Крама

КРАМА заканчивает рефлексировать

И такое случается в журналистской практике: интервью с Игорем Ворошкевичем выспевало около года. То одни, то другие причины мешали спокойно сесть и поговорить. И вот случилось! В конце декабря, после одного из самых тяжелых годов в судьбе белорусской группы КРАМА, перед всякими годовыми раздачами мы сели и поговорили. О чем? Читайте ниже.

Несколько ремарок: в интервью Игорь часто повторял слова "понятно" и "может быть", первое — применительно к пройденному КРАМОЙ творческому расстоянию, второе — к судьбе ближайших альбомов и вообще ближайших планов. Не подумайте, что лучшая группа Беларуси 1994 года осталась в прошлом, нет: КРАМА заканчивает рефлексировать, и, дай Бог, 1999 год станет и для группы, и для ее солиста удачным. А данное интервью будет претендовать на лавры "этапного". Как говорится, выкиньте пессимизм в мусорный ящик, товарищ, взяв на вооружение прагматику.
Группа авторов
— КРАМА всегда играла музыку, не рассчитанную на широкие массы: blues, blues–rock, но тем не менее всегда была очень популярным коллективом. Как можно объяснить этот парадокс?
— Тогда, когда мы были популярны (сейчас, понятно, популярности немножко поубавилось), нас сразу же стали обвинять, что мы играем попсу. То есть получается такой нонсенс — как только человек подымает голову, люди со стороны не смотрят на его творчество, а если твои песни знают и поют, значит, ты уже попсовик. Это очень нехорошая черта советских людей; "совок" этот как был в наших людях, так он в них и живет по сей день...
Очевидно, все это идет за счет предельной искренности. Я как художник (поскольку окончил театрально–художественный институт) считаю, что в искусстве самое главное — это предельная искренность. Неважно как, неважно что — если человек искренен, если у него что–то получается, если это нравится людям, значит, это имеет право на существование, музыка это либо живопись, скульптура. Я не могу себя хвалить: вот, мол, какой я хороший композитор, но, значит, что–то было и есть в этих песнях, если людям нравится.
— Что, по вашему мнению, играет важнейшую роль в том, что группа становится популярной в Беларуси: то ли это продажа кассет, то ли это количество отыгранных концертов, то ли еще какие–то причины? Как это было у КРАМЫ?
— Как это было у КРАМЫ... Стали писать песни, записали их, стали играть их на концертах — людям это стало нравится. Насчет проданных кассет... Я считаю, что этот рынок не совсем налажен. Знаю, что, кроме Минска, в остальных городах Беларуси практически невозможно достать наши кассеты. Я и у Цыбина (глава фирмы "Ковчег". — Авт.) спрашивал про это, он говорит: "Мы кассеты не распространяем по Беларуси". Возможно, это будет происходить через ПанРекордз.
Популярность приходит к певцу или к команде во всех странах одинаково, то есть ты пишешь песни, записываешь их, исполняешь, и в зависимости от того, нравятся они людям или нет, ты становишься популярным или не становишься — принцип простой.
— Вы всегда подчеркиваете, что в КРАМЕ всегда играли суперпрофессионалы. Может быть, тут сыграл свою роль и этот факт?
— Еще начиная со времен БОНДЫ мы старались играть хорошо, то есть уделяли очень много внимания именно качеству музыки. Это не всегда получалось, потому что не всегда аппаратура позволяла хорошо сыграть или записаться, и до сих пор это происходит — к сожалению, от технического оборудования очень много зависит. А насчет профессионализма — профессионализм рок–музыканта не зависит от высшего или среднего образования, потому что, если на Западе этому учат, например, в школе Беркли, то у нас такой школы нет. Все зависит от самого музыканта: Сергей Труханович хорошо умеет играть на гитаре только благодаря себе, потому что он сам научился, сам себя сделал, может, кто–то что–то ему показал. Точно так же я когда–то начинал учиться играть на губной гармошке, в году, наверное, 76–м. Понятно, что до сих пор нет никаких школ по игре на губной гармошке. Это все зависело от меня, мне просто очень хотелось научиться на ней играть, и я научился, не могу сказать, что супер, но для этого уровня я знаю, что и как надо сыграть.
