Zartipo, The

ЗАРТИПО

(Окончание, начало в "МГ" #50.)

— Андрей, ты же был знаком с Майком Науменко?
— Да. Вычитав весной 84 года в газете, что в Питере открылся рок–клуб, я тут же сказал ребятам: "Мужики, едем в Питер знакомиться!". Наш барабанщик Сергей Старикович позвонил в питерский журнал "Рокси". Ему ответили: "Берите пару бутылок водки и приезжайте". Покупаем водку и едем. В редакции "Рокси" сидел Майк Науменко. Стали слушать записи. Науменко наша музыка очень понравилась. Нам подарили самиздатовские журналы. Рассказали о том, что в Питере есть два кита — черный и светлый: КГБ, создавший рок–клуб, и Гребенщиков, который находил время, извини за банальное выражение, для общественной деятельности. Он оказал моральную поддержку Цою, был едва ли не крестным отцом самиздатовских журналов.
— Я, кстати говоря, не знал, что БГ имел какое–то отношение к журналистике, до тех пор, пока однажды, будучи в Питере, не поплакался ему, что мне надоело читать газеты и писать политические материалы. И Борис Борисович ответил, что хорошо понимает меня, поскольку сам был журналистом.
— Он не был журналистом в полном смысле этого слова. Но Гребенщиков, талантливый человек, специально делал такой промоушн питерскому року. Я вот помню историю, связанную уже с Майком. Редактор "Рокси" сказал Науменко: "Тут официальная пресса опять тебя ругает!". А Майк ответил: "Отлично! Народ же понимает: если ругают, значит, это заслуживает внимания". После чего одолжил пять копеек на метро и ушел. Да и не только Науменко произвел на меня какое–то впечатление. Те же СТРАННЫЕ ИГРЫ, АВИА. Познакомились с Задерием из АЛИСЫ, с группой ТЕЛЕВИЗОР. Питерцы вообще шутили над нами: вы, мол, белорусы, почему–то все заканчиваетесь на "ы" — ВЕРАСЫ, СЯБРЫ, ПЕСНЯРЫ, БЛИЗНЕЦЫ.
— Но эта поездка в Питер что–то дала вам?
— Белорусские музыканты вообще живут сами в себе. И постоянно стремятся подражать западной музыке. А питерцы уже успели промочить ноги. Рок был их жизнью. Поэтому они стремились быть на кого–то похожими уже в меньшей степени. Они больше думали о том, чтобы играть разную и выразительную музыку. У нас же превалировал провинциализм. Впрочем, я всегда чувствовал, что то, что делает наша группа, это нормально. Поэтому и в Питере было ощущение, что мы наконец попали в свою тарелку. Москва же психологически помогла нам мало. Но это и объяснимо. В то время даже ходил такой анекдот: в Питере рок — это конфликт между голодными и сытыми, а в Москве — между сытыми и обожравшимися.
— В твоем архиве есть такая уникальная вещь, как датированный декабрем 1984 года паспорт на вокально–инструментальный ансамбль. Как вы его "заслужили"?
— В 1983 году минский журналист Дима Подберезский отдал наши кассеты Сергею Виноградову, работавшему на Белорусском телевидении в молодежной редакции. И Виноградов сказал: "Я не могу снять группу без официального документа". Я пошел по всем инстанциям, попутно рассказывая сказки о том, что мы — вокально–инструментальный ансамбль.
— Что надо было сделать для получения этого паспорта?
