Павлов, Пит

Немножко истории белорусского рока от Пита Павлова

Пит Павлов известен белорусской публике прежде всего в качестве гитариста группы Н.Р.М. Но время от времени его можно увидеть на сцене со многими другими музыкантами. Обо всех своих жизненных перипетиях читателям "МГ" расскажет он сам.

С чего все начиналось

Все началось очень давно. В классе пятом я начал заниматься в музыкальной школе на аккордеоне и одновременно копить деньги на свою первую гитару. Ей стала ленинградская гитара, которая стоила 15 рублей, — самая дешевая, какая могла только быть. Были достаточно несерьезные занятия музыкой на фоне достаточно серьезных и продолжительных занятий спортом. Где–то к девятому классу я научился играть два–три аккорда, мог их смело переставлять. Вот тут и случилось историческое событие — нас всех отправили на морковку, а я был из тех энтузиастов, которые берут с собой гитару. Там я выучил свои первые песни Макаревича, ВОСКРЕСЕНИЯ, еще какие–то. За эти две недели состоялось мое становление как человека, который в компании играет на гитаре. Это были мои первые шаги в музыке.

Кроме того, случилась большая удача, судьбоносная. Со мной вместе учился Аркадий Юшин (несколько лет назад это имя среди белорусских музыкальных специалистов вызывало священный трепет). Аркадий уже тогда играл на гитаре неординарно, об этом ходили легенды. Учась где–то в классе девятом–десятом, он ходил на замены в группу СУЗОР’Е и поигрывал в ресторанах. Такое юное дарование. И я, глядя на него, понял, что есть возможности для моего профессионального роста. Я человек не то чтобы основательный, но очень увлекающийся и раз сказал себе, что играю на гитаре, у меня тут же возникла мысль, что должен делать это я лучше всех, по крайней мере в обозримом пространстве. При этом я не ставил себе каких–то конкретных целей, а относился к этому как к своему очередному увлечению. Вот я боролся лучше всех, плавал лучше всех, учился я, правда, просто хорошо и просто бренчал на гитаре, целенаправленно улучшая свое бренчание.

К концу 10 класса мы с Аркадием и еще одним нашим одноклассником участвовали в одной комсомольской акции — городской конкурс гитаристов горком организовывал. Мы вышли в самый главный тур и в номинации "инструментальное трио" стали лауреатами. Там были люди, которые довольно глупо играли какие–то патриотические песни, а мы исполняли серьезные произведения Пако де Лучия, еще не помню какие, в основном, конечно, с подачи Аркадия.

Потом я поступил в РТИ. И снова удача: со мной учился парень, закончивший музыкальную школу по классу фортепиано, уже успевший поиграть в кабаках, — Олег Пивоварчик из Слонима. Вот с ним–то мы и организовали нашу первую группу, как ни странно, на базе Технологического института, а не нашего родного РТИ. Это был такой квартет — бас–гитара, барабаны, клавиши и поющий гитарист. Мы играли на студенческих вечеринах. Сейчас такой практики нет, а раньше это был типичный путь для многих московских групп, да и для минских тоже. У нас был тогда один клуб — кафе "Сузор’е", там играли так называемые "холодные" профессионалы (некоторые и сейчас существуют, кто–то по кабакам рассосался, кто–то в Америку уехал). Самый естественный путь для нас был это играть на студенческих вечеринах и свадьбах. Я очень преуспел в этом, разучил массу русскоязычных песен; замахивались мы и на иностранные, авторских же песен мы тогда еще не писали. И со всем этим багажом я был изгнан из РТИ и ушел в армию. Попал сначала в учебку, а потом в воздушно–десантную дивизию в Одесской области и очень гордился тем, что я десантник. Там мне удалось организовать группу, где я был лидером.

Интересная история случилась, как я оказался в группе. Я был послан в наряд в клуб, главная задача передо мной была — вымыть пол в таком большом зрительном зале, где нужно лазить с тряпкой между стульев. И в это самое время на сцене происходил отбор музыкантов для будущего ансамбля. Было человек 10, и все они как–то неумело бренчали на гитаре, а отбирал их барабанщик и увольняющийся гитарист, который искал себе замену. Я не выдержал и попросил дать мне гитару. Все были жутко против этого. А закончилось тем, что пол домывали люди, пришедшие на прослушивание... Мы пели песни про голубые береты, про Афганистан. Кроме того, я разбавлял все это песнями, привезенными с гражданки, — Макаревича, Кузьмина и даже ВЕСЕЛЫХ РЕБЯТ что–то было. С этим репертуаром мы разъезжали по окрестным селам и школам с шефскими концертами и были очень даже тепло принимаемы.