— Если в КРАМЕ всегда играли профессиональные, сильные музыканты, то откуда же такая "текучесть кадров"?
— То, что я скажу, не новость: текучесть кадров из–за той ситуации, в которой находился и находится сейчас белорусский рок–н–ролл, то есть невозможность заработать достаточное количество денег, чтобы о них не думать. Когда человек играет пять или шесть лет, ничего за эти годы не заработав, а нужно устраивать свою личную жизнь (человек женится — ему нужно покупать квартиру или машину или еще что–то), то он совершенно естественно начинает думать о том, чтобы уйти. В данном случае я говорю про Руслана, нашего бывшего бас–гитариста. Я к нему очень хорошо отношусь, но жизнь его поставила в такие условия, что он вынужден был уйти по этой причине. Кого–то приходится не то чтобы выгнать, но, скажем, попросить; я в таких случаях говорил: ты играешь недостаточно хорошо для того уровня, которого достигла команда.
Но все это пришло к нам после поездок в Москву и Польшу. Когда сидишь на одном месте, в своем болотце, никуда не показываясь, достаточно среднего уровня игры, а если бы мы выехали в Англию или в Америку, то там просто дичайшая профессиональная конкуренция, там нет такого, что если ты плохо играешь на гитаре или на барабанах, тебя будут держать в команде — тебя просто заменят другим музыкантом. Но для команды, существующей на территории Беларуси или вообще на территории бывшего Советского Союза, это, конечно, не совсем подходит, потому что лучше иметь постоянный состав, даже если музыканты среднего уровня. Но рынок диктует другие условия, поэтому различные изменения в коллективе происходили. Не знаю, будут ли они еще, надеюсь, что нет.
— На концертах создается впечатление, что вы — явный лидер группы, и временами это лидерство переходит в диктаторство. Может быть, в этом тоже причина тех неполадок в коллективе, которые стали проявляться в последнее время?
— Я уже говорил в каком–то интервью, что КРАМА всегда держалась только лишь на демократии и никакой диктатуры у нас не было. Я по сути своей не диктатор и всегда очень хорошо относился, отношусь и буду относиться к ребятам: все музыканты, с которыми я работаю, это мои друзья, но так как я лидер — сочинение музыки и в принципе все висит на мне, — я вообще отвечаю за саму эту идею. Меня иногда ставили в такие условия, когда я был с кем–то груб, но не бывает ни одной семьи без скандала, не бывает ничего гладко в жизни. Может быть, кто–то на меня обижался, может быть, я кого–то обидел — я могу со страниц газеты попросить прощения.
Я считаю, что человеческие качества играют очень большую роль в том, чтобы коллектив был цельным, но опять же это все условия нашей жизни, условия рынка. Я делил со всеми музыкантами тяготы и делился со всеми последней коркой хлеба, когда были такие времена, и они делились со мной. Я никогда не брал больше денег, чем все остальные музыканты, поэтому я и говорю, что у нас никогда не было диктатуры — мы всегда делили деньги поровну. В отличие от группы РУБЛЕВАЯ ЗОНА... Я немножко знаю историю этой группы, так как у нас играют Толя Горбач и Саша Газизов, которые в ней работали. Так вот там ситуация была совсем иная — лидер ЗОНЫ Минаков забирал себе львиную долю, а им отдавал какую–то часть, которую они делили между собой. Вот это я считаю диктатурой. В итоге человек просто послал на три буквы своих музыкантов, обманул их и уехал в Бельгию, воспользовавшись их услугами и услугами еще многих других людей.
— Но вы не будете отрицать, что КРАМА последний год находилась в кризисе. Как вы думаете, какой это был кризис — творческий либо все–таки личный?
