Андерсон, Пит

Один из рок-пионеров СССР

Первый рокер Советского Союза появился не где–нибудь, а в Риге. И Латвия может выказывать по этому поводу гордость. Звали его (и зовут до сих пор) Валерием "Сэйски" Сайфудиновым. Именно он стал первым петь–играть в 60–е американскую музыку: год рождения его группы РЭВЕНДЖЕРС — 1961–й. Об этом сообщал в своем труде "Рок в СССР: 60–е, 70–е, 80–е..."

А. К. Троицкий.

Впрочем, в 73–м из–за преследований КГБ Сэйски вынужден был эмигрировать в США. А в Латвии остался Пит Андерсон (настоящее имя — Петерис), помогавший своему другу делать подстрочники американских рок–источников. Чуть позже Пит уже собрал собственную группу — MELODY MAKERS, вдруг ставшую очень популярной. Первая песня, которую он исполнил на сцене, была "long Tall Salli" Литлл Ричарда.

Андерсон был единственным в СССР музыкантом, принятым во Всемирную ассоциацию исполнителей рок–н–ролла (Швеция). Он знает эстонский, литовский, польский, шведский, английский, русский и, естественно, латышский языки. В его архиве — одна виниловая пластинка "Live!", выпущенная в 1989 году на "Мелодии", два компакта и, столько же аудиоальбомов. Группа, с которой теперь играет Пит, называется THE RHYTHM KINGS (короли ритма). Он поменял название после того, как состав команды под названием THE ARCHIVES (архив) практически полностью изменился.

Одна из бесценных реликвий, которую хранит Пит, — сапоги из буйловой кожи самого Карла Перкинса! А его автомобильная мечта — бирюзовый, голубовато–зеленый и розоватый "кадиллак" 59 года, ведь настоящее рок–н–ролльное авто должно быть именно таким. "Это невероятной величины, семь метров тридцать пять сантиметров, как корабли, автомобили, —– восхищается Андерсон. — У них сзади огромные плавники, походящие на акульи хвосты. Невероятной мощности, в 350 лошадиных сил, двигатели. Это просто уникальные автомобили! Они сделаны просто на века и не нуждаются в реставрации. Чего только стоят одни кожаные сиденья, вращающиеся на нейлоновых подшипниках! И у рок–н–роллистов существовала традиция cruisin’ —– ленивого движения на этой машине. Молодые люди в конце 50–х годов брали в свои "кадиллаки" девочек, ставили на огромную мощность рок–н–ролльную музыку и наводили шорох среди бюргеров и обывателей! Но они ездили не с бешеной скоростью, а, напротив, очень левиво". Впрочем, и по сей день мечта остается мечтою.

Когда–то Пит признавался, что был довольно–таки угрюмым человеком. Это было в начале 80–х, когда он уже пережил свои страшные 70–е и снова стал заниматься рок–н–роллом. "Я чувствовал, что на меня давила какая–то огромная тяжесть, которая невольно распространялась и на окружающих. Но в последнее время я стал совершенно другим в общении — я выздоравливаю", — так говорил мне Андерсон, едва мы познакомились с ним в начале 90–х годов. Уже тогда он неохотно рассказывал о том, что же на самом деле происходило с ним в те злополучные годы брежневского застоя. Вероятно, пытался забыть как страшный сон. Действительно, чаще всего прошлое бывает именно тем грузом, который не оставляет шанса на безоблачное настоящее.

В действительности же происходило вот что. Его исключили из пионеров за то, что он разбил бюст Ленина — якобы случайно. Хотя в действительности он сделал это специально. Пит никогда не был комсомольцем. И рисовал в школьной тетради Хрущева со свиным рыльцем, свиными же ушками и пачатком кукурузы в руке. Уже в электромеханическом техникуме он написал фантасмагорическое произведение о жуткой катастрофе, которая вдруг приключилась с коммунистическим строем. Впрочем, этот дневник тоже нашли те, кому не следовало его видеть в принципе.

