Tequilajazzz

TEQUILAJAZZZ

Питерская группа TEQUILAJAZZZ уже пару лет следует сразу за первым рок–"эшелоном" субъектов Содружества. Впрочем, о ней, кажется, много говорят, но мало пишут. Поэтому, чтобы исправить это досадное обстоятельство, лучше поговорить с самим лидером группы Евгением "Ай–ай–ай" Федоровым. Тем более Женя охотно соглашается на подобные разговоры.

— В принципе, несложно догадаться о происхождении названия вашей группы. Но все–таки?
— Мы не играем музыку джаз, поэтому в названии и присутствует такая троекратность Z. И джаз мы понимаем в его первичном значении, когда еще не было этой музыки, а само слово обозначало лишь что–то хаотичное и грубое, одним словом, означало суету. "Tequila" же означает все эти американские штучки — романтичные и террористические. На самом деле здесь может быть масса культурных аллюзий.
— Что ты сам предпочитаешь из спиртного?
— Нормальную русскую водку и хорошую закуску. И красное вино. Текила же напиток хороший, но очень дорогой. Но это даже хорошо, потому что хорошее должно быть редко. Мы пьем текилу, когда позволяют наши средства или когда угощают богатые друзья.
— А угощают часто? Предлагают, наверное, ориентируясь на название группы?
— Да, часто. Так и говорят: "Пойдем пить текилу".
— Ты умеешь плавать?
— Ха! (смеется) Умею. По–собачьи и вольным стилем. Но грамотно — не одним стилем. Точно так же и в музыке — предпочитаю вольный стиль: плавать мы умеем, но не придерживаемся никаких канонов — как хотим, так и плывем.
— С Сашей Скляром ты как познакомился?
— В Москве на съемках программы "Акулы пера" на ТВ–6. До этого времени мы никогда не пересекались.
— Помнишь ли ты его отзыв о вашей команде?
— Первый отзыв я услышал от него же, поскольку, несмотря на то, что мы не были знакомы, он крутил нашу музыку по радио и говорил очень много теплых слов, что, разумеется, нам было приятно.
— То есть тебя не удивило его приглашение на московский фестиваль "Учитесь плавать"?
— Конечно, нет. В этом не было ничего удивительного, поскольку одной из граней своего творчества мы очень удачно вписываемся в эстетику этого фестиваля, которая подразумевает экстремальные формы музыки. Но на самом деле обо всем этом можно прочитать в слоганах фестиваля, которые разрабатывались, между прочим, не без нашего участия. Это и здоровый образ жизни — без какой бы то ни было упертости в совсем уж антиалкогольные и антиникотиновые призывы. То есть позитивизм без оголтелости. Ну, и настройка каждого человека на то, чтобы он думал и все решал своей головой, без подсказок — как со стороны политиков, так и со стороны менеджеров по маркетингу, которые так часто диктуют моду, в том числе и музыкальную. Но надо все дифференцировать, чтобы уметь отличать истинную природу происходящего и обычный маркетинг (музыкальный и в одежде), то есть какой угодно.
— Может быть, я ошибаюсь, но у меня уже давно создалось впечатление, что на смену суперпопулярным российским командам долго никто не приходил. Наступило эдакое музыкальное безвременье. И TEQUILAJAZZZ стала одной из тех немногих молодых команд, о которых вдруг все заговорили. То есть вроде бы замаячила та шпана, которая готова была смести тех, кто об этом давно просил.
— Ты не прав. Дело в том, что очень большое количество групп существовало всегда. Но это безвременье, о котором ты говоришь, было связано с экономической ситуацией: после рок–н–ролльно–политического бума середины 80–х годов, когда группы собирали целые стадионы, рассчитанные на двенадцать тысяч зрителей, что, конечно, было абсолютно ненормальным явлением — скажем, группа ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК не должна была собирать такое количество публики, потому что ее музыка была адресована значительно более узкому кругу слушателей, — наступил совершенно закономерный спад интереса к этой музыке. TEQUILAJAZZZ же начала играть в очень тяжелое время — тогда еще не было фестивалей, подобных тем, которые проводит "Театр ДДТ". В то время проходили лишь фестиваля умирающего питерского Рок–клуба. И мы начинали играть в клубе "Там–там" и поэтому смело причисляем себя к так называемой "Там–там"–генерации.
— Когда–то мы говорили на эту тему с Володей Шахриным. И его ассоциации по поводу рок–н–ролльно–политического бума сводились к тому, что страна, как и женщина, была беременна. Но вот она разродилась, пошли воды, то есть все эти многотысячные стадионы, которые, отойдя, оставили один лишь плод, который на самом деле очень мал.