— Творческого кризиса в КРАМЕ не было и никогда не будет, потому что творческий процесс зависит в первую очередь от меня. Творческий кризис — эта когда человек перестает писать песни. Я их никогда не переставал писать и не перестану, потому что они рождаются сами собой. И на сегодняшний день при наличии денег мы могли бы записать два полноценных альбома, а если поработать и поднапрячься, то и три альбома. Другой вопрос, надо это или не надо. Но все это зависит от денег, которых нет ни у меня, ни у спонсоров. Спонсоры вообще нами не интересуются, потому что мы неудобны ни для кого: мы и не реакционная команда, и не попсовая, мы получились где–то между. Вот, например, у наших друзей из группы ПАЛАЦ тоже довольно тяжелое время, но им проще, так как их музыка основана на фольклоре, в их музыке нет политики, как не было ее у ПЕСНЯРОВ, им проще существовать при нынешнем режиме, а мы попали не туда и не сюда. Вы же знаете историю с этими деньгами, которые искали полгода, чтобы выкупить альбом "Што дапаможа нам". От меня это, конечно, не зависело, но вы можете представить, в каком состоянии я находился все это время — в абсолютно сумасшедшем.
Не знаю, стоит ли это выносить на страницы газеты, но в моей личной жизни произошло много печальных, грустных, страшных событий: я потерял очень много близких людей, начиная с отца и заканчивая бабушкой и дедушкой, буквально за два года. Я, в принципе, потерял семью, у меня вообще нет дома. Я не хочу плакаться, но совершенно понятно, что я человек не железный, не железный Феликс, и все эти события, совершенно понятно, влияли на мою психику. Иногда я находился в состоянии просто глубочайшей депрессии. Плюс ко всему — политическая ситуация в нашей стране. Если бы я был круглым идиотом, то я бы не отказывался, когда мне предлагают с экрана телевизора поздравить белорусский народ, если он еще существует, и пожелать ему чего–нибудь. Я не могу из себя ничего выдавить, потому что знаю, что произойдет. Я интересуюсь политикой, читаю газеты, смотрю телевизор и знаю дальнейший сценарий того, что будет, очень хорошо.
— А часто поступали такие предложения — поздравить белорусский народ?
— Поступали. Вот недавно Пинигин (режиссер БТ. — Авт.) меня попросил на заключительном концерте фестиваля видеоклипов. Я не помню, что я там выдавил из себя, но, по–моему, что–то не очень хорошее.
— Ходили слухи, что перед презентацией последнего альбома КРАМЫ вы дали оплаченное интервью одной молодежной FM–станции. Это так?
— На эту тему я говорю в первый и последний раз: я, Игорь Ворошкевич, дал интервью радиостанции "Стиль", потому что мне позвонил мой давний знакомый Герман Бабкин и предложил дать интервью для того, чтобы презентовать альбом на новой FM–станции. На тот момент я не знал, на каких волнах она выходит, это я совершенно честно говорю. Мне рассказывали, что я хвалил или благодарил Лукашенко — никаких благодарностей Лукашенко с моей стороны не было, я на самом деле просто прорекламировал альбом, не зная, что эта станция заняла волны предыдущей белорусскоязычной радиостанции "Радые 101.2". Я просто пожелал им долгих лет жизни — вот и все, что было.
А насчет того, что мне заплатили, это я вообще в первый раз слышу. Есть много людей, которым бы не хотелось, чтобы группа КРАМА существовала, и совершенно понятно, что они будут болтать разную ерунду. Но вот если умный человек, который хорошо меня знает, логически подумает, что если я отдал белорусской идее почти пятнадцать лет, то разве я могу вдруг ни с того ни с сего пойти на пропрезидентскую радиостанцию и поблагодарить президента за то, что она открылась. Честное слово, я просто не понимаю.
— Получилось так, что вас подставили?