Его дважды исключали из техникума — с дневного и вечернего отделений. Вдобавок Пит всегда искал встреч с иностранцами — в Москве он встречался с американскими дипломатами. Потом они еще приезжали к нему в Ригу. "Все равно это была очень тонкая ниточка, связывавшая меня с внешним миром, —– говорил впоследствии Андерсон. — Эти люди привозили какие–то пластинки. Я посещал их дома". Впрочем, каждый такой контакт имел для Пита и его мамы, архитектора, тяжелые последствия: маму просто выгоняли с работы! "Но заставь любого иностранца жить здесь, и в конце концов он будет жить по законам нашего общества, — весьма справедливо заметил тогда Андерсон. — Но я не то чтобы делал то, что хотел, я просто не делал того, чего не хотел делать. И никто не мог заставить меня сделать что–либо против моих сформировавшихся принципов".

Году в 64–м или 65–м Пит написал двенадцать писем разным знаменитостям. И получил три ответа. "Один из них был очень оригинален, —– рассказывает музыкант. — От Чака Берри. На конверте были наклеены какие–то дурацкие марки с Кремлем или Лениным —– по тем временам только такие и были — и стояла печать — четыре пальца, указывающих на марку (письмо даже не было вскрыто) и надпись "return to". В общем, он не захотел со мной общаться. Я даже не знаю почему. Но ответила мне очень популярная в те годы английская певица Хелен Шапиро".

Пит был "штатником". Это была безукоризненно одетая, очень аккуратная молодежь, стремившаяся походить на американские порядочные семьи, изображенные в западных журналах. Пит просто боготворил все это!

Рок–н–ролл начался для него с джазовой передачи "Голоса Америки" — "Jazz Hour". И первый настоящий рок–н–ролл, как тогда считал Пит, была композиция Фредди Кэннона "Chattanooga Shoeshine Boy", записанная "на костях", то бишь на рентгеновской пластинке. Уже тогда в СССР ополчились против "пресловутого короля рок–н–ролла" Элвиса Пресли. И Пит с приятелями целых восемнадцать лет полагали, что эту песню поет не кто иной, как Элвис!

Он полтора года (наездами — 1965, 66 и 67 годы) прожил в Эстонии. Почему? Это было небезопасно — жить в Риге. И угроза исходила от КГБ. Андерсон хотел уехать за границу. Но его просто не отпустили. В течение 70–х он пять раз подавал прошение об эмиграции. И каждый раз получал один и тот же ответ: "Считаем ваш выезд нецелесообразным". А иначе бы, что называется, ищи–свищи ветра в поле!

Первая часть рок–н–ролльной истории Пита закончилась в 1973 году. Тогда КГБ пригрозил расправиться с его семьей. Это произошло после того, как Пит разослал несколько писем рок–н–ролльным знаменитостям и получил от них ответы с автографами. Его маму пригласили "для беседы". Уже дома она била его пластинки, рвала плакаты. Пит стал уходить из дома. За ним на работу на черных "волгах" заезжали какие–то люди и затем часами допрашивали, говорили, что у них в штате есть товарищи, способные абсолютно на все... Когда у Андерсона в 1971 году родилась дочка, ему сказали: "Подумайте, вы можете лишиться своего ребенка". "Так что я вынужден был опустить ручки", — сознался Андерсон в интервью рижскому журналисту Ирине Осадчей.

"Мне жаль, — рассказывал Пит, — что лучшие годы моей жизни забраны нелепостью, что я родился в проклятой стране, которой правили негодяи. Я жил с чувством того, что уничтожен и как человек, и как музыкант. Но, наверное, этот период я уже прожил, когда все видел только в черных красках. Он очень долго длился. И после него еще были всякие рецидивы отчаяния и депрессии, когда я уже почти не видел никакого смысла в своем существовании".

Когда в Эстонии появился некогда очень популярный коллектив РОК–ОТЕЛЬ, его лидер Иво Линна однажды взял Андерсона в поездку. И на одном из концертов буквально вытолкнул на сцену. Прошло уже тринадцать лет, как Пит не выходил на подмостки. Но сразу после этого "происшествия" Пит стал искать в Риге единомышленников. Так в 1986 году появился АРХИВ.