— Выступить перед горисполкомовскими чиновниками, которые и решали: казнить или миловать? Для того же, чтобы нас все–таки аттестовали, мы выдумывали всевозможные тактические приемы: потише играли, делали неразборчивым голос и так далее. Это же было время правления Черненко. Саша Липницкий рассказывал мне, что Константин Устинович рокеров просто ненавидел. Поэтому очень многих рокеров "пасли" люди из КГБ. Правда, до Минска эта волна неприязни доходила уже достаточно ослабленной. Меня, например, однажды вызвал секретарь комитета комсомола. Он сказал: "У вас был концерт в университете. Мне доложили, что вы пели сомнительные песни. Если вы еще раз подобное сыграете, ничем помочь я вам уже не смогу". Кстати говоря, после выступления во время очередной аттестации даже была попытка пригласить ЗАРТИПО на постоянную работу в филармонию. Но когда заместитель директора филармонии послушал нас на следующем концерте, на котором мы выступали уже без настроения, он был удивлен: как мы могли так сыграть?! В результате в филармонию нас никто уже не звал. Когда же Дима Плотко уехал, я месяц ничего не делал. Тогда же познакомился с Васей Шугалеем, предложившим сделать что–либо вместе. Но я прямо ответил ему: ты — очень яркий человек, нам вдвоем будет тесно. Потом позвонил Леня Нарушевич: я, мол, гитарист, давай познакомимся. И Леня практически сразу нашел тот состав ЗАРТИПО, с которым мы затем вместе и работали: Валера Башков (бас–гитара), Леша Зайцев (барабаны), Саша Ляшкевич (звукорежиисер). Плюс Валера Шашок и сам Нарушевич на гитаре. Я подготовил весь материал, сделал аранжировки. Но сразу предупредил музыкантов: "Первые несколько месяцев будете слушаться только меня. Никакой демократии. А потом будет колхоз". В результате программа была подготовлена буквально за месяц. А потом опять приехала "будка "MCI". И мы записали еще один альбом.
— Она каждый раз умудрялась приезжать очень кстати!
— Да мне и Витька Глазков, звукорежиссер "MCI", говорил: "Такое чувство, как будто в Минске ты один и живешь: приезжаем и только тебя и видим". Целый год мы усиленно репетировали. В процессе же этой работы произошло очень интересное событие: импровизируя, мы случайно наткнулись на такой способ игры, как спонтанная импровизационная музыка. Дело в том, что мы все репетиции записывали на магнитофон. Прослушивая затем этот материал, я подумал: "Как это так? Просто начать играть и музыку брать буквально с потолка?!". Но я ведь абсолютно четко слышал, что музыка есть, есть и музыкальный образ. Я разбирался, анализировал. Леня Нарушевич, музыкально очень талантливый и энергетичный человек (когда он сильно сердится, у него отстают часы), тоже обратил на это внимание. И мне стало жутко интересно! Я начал разбираться во всей мировой музыкальной культуре и в результате выяснил: оказывается, такая музыка существует. И название ей — спонтанное музицирование или открытая музыка, новая импровизационная музыка. Это отдаленно похоже на фри–джаз. В результате мы на год оставили в покое нашу песенную программу. И весь 90 год работали над этим направлением. Мы сделали неплохие самопальные записи. И если в Питере к ним отнеслись достаточно спокойно, то Наташа Комарова из Москвы, услышав нас, буквально через две недели пригласила нас на фестиваль "Сырок". Приехав в Москву еще раз через год и прожив там целый месяц, мы сделали запись на Мелодии. Должна была выйти пластинка. Но через две недели вместе с Советским Союзом развалилась и Мелодия. Поэтому пластинка так и не появилась. Мы всегда попадали в такие вот "пересменки". В 91 же году, уволившись с наших работ, мы занялись только музыкой.
— То есть стали профессиональным коллективом?
— По сути, но не по деньгам. Тогда же в арт–кафе Белсовпрофа организовали нечто вроде клуба, работавшего в течение полутора лет. И приглашали туда МРОЮ, ЗИНДАН, НОВАЕ НЕБА, другие группы. В общем–то, это была точная модель европейских клубов. И когда потом ездили в Германию, играли именно эту музыку. Мы поехали туда просто для того, чтобы заработать на жизнь. И действительно, с 92 по 94 год мы были в состоянии оплачивать все наши поездки и еще получали зарплату в размере 25–35 долларов каждый. Нашим менеджером был Андрей Токар. А в 93 году маленькая независимая фирма в Англии Music & Elsewhere выпустила нашу программу на кассете. В 95 году она растиражировала еще одну нашу программу.
— Но ты хоть сам эти кассеты видел?
— Нет. Но на фирме сразу честно сказали, что, не претендуя на авторские права наших работ, ничего нам не заплатят. Зато к каждой кассете прилагался пресс–релиз с нашим адресом. То есть это был такой промоушн.
— Промоушн состоялся?
— Да, одна английская группа, прислав свои демо и пластинку, предложила нам поиграть: мы делаем им тур в Беларуси, они нам — тур в Англии. Но мы отказались, потому что, во–первых, они бы у нас ничего не заработали. К тому же мы понимали, сколь мало мы сами заработаем в Англии: могло случиться так, что у нас просто не хватило бы денег на обратную дорогу. Вообще же за все время существования группы у нас никогда не было спонсоров. Поэтому мы постоянно жили впроголодь.