— Скорее всего так и получилось. Я еще раз говорю, что Германа Бабкина я знал очень давно и у меня даже мыслей никаких не возникло. А зачем мне было отказываться, когда после стольких лет мытарств с этим альбомом вдруг предлагают его прорекламировать где–то?! Нас практически вообще нигде не слышно, хотя все записи есть и на "Би–Эй", и на "Роксе"; я каждый день езжу в машине и слушаю эти радиостанции, но КРАМУ я ни разу не слышал даже по "Миру".
— Давайте поговорим о вашем последнем альбоме. Как вы сами его оцениваете?
— Я не буду говорить, что он не удался, но он, к сожалению, получился просто вымученным. То есть по составу песен лично для меня он лучший из того, что было сделано, потому что он был выстрадан. Но я сам слышу ту вялость, которая там присутствует. Это все просто оттого, что мы устали — устали ждать, когда мы сможем его записать, дописать, потом выкупить и, наконец, презентовать. Это совершенно понятно, психологически сказалось на альбоме. Но по материалу это мой любимый альбом.
— На последнем альбоме есть песни различного плана, допустим, песня "Дзе ж ты хадзiла" выдержана в кантри–стиле. Это что–то новенькое в звучании КРАМЫ.
— На новых альбомах КРАМЫ, которые, как я надеюсь, когда–нибудь выйдут, можно будет найти совершенно разные песни, и в том числе абсолютно непохожие на то, что мы делали до сих пор. Хотя возвращаться к старому не очень хорошо, но у меня есть куча песен еще с года 86–го, более жестких, более панковских, выдержанных в традициях новой гитарной волны. И, очевидно, придется подумать, что лучше записать на сегодняшний день. Может быть, не стоит, как в этом последнем альбоме, мешать песни, может быть, его стоит сделать более жестким, прямолинейным — выдержанные в одном стиле довольно быстрые песни.
Есть и масса спокойных лирических песен — можно записать акустический альбом. Но на сегодняшний день разговор о выпуске нового альбома не ведется, поэтому я еще не решил, какой альбом нужен, что сейчас больше заинтересует белорусскую молодежь. Наверное, лучше выпустить более жесткий альбом, но так или иначе к какому–то выводу придется прийти. Но опять же тогда, когда появятся средства для записи этого альбома. Ну а пока что об этом говорить: не будет денег — не будет альбома ни год, ни два, ни три, ни четыре. Я сам, к сожалению, не могу записать альбом в квартире.
— Новая, очень модная тема в белорусской музыке — тема проектов. Ваш последний проект был с лидером московской группы ЛИГА БЛЮЗА Николаем Арутюновым. Могли бы вы рассказать о нем поподробней?
— Это был не проект, а обычная блюзовая акция. Так громко написали в афишах, видимо, чтобы больше привлечь людей на концерт. Я всегда говорю и никогда не скрываю, что мы общаемся со множеством музыкантов, неважно, русские они, поляки, евреи или украинцы. С Колей Арутюновым я знаком недавно, он такой общительный, коммуникабельный человек. Бывает такое в жизни — встречаешь человека, знакомишься с ним, и у тебя создается такое впечатление, что ты знаешь его уже лет десять. Вот то же самое произошло с Арутюновым.
А история была такова: мне позвонил Гена Стариков (президент минского "Стар–Клуба". — Авт.) и сказал, что по финансовым соображениям не может пригласить на блюзовый фестиваль всю ЛИГУ БЛЮЗА, что приедет один Коля Арутюнов, и попросил меня ему подыграть. Совершенно понятно, что в блюзовой жизни сейшн — самое главное. Но, к сожалению, сейшна не получилось, потому что времени уже не было. Но вот я ему звонил несколько дней назад, и он мне сказал, что, несмотря на плохой звук, вроде получилось неплохо, душевно; мне тоже понравилось, хотя конец концерта получился таким скомканным, но все равно.