Но я не только играл в группе и вся моя служба заключалась в этом. Я был заместителем командира взвода, на мне лежала огромная ответственность. Мы ходили на учения, стреляли, "воевали". Все как положено. А по ночам изредка удавалось репетировать и играть концерты. Могли играть на Новый год, на 8 Марта для офицерских жен, могли выезжать за пределы части, встречаться там с местными барышнями — вот такая была отдушина.

Придя из армии, я продолжил учебу в РТИ и, как ни странно, его закончил, чему в принципе очень рад, хотя до сих пор не понимаю, что меня на это подвигло. В то время я уже мог свободно импровизировать, легко аккомпанировать, разучивать песни, что–то "снимать". И вот с этим багажом меня пригласили в группу ПОЛЮС. В то время в Минске существовал рок–клуб "Немига", довольно важное образование на музыкальном теле Минска. Туда входили такие группы, как 7 ГЕРЦ, АКЦЕНТ, ТОРНАДО, ИНТЕР, другие, и в том числе моя новая группа ПОЛЮС. Президентом клуба был Володя Зайченко. С ПОЛЮСОМ у меня было репетиций 7–8 и концертов 6–7. Через непродолжительное время пригласили в группу ПОЛТЕРГЕЙСТ. Это была очень хорошая группа, но там было очень много ярких личностей — и вокалист яркий и еще один гитарист. Поэтому мы, как лебедь, рак и щука, тянули группу в разные стороны. Наиболее успешное выступление было на фестивале "Тры колеры", куда съехались около пятидесяти команд из трехсот–четырехсот, которые тогда существовали в Беларуси. И мы стали единственной из тяжелых групп, которая получила специальные призы жюри. Первые места заняли безоговорочные в то время лидеры: УЛIС, МРОЯ и ЧИСТОЕ СЕРЕБРО. Металлистам же путь на самый верх был закрыт...

Вскоре группа развалилась. Но я никогда не переставал играть на гитаре, каждый день уделял этому часа два–три. Дело в том, что в ранние годы, когда я только начинал играть, то только и делал, что играл на гитаре, ел и немного спал. Это могло быть двенадцать, пятнадцать, двадцать четыре часа в сутки, если мне не хотелось спать. Я просто ничем больше не занимался, только бренчал на гитаре. Такой вот год в моей жизни был... И был такой очень тяжелый период в моей жизни, когда я закончил институт и начал достаточно успешно зарабатывать деньги. Я вдруг ощутил свою несостоятельность как человека: вроде бы инженер, но работать по специальности я не желал; вроде бы и бизнесмен удачливый, но это мне претит и неинтересно; вроде бы неплохой гитарист, но нигде не играю.

Это был самый тяжелый год в моей жизни, самый страшный. Я продолжал ходить на концерты, и однажды ко мне подошел Лявон Вольский, и хотя мы не были знакомы очно, он предложил у них играть. А надо сказать, что МРОЯ тогда была просто безоговорочным лидером белорусского рока, там играл такой гитарист, как Виктор Смольский, и я, глядя на них, думал, что, группа выглядит замечательно во многом благодаря гитаристу. Лявон сказал, что Витя уезжает и вообще он не соответствует их концепции. Это был, кажется, год 90–й или 91–й, не помню точно. А надо сказать, что я тогда с подозрением относился к белорусскоязычным группам, я играл, на мой взгляд, музыку очень серьезную, мужскую такую музыку — хеви–метал — высокопрофессиональную, где гитарист за единицу времени извлекает большое количество нот. Как и все сейчас молодые гитаристы, я их прекрасно понимаю, я считал, что если ты взялся за гитару, то ты должен играть много, плотно, технично. Я еще успел поиграть с ТОРНАДО, у них были какие–то проблемы с гитаристом, но до серьезного сотрудничества дело не дошло.