— Можно массу теорий подвести под это дело. Но это скорее тема для социологов и культурологов. Мы, например, вспоминаем те времена не иначе как с усмешкой, потому что были совершенно пьяными и играли очень плохо. И хотя так не должно было быть, так все и происходило. Что теперь поделаешь? Мы многому научились. Но и многое потеряли за эти годы. И это время не пошло на пользу музыке. Это совершенно точно, поскольку уровень так и не был набран. На пользу пошел лишь тот вред, который был оставлен музыкантам той эпохой, когда люди ходили на все концерты подряд. И когда, в принципе, тот уровень, который показывал музыкант как личность человеческая и музыкальная, был абсолютно не важен. Эта планка была значительно занижена. В то время было достаточно выйти и заорать: "Коммунисты — сволочи!", взять на гитаре два корявых аккорда, и уже можно было считать этого человека маленьким рок–н–ролльным героем. Очень жаль, что все это происходило именно так. Но сейчас ситуация гораздо честнее, и появилось много людей, которые действительно занимаются музыкой очень серьезно и часто не идут на огромное количество компромиссов, на которое нам тогда приходилось идти. Но это были компромиссы не политического, а этического характера. Впрочем, то время ушло — и черт с ним. Ничего страшного. Правда, некоторые сейчас вспоминают с ностальгией не эти времена стадионного бума, а перестроечные годы, когда запрещались концерты, когда милиция вязала народ, и настроение было совершенно иным, потому что люди слушали музыку совершенно по–другому. Но что сейчас об этом вспоминать?
— Как ты думаешь: благодаря фестивалям "Учитесь плавать" можно ли действительно научиться плавать?
— Не знаю, можно ли научиться, но, по крайней мере, можно попытаться обратить внимание людей на то, что они не умеют делать это. И это уже большая заслуга. Нет на самом деле задачи научить плавать. Главное — каким–либо образом привлечь внимание общественности к каким–то вещам, которые происходят в глубине каждой отдельно взятой личности. И из этого уже вырастает проблема общества, которая сегодня налицо, поскольку совершенно очевидно, что общество наше больно. Я не имею в виду только российское общество, речь о всей человеческой цивилизации, которая находится просто в тупике. И все усилия политиков независимо от их цвета и тех благостей, к которым они призывают, направлены на то, чтобы максимально реанимировать ту цивилизацию, благодаря которой планета находится просто на грани исчезновения. Потому что человеческие ценности на самом деле заключены в совершенно другом. Я не хочу сейчас говорить о религии. Но все житейские ценности находятся в совершенно иных плоскостях, нежели те, которые предлагаются нам любимыми политиками и культурологами со страниц газет и журналов, с телевизионных экранов.
— Кто тебе сегодня симпатичен из числа молодых команд?
— Симпатичны многие. Но я не буду лгать и играть в политкорректность, утверждая, что существует некое рок–н–ролльное братство. Потому что на самом деле это миф — такого братства просто нет. И многие группы мне абсолютно не интересны. И более того — многие вызывают у меня крайнюю эстетическую неприязнь. Хотя огромное количество музыкантов мне очень близко. Например, молдавская группа CUIBUL.
— То есть, резюмируя наш разговор, можно сказать, что рок–н–ролльная смена–таки подросла?
— Конечно, она есть! Музыкальная жизнь очень плодотворная и кипучая. И в том пространстве, которое не заметно большому количеству людей и не привлекает внимания средств массовой информации, жизнь очень насыщенная. Смена не то что идет — она просто есть! И если сейчас вдруг отправить на пенсию всех звезд, включая и маленьких звездочек вроде нас, это не значит, что все умрет и ничего не будет. Просто большое количество музыкантов пока не на виду. И невольная узурпация звездами телевизионного эфира и прочего media–пространства работает против тех людей, которые занимаются творчеством в этой стране. Ведь журналистам гораздо проще и выгоднее снять телевизионный сюжет, скажем, о Константине Кинчеве, о Юрии Шевчуке или о нашей группе, поскольку это абсолютно беспроигрышный вариант: это известные музыканты, и под программу о них спонсоры обязательно дадут деньги. А для того, чтобы сказать о каком–то неизвестном явлении, даже если оно и хорошее, для этого нет ни времени, ни желания. Гораздо респектабельнее поговорить с Борисом Гребенщиковым, чем, скажем, с группой БРИГАДНЫЙ ПОДРЯД. И в результате из передачи в передачу мы видим одни и те же лица, слышим по радио одни и те же песни. И это плохо не из–за того, что они плохие, а потому, что существует очень серьезная инерция мышления и инерция восприятия. Поэтому люди и плодят гигантское количество совершенно одинакового материала.
— Не считаешь ли ты, что существует некое противостояние между Москвой и Питером?
— Я не считаю — я просто знаю, что оно есть. Причем, скорее противостояние Питера против Москвы, потому что в Москве эту нелюбовь Питера к Москве просто не замечают. Москва — это вещь в себе. Это столица во всех отношениях. А Петербург уже давно не является столицей культуры. Но это противостояние, по–моему, поддерживается совершенно искусственно, хотя тому есть и естественные причины. Противостояние есть — да и черт с ним! Нас самих часто обвиняют в "промосковкости", поскольку мы подписали контракт с московской фирмой звукозаписи и часто бываем там. В некоторых кругах это считается не то, что неправильным, а неким компромиссом... Но я считаю такое мнение большой глупостью.
— Твоя приверженность желтому цвету в одежде чем–то обусловлена?
— Дело в том, что я езжу по городу на велосипеде и поэтому в целях безопасности должен надевать на себя что–то яркое: нужно, чтобы тебя видели водители автомобилей.
— То есть по городу ты передвигаешься только на велосипеде?
— Да, конечно. Все наши музыканты ездят на велосипедах.
— А зимой на чем?
— На метро.
— Но не на лыжах?
— Нет, не на лыжах! — смеется Евгений.