Блюз — это дружба, музыка друзей, на языке блюза могут говорить совершенно разные люди.
— Если взять фестиваль "Блюз жыве у Мiнску", то там было много молодых команд. Вы видите, как сейчас развивается белорусская блюзовая и рок–н–рольная сцена?
— Белорусской блюзовой сцены нет. Она существует только в нашем лице, я имею в виду белорусскоязычную, потому что мы играем музыку на основе блюза. А англоязычная развивается очень хорошо.
— Кого вы могли бы выделить?
— Тех же HASTA LA FILLSTA, STOKES, THANK YOU JESUS и массу других команд, я просто не помню их названий, я не журналист, мне это не надо. Появилось множество молодых хороших музыкантов. Жалко, конечно, что они поют по–английски, но я ведь не могу заставить кого–то петь по–белорусски. Ради Бога, пусть поют по–английски, а я буду петь по–белорусски. Мне нравится так, а по–английски буду петь свои любимые песни, это совершенно нормально, это то, чему я как рок–музыкант обязан. Те же DOORS, Мориссон, Хендрикс, Дженис Джоплин — это всегда были мои любимые музыканты и любимые люди, и я им, безусловно, благодарен за то, что я пришел к рок–музыке, а потом уже, в нее попав, я пришел к тому, что надо петь по–белорусски, то есть полностью осознал идею "Адраджэння" Беларуси, ее языка, истории — всего.
— У вас ведь такой солидный музыкальный багаж. Обращались ли к вам когда–нибудь молодые музыканты за помощью, за советом, за передачей опыта?
— Бывало, кто–то просил на гармошке сыграть. Когда у нас была возможность, мы сами искали какие–то команды, неважно, белорусскоязычные они, русскоязычные или англоязычные, и делали концерты — сначала в Альтернативном театре, это вообще было самое золотое наше время, потом в "Аквариуме".
— А вы можете сказать, что благодаря КРАМЕ, благодаря вам какая–то группа выбилась в люди?
— Ну, не могу сказать, что только лишь благодаря нам, но какое–то участие мы приняли в судьбе группы STOKES. Я думаю, что Леша Стокс не будет спорить. Мне просто позвонил Кравченко Сергей, который был бас–гитаристом в БОНДЕ, и сказал, что есть вот такая новополоцкая команда, они хотят с нами познакомиться. Я говорю: пожалуйста. Они приехали, поставили кассету с концерта, мне понравилось, и мы сделали пару концертов. Сыграли вместе у них в Новополоцке. Но опять же это не благодаря нам они вылезли, а благодаря своему упорству; мы, может быть, что–то для них сделали, только самую малость.
— Можете ли вы с высоты своего опыта оценить ту ситуацию, которая сложилась сейчас в Беларуси с рок–н–ролом?
— Сейчас развивается много англоязычных команд. Но эта тенденция не только белорусская: если в Польше в 80–е годы после кризиса мало кто пел по–английски, теперь даже те команды, которые приезжают на "Басовiшча", поют по–английски. В России, по–моему, такая же ситуация, то есть все это свойственно не только Беларуси. Перспективы для белорусскоязычной музыки я не могу сейчас, если честно, спрогнозировать, потому как ситуация и политическая, и экономическая складывается не в нашу пользу. Это видно на нашем примере: если команда, имевшая довольно большую популярность и имеющая все средства, чтобы играть, находится сейчас в таком положении, то говорить, что какие–то молодые команды ждет светлое будущее... Я так не думаю, если только не произойдет какого–то чуда. Тем более что мы на пороге больших политических событий. Чем это кончится, я думаю, ясно. В данном случае нужно надеяться, чтобы не начались какие–то боевые действия, переходящие в гражданскую войну на всей территории бывшего Советского Союза. Поэтому после того, как что–то произойдет в 2000 году, тогда можно будет говорить о каких–то прогнозах, потому что сейчас все мои мысли только о политике. Больше о политике, чем о музыке.