И вот я пришел на первую репетицию МРОИ. Отсюда и начинается отсчет моему очень серьезному занятию музыкой, почти профессиональному: я не жил на те деньги, которые мы зарабатывали в группе, так как это все–таки были небольшие деньги. Через месяц произошел наш первый концерт, 7 ноября, "Рок против революции". Как я узнал потом, все очень волновались. Я, честно скажу, абсолютно не волновался, я никогда не волнуюсь перед концертами, потому что обычно к ним очень хорошо готов. Может быть, это несколько завышенная самооценка с моей стороны, но я так считаю. Некоторые всю жизнь волнуются, может быть, они и правы...

После первого концерта группа медленно покатилась к развалу, из–за меня. Дело в том, что я абсолютно не врубился в ситуацию и начал гнуть свою музыкальную линию, которая была еще не состоятельна. То есть я еще на роль лидера не тянул, но мне почему–то казалось, что я непременно должен взять все в свои железные руки, воздушно–десантные. Потом был прекрасный концерт МРОИ в Альтернативном театре, где мы практически два часа играли новый репертуар, песни, написанные за год. Это был последний концерт, через месяц Лявон объявил о роспуске МРОИ. Я сам ему позвонил, проявил инициативу, и он сказал, что в таком виде, как все есть, музыка потеряла для него интерес. Как я понял после, это был такой маневр МРОИ, чтобы избавиться от меня. Группа распалась, чтобы собраться вновь без меня. Но я пересмотрел во многом свои музыкальные позиции и снова влился в команду, с еще одним гитаристом. Группа собралась под новым названием и полностью изменила свои музыкальные ориентиры. Мы начали репетировать, опять же с подозрением глядя друг на друга. И вот тогда состоялась первая "Рок–коронация", где мы участвовали в качестве гостей.

Н.Р.М. — действительно новая группа, настоящий искренний рок, не связанный никакими стилевыми штампами, рамками, полный эксперимента, полный поиска своего собственного лица, своего собственного звучания. При этом активно использующий какие–то музыкальные приоритеты, не оглядываясь — а вдруг это на что–то похоже? Похоже, так похоже! То есть такая открытая совершенно музыка.

Проекты

У нас странная такая страна, что, играя даже в таком раскрученном коллективе, лидером в своем стиле, все равно музыкант не загружен. Поэтому меня всегда тянуло еще куда–то. И вот была такая группа FLAT. Я был знаком с ее музыкантами еще раньше: когда–то у ПОЛТЕРГЕЙСТА с ними был совместный концерт в Белсовпрофе. Мы сами его организовывали, нашли помещение, аппаратуру, продали билеты. В то время FLAT был событием. И как–то встречал я кого–то из Германии в аэропорту, и там оказался бас–гитарист группы FLAT Олег Винокур (Виник). Он рассказывает, что вот загибаемся, что–то не так все. Я говорю: давай я приду — и все у вас появится. Через месяц они мне позвонили, приехали в гости. Мы поговорили и решили, что будем делать группу. Причем они обязательно хотели сменить название, но я настоял, чтобы оставили старое, это было все–таки их название. Начали репетировать. Для меня это был новый материал, такой блюз рок–н–ролльный, я им до того не владел на очень качественном уровне.

Потратив какое–то количество времени, удалось поднять эту замечательную группу до самых высот, но... Но самое неприятное во всей этой ситуации, что они не воспринимали меня как члена группы, они воспринимали меня как паровоз, который тащит их группу, и я это постоянно чувствовал. И когда пошли какие–то финансовые передряги, группа тут же развалилась. Я сказал, что если не будут выполнены такие–то пункты, я ухожу. Потом у них пошли еще и другие неприятности, бас–гитарист попал просто в жуткую аварию, целый год пролежал в больнице. Так они до сих пор и не выкарабкались.

— Хотелось бы выяснить твое отношение к проектам, в которых ты участвуешь сейчас.

— Можно расставить какие–то акценты, хотя места я бы не стал расставлять. Моя родная группа — группа Н.Р.М. В ней я полноценный ее член, соавтор текстов, музыки, записи, промоушна, то есть четверть этой группы, неотрывный кусок, свято верящий, что из нее сейчас нельзя извлечь никого. Это единый организм.

Алексей Шедько — это, в общем–то, профессиональное сотрудничество. Он очень интересный автор, прекрасный исполнитель, а я как бы его музыкальная опора и поддержка, пытающийся его песни как–то приукрасить своим умением владеть инструментом. И такое сотрудничество для меня ценно и важно. Думаю, что для него тоже.