— У тебя есть еще одна реликвия: диск Питера Гэбриела с его автографом. Как он оказался у ЗАРТИПО?
— Шел, кажется, 93 год. В Минск приехала делегация — музыканты из Германии и Англии. Они пришли к нам, на Главпочтамт, на концерт. Через год приехали вновь. И английский барабанщик, увидев нас, воскликнул: "Привет! У меня для вас есть подарок!". Он достал пластинку с автографом Питера Гэбриела. Переводчики уже объяснили: этот барабанщик рассказал Гэбриелу о том, что едет в Беларусь. И тот, подписав свои альбом и постер, сказал: "Отдайте это самой самобытной белорусской группе". Музыканты же, устроив собрание специально по этому поводу, решили, что подарок предназначается ЗАРТИПО. Барабанщик также разговаривал по телефону с Полом МакКартни, который пожелал успеха всем белорусским музыкантам.
— ЗАРТИПО начала разваливаться с осени 94 года?
— Наша музыка во второй половине 94–го несколько изменилась. До сих пор она была авангардной и импровизационной. Но программы оказывались достаточно разноплановыми и не очень ровными для концертного восприятия. Теперь же мы продолжали играть ту же импровизационную музыку, но уже положенную на достаточно тяжелые и мощные риффы. Сама программа стала стилистически более выдержанной. Мы показывали ее на фестивале "КГ. Сердитый праздник" во Дворце спорта. И я сразу почувствовал хорошую зрительскую реакцию. Потом был концерт во Дворце молодежи: море народа, выступают практически все наши группы. Я играю и чувствую, что музыкантов нет. Все профессионально и здорово, но внутри холод, пустота и лабство, как в кабаке. Группа распалась уже после поездки в Германию — в 95 году: ребята бросили гитары и больше на репетицию не пришли. Потом на общем собрании мы решили полгодика ничего не делать. Это был очень тяжелый для меня период. Собравшись же весной 96–го, музыканты приняли окончательное решение уйти из группы. Факт свершился. Я начал работать над музыкой к фильму Юрия Хащеватского "Эхо молчания". Эта работа очень отвлекла меня. И теперь, после всей этой истории, у меня есть внутреннее предубеждение: я больше не хочу играть с музыкантами. Потому что хорошая музыка будет получаться лишь в том случае, когда человек горит, когда он хочет играть. Во–вторых, для того, чтобы создать коллектив, чтобы были гармония и балланас, требуются годы. И я не хочу этим заниматься. Я хочу делать только музыку.
— Ты видел какие–либо аналоги тому, что тогда собирался делать?
— Нет. Я знал, что какие–то гитаристы занимаются чем–то подобным. Но я не слышал самого материала. В действительности огромное количество поп– и рок–музыки делается как раз подобным образом — с помощью компьютеров и синтезаторов. Однако дело в том, что синтезаторы и секвенсорные программы звучат фактически как машина. Музыкант же практически не в состоянии сыграть два одинаковых звука. Есть какие–то неуловимые нюансы, которые и называются живой игрой. А в компьютерах и секвенсорах звук полностью повторяется. Поэтому надо было запрограммировать саму манеру исполнения, звукоизвлечение тембра, атаки, характер и расстройку нот, взаимодействие между инструментами. Есть центральное понятие в такого рода музыке, сейчас очень модное в Европе, — общий грув. Это стилистическая манерность звучания секвенсорных программ, стилистический квантайз. Но пока нет такого программного обеспечения, которое может автоматизировать подобную работу. Есть только чисто исследовательские разработки. Поэтому все приходится делать вручную: каждую ноту, каждый звук и любое взаимодействие звуков в аранжировке, в исполнении надо перебрать руками. Это просто сумасшедшая работа!
— Наверное, проще сыграть вместе с музыкантами?
— Да. Я долго думал, почему музыканты за рубежом не занимаются ничем подобным? Наверное, потому, что западный человек, четко представляющий, как должна звучать музыка, видимо, находится на такой ступени своей музыкальной карьеры, когда у него есть деньги и возможность пригласить живых музыкантов, а не париться с компьютером. Это ведь значительно проще и дешевле. Но у меня такого выбора не было.