Андерсону не очень–то нравится (если мягко выразиться) то, что происходило (и происходит) с музыкой на территории бывшего СССР. Для него весь советский рок — "это блатняга с использованием современных инструментов — синтезаторов и гитар "Kramer". Тут совершенно другая основа — так называемый "блатной квадрат". И нет этой негритянской основы, нет блюзового мажора. Ведь что прежде отличает рок–н–ролл? Английский язык — это уже рок–н–ролл! Иной другой язык уже просто не звучит. Это просто абсурд — введение чужеродного инструмента, совершенно контрастирующего с остальным. Это селедка с пирожным или взбитые сливки с хреном! Всюду, даже в самых экзотических странах, рок–н–ролл поют на английском. Я не знаю ни одного уважающего себя рок–н–ролльного музыканта, который поет на своем родном языке. И что самое главное, что и отличает натуральную американскую музыку от всей остальной музыки, — это сильная доля: вторая и четвертая. И молодые люди, выросшие здесь (и в этом они не виноваты), безграмотны в этом отношении. Им неоткуда было черпать эту информацию. Их пичкали безвкусными эклектическими произведениями. Поэтому у них нет чувства стиля. Но раз находятся люди, кому это нравится и кому это нужно, значит, это должно существовать. Но это не рок–н–ролл. Для меня рок–н–ролл — это сформировавшийся стиль музыки. И это не сфера для экспериментов и новаторства, хотя на эти три волшебных аккорда и на двенадцать тактов существуют миллионы всевозможных композиций. И я не вижу этому конца". Это слова Андерсона.

В начале 90–х Пита Андерсона пригласили быть музыкальным консультантом в одном из американских фильмов, снимавшихся в Риге. Картина называлась "Red Hot". "Такое название не означает "красный–горячий", —– рассказывал музыкант. — Это жаргонное словечко переводится как что–то очень хорошее, в высшей степени колоссальное. Это словосочетание часто встречается в рок–н–ролльных текстах 50–х годов. Фильм — дебютная картина Пола Хагиса. Самый известный из снимавшихся актеров — Дональд Сазерленд. Главную же роль играл внук одного из богатейших людей Америки нефтяного магната Балтазара Гетти — Пол Гетти. Сюжет же таков: 1959 год в Риге. История разворачивается вокруг четверых учащихся музыкального училища, дядя одного из которых привозит из круиза несколько рок–н–ролльных пластинок. Молодые люди, услышав эту музыку, просто сходят с ума! Они делают рентгеновские копии с пластинок и создают рок–н–ролльную группу. По пятам за ними идет КГБ. Отец же главного героя, в прошлом джазовый музыкант, теперь работает чернорабочим в локомотивном депо, поскольку у него искалечена правая рука. Это якобы результат пыток КГБ. Хотя, конечно, это был перебор. Был и любовный сюжет: главный герой влюбляется в дочку шефа Комитета по фамилии Киров. Фильм был сделан в расчете на западного зрителя. Но в основном это очень близко к тому, что происходило на самом деле. С разрывом в пять лет, конечно. То есть 1959 год был очень условен".

Пит помогал четверке актеров создавать полную иллюзию того, что они "вживую" играют на инструментах. Правда, на премьеру "Red Hot" Пит так и не попал. Он лишь получил письмо с описанием того, что вышло из монтажа и как ко всему этому отнесся зритель. Фильм, по правде говоря, оказался не очень. Кажется, это был единственный опыт работы Андерсона в западном кино.

Пит считает, что не он выбрал рок–н–ролл, а сама музыка выбрала его. А иначе он просто не в состоянии найти логическое объяснение тому, что же с ним происходило! Хотя в детстве он мечтал стать астрономом, потому–то и знал невероятное количество информации о всех планетах Солнечной системы и теории галактик. И даже мечтал открыть новую звезду. "Но какая–то магия, какое–то волшебство существует в музыке для меня, — говорит Андерсон. — Я люблю любую музыку, которая, на мой взгляд, хорошая музыка. Но сам я принадлежу только рок–н–роллу".

Пит по–прежнему живет в Риге. Сейчас зарабатывает на жизнь тем, что продает мобильные телефоны. У него молодая жена и полуторагодовалый сын. Он занят настолько, что для того чтобы попасть к нему в гости, надо встать в очередь. Конечно, это шутка. Но в каждой шутке, как известно...

— Пит, как ваши дела?

— Дела?.. Дела, дела... Э–э... мне трудно охарактеризовать их... Да никак. Работа, дом, ребенок и немного музыки, которой на самом деле могло быть больше. А всего остального, наоборот, могло быть и поменьше.

— И давно уже музыки "меньше"?

— Да, очень давно. Года четыре. Не сказать, что все меньше и меньше. Но просто меньше. Музыкой трудно заработать.

— Сколько в Риге клубов, где вы обычно выступаете?

