому музыка всех объединяет. Смотрю, сидящие рядом техники притихли, уважительно так... Потом он еще какую–то тему прогнал, о том, что пишет песни про свободу, что надо быть свободными... А потом все нормально было, стеб какой–то начался, техники рассказывали анекдоты...