— Женя Хавтан рассказывал, что его вокалисты меняются спустя каждые четыре года. И когда я спросил, сколько же осталось еще петь в БРАВО Роберту Ленцу, Хавтан ответил, что ему не хотелось бы, чтобы Роберт уходил, поскольку Женя уже просто устал.
— Я попал в аналогичную ситуацию. Все свое время, душевные и физические силы я вкладывал в музыкантов. В результате они стали очень хорошими мастерами. Но, став ими, ушли. А начинать заново, когда я знаю, что снова наступлю на эти грабли?.. К тому же, когда была группа, у меня оставалось мало времени для самих занятий музыки. Но внутри–то все звучит! Поэтому я и выбрал именно этот путь. У меня профессиональная, хотя и очень старенькая техника: компьютер "Atari" и саундмодуль. Но это не принципиально: все эти программы можно перенести на хорошие синтезаторы и студии. Правда, поначалу я не был уверен, можно ли "оживить" компьютерную музыку. Эта работа в чистом виде заняла больше года. К тому же тот компьютер, на котором я работаю, невозможно использовать для анализа материала. Это совершенно конкретные цифры, графики и функции. В общем–то, готовая научная статья. И то, что я сейчас делаю, находится в пределах науки, занимающейся искусственным интеллектом.
— Первый опыт виртуальной группы ЗАРТИПО ты продемонстрировал в Германии?

— Да. Первые ощущения — становится жутковато. Будто на сцене — призраки. Прямо холодок пошел! У меня же двадцатилетний опыт "живой" игры с "живыми" музыкантами. Сами немцы говорили после концертов: "Да, это интересно. Но мы хотели бы увидеть это нечто, что и создает эти звуки. Да, ты играешь на гитаре. Но ведь присутствуют и другие линии, акценты. Однако этого не видно".
— Не было мысли создать какой–то видеоряд?
— Об этом же спрашивали и мои друзья–немцы. Но скоро появится техническая поддержка: DVD–носители — это компакт–диски с огромной емкостью, на которых возможно существование музыки и видеоряда одновременно. Это некое синтетические явление. Что же касается клипового решения музыки, у меня ощущение, что клип — это инородный жанр по отношению к музыке. Когда я вижу клип, у меня возникает ощущение, что я прихожу в цирк. Это профанация музыки и нечто среднее между рекламным роликом и стриптизом.
— Какие–то глобальные выводы по поводу того, чем ты на самом деле занимаешься, ты уже сделал?
— Сейчас такое время, когда люди начинают создавать и применять новый инструмент, который я называю инструментом виртуальной реальности. Когда при помощи компьютера можно смодулировать любые объекты. Ведь если художник рисует картину, он не может объяснить, почему он это делает именно так. Это свойство художественного метода. На мой взгляд, есть три метода знакомства с окружающей нас реальностью: научный, художественный и духовный. Но сейчас возникает метод, объединяющий два первых: если художник нарисует картину при помощи компьютера, в памяти компьютера останется совершенно четкая математическая информация, которую затем можно будет повторить. Открытие виртуальной реальности сравнимо с тем, когда человек стал применять металл. Тогда–то и началось технологическое развитие человечества. То есть этот метод, вероятно, изменит нашу цивилизацию в принципе. Планета превращается в некий информационный солярис. И если до сих пор люди регулировали свои отношения с помощью денег, то в будущем всем править будет действительно информация. Поэтому иногда мне становится просто страшно. Ведь любое явление само по себе ни плохое, ни хорошее. Это уже люди находят ему плохое или хорошее применение. И метод виртуальной реальности тоже может быть использован во вред человеку.
— Не получилось бы, как с академиком Сахаровым: сначала он разрабатывал ядерное вооружение, а потом сам с ним и боролся.
— Есть Божье задание для каждого. И человеку не стоит много рассуждать об этом. Надо просто делать правильный выбор и работать. В природе должен быть баланс. Поэтому ядерное оружие есть и у американцев, и в России. Технологический путь развития уже неизбежен. Я вот недавно узнал, что Пентагон очень активно разрабатывает инструмент виртуальной реальности. То есть американцы используют эти методы уже в военных целях.
— Однако твоя–то информация открытая!
— Порядочные люди, работающие в этой области, руководствуются следующим девизом: информация должна быть открытой.