— Чтобы все их пересчитать, хватит пальцев на одной руке. В Риге есть один–единственный прекрасный клуб "Cita Opera" ("Другая опера", говоря по–русски. — С.Ш.). В остальном положение просто катастрофическое.

— А выступать в другие латвийские города приглашают?

— Приглашают. Но в последнее время мне стало неинтересно ездить по сельским клубам. И я очень редко соглашаюсь на такие поездки. Это очень мучительно — ночные переезды и так далее. В этом году я выезжал лишь на фестиваль в Лиепаю и участвовал в акции против литовского мазутоперерабатывающего монстра. И все–таки было еще пару игр по сельским клубам.

— А за пределы Латвии выбирались?

— У меня были две прекрасные поездки — в Вильнюс и Таллин. В Эстонии вообще рай для музыкантов. Лучше клубы я уже не могу представить. Причем мне есть с чем сравнивать — я объездил всю Америку, был в Голландии и Лондоне.

— В Россию не зовут?

— Звали в Москву. Думаю, что Россия и Москва — это не совсем одно и то же. И все уже было близко к составлению конкретной схемы выступлений по клубам. Но эти неприятные экономические события вынудили отложить поездку на неопределенный срок. Впрочем, я думаю, что еще обязательно съезжу в Москву.

— Когда вы в последний раз выступали в Москве?

— У–ух! Может быть, это был 1991 год?

— И вас до сих пор там помнят?

— У меня там много друзей и приятелей: Стас Намин, Алик Сикорский, Миша Соколов и еще очень много хороших музыкантов. Я знаю всех, кто играет более–менее некоммерческую музыку. И до сих пор помню, как мы участвовали в первом Всесоюзном фестивале ритм–энд–блюза и рок–н–ролла, очень прекрасно организованном, с хорошей атмосферой и настоящей публикой. Кроме того, недавно я был в Москве на концертах Джерри Ли Льюиса и Чака Берри. Походил по клубам. Мне понравилось.

— Ваш компакт "Rockin’ Christmas Time" вышел в Риге?

— Да, в прошлом году. Два года назад этот же альбом появился на кассете. Это альбом, за который мне не стыдно. Я делал его страшно интенсивным трудом и с большой любовью: мы записывали и сводили его примерно около ста часов. Дело в том, что просто нашелся человек, благодаря которому что–то появилось. Немного помогли спонсоры. А компакт "Live!" и кассета вышли уже в этом году. Мне очень не хотелось, чтобы эта виниловая пластинка просто так пропала. Я с огромным трудом нашел мастер–тэйп. Можно сказать, что мне удалось спасти ее. И я очень рад, что все так и получилось.

— Где ваша коллекция винила? Вы слушаете эти пластинки?

— Иногда слушаю. На сорок пять оборотов или семь с половиной. Я могу поставить и бабину на девятнадцать или девять метров в секунду. Мне все источники доступны.

— А сапоги Карла Перкинса сохранились?

— А–а, да, стоят здесь в прихожей. Перкинс же умер, знаешь?.. Жутко трагическое действие.

— Сапоги вы носите или храните как реликвию?

— Когда есть настроение, то ношу. Но в основном на концерты или какие–то более–менее торжественные события в моей жизни.

— Прошлое вспоминается?

— Прошлое с тобой каждый день. Тут недавно были просто вспышки воспоминаний! Очевидно, ты знаешь, что в Ригу приезжал мой друг детства Сэйски? Так что воспоминаний и ностальгии было больше, чем нужно.

— Сайфудинов же хотел что–то устроить в Риге на исходе этого года?

— Эту задумку очень трудно осуществить без спонсорской поддержки. Тем более, если бы он приехал со своим американским бэндом. Да, тут можно собрать всех наших старых инвалидов, с которыми мы когда–то музицировали. Но я не вижу в этом ничего интересного. Это лишь экзотика. Лучше бы все собрались просто попить водочку. Потому что настоящей музыки там уже не будет.

— Чем занимается Сайфудинов?

— У него своя студия. Уже четвертая по счету, причем одна была лучше другой. Он фанатик звукозаписи. Это теперь его жизнь.

— Он не предлагал вам переехать в Штаты?

— Предлагал... Сейчас ты задашь другой вопрос! Но ответ на него пусть между нами с ним останется.

— То есть вы пока не уезжаете?

— Сегодня или завтра — нет.