Группа КРЫВI с моим участием — совсем еще молодое начинание. Основным их лидером является Дима Войтюшкевич, явным лидером, но не на сцене; на сцене, естественно, — Вероника Круглова. А я тут — как бы соучастник общего дела, гитарист. Мне кажется, гитара настолько въелась в современную исполнительскую музыку, что она является практически единственным "живым" инструментом, который не заменяется при помощи сэмплеров, компьютеров и так далее. Звучание гитары обуславливает общий саунд всего коллектива. Мне думается, что без гитары звучание КРЫВI было несколько другим и со мной, смею надеяться, оно изменилось все–таки в лучшую сторону. У нас было очень мало времени на подготовку альбома, который мы сейчас записали. Но первый совместный концерт мне очень понравился. Происходил он на фестивале "Басовище" в Польше. Ко мне подошли ребята группы и сказали, что они хотят этот концерт сыграть "вживую". Они обычно выступают под так называемый электронный минус, под подкладку электронную, а наверх накладываются живые голоса и народные инструменты. И хотя разговоры о сотрудничестве уже шли, но до начала концерта оставалось около часа, и нужно было выучить где–то пятнадцать песен. Мы открывали белорусский день на фестивале и сыграли, на мой взгляд, очень удачно. За час мы подготовили целую программу, это меня просто очаровало!

Сейчас готовятся к выходу альбомы КРЫВI и Н.Р.М., уже вышел альбом Шедько. В этом году вышло три гитарных альбома с моим участием, чем я жутко горд. Это на самом деле много.

— Твое отношение к нынешнему творчеству Н.Р.М.? Сейчас можно иногда услышать какие–то критические высказывания в адрес группы.

— Я доволен тем, что делает Н.Р.М., и доволен критиками. На мой взгляд, такой профессии, как музыкальный критик, не существует. Есть музыканты и есть зритель, а критики — это для меня что–то совершенно абстрактное. Дело в том, что наша публика дико омолаживается. Как только появилась группа Н.Р.М., огромное количество поклонников звонили, писали письма с вопросами, почему такая гениальная великая группа МРОЯ, белорусский DEEP PURPLE они нас называли, предала своих поклонников и превратилась в какое–то непонятное молодежное черт знает что? И вот теперь мы идем дальше, а люди, бедные, влюбляются в то, что было раньше. Для них какой–то период группы связан с лучшим периодом их жизни, периодом любви, например, прекрасных впечатлений, походов на концерты. Определенный период жизни они связывают с определенными песнями и совершенно не желают понять, что группа не может постоянно петь одни и те же песни, что нас самих уже начинает тошнить от этого. Сейчас готовится к выходу акустический альбом и альбом с облегченным звучанием, в такой рок–эстетике, но без ревущих драйвовых гитар. Это совсем другая сторона группы. Как любой группе, играющей долгое время, Н.Р.М. становится просто тесно в рамках одного стиля. То, что люди видят на сцене, это есть полное выплескивание энергии, адреналин–шоу, когда нас просто несет неизвестно куда. На фоне этих слишком уж энергетических песен есть и серьезные песни, очень красивые, мелодичные, которые могли бы попасть в любую номинацию вплоть до поп–рок. Некоторые композиции написаны специально для наших четырнадцати–шестнадцатилетних фэнов. Мы должны учитывать вкусы наших поклонников , я в этом не вижу ничего страшного. Мы сейчас пишем много музыки, — и то, что нравится нам, и то, что нравится им. Я не могу сказать, что я абсолютно всем доволен, но там есть песни, которые могут стать основой наших будущих альбомов. Лявон во многом со мной согласен, хотя у него есть своя собственная точка зрения, как и у всех остальных. Точки зрения разнятся, мы на репетициях никогда не приходим к полному консенсусу, мы всегда ищем какие–то компромиссы между четырьмя точками зрения, находим приемлемую середину. Это не профессиональное предприятие для зарабатывания денег, люди занимаются творчеством, потому что они не могут этим не заниматься, хотя у всех есть свои дела, свои проблемы, свои проекты. То, что люди слышат на концертах, это продукт очень искреннего настоящего рока, идущего от самого сердца.

— Расскажи о твоих музыкальных пристрастиях. Что ты любишь послушать в свободное время?

— Они прошли значительную эволюцию. Сейчас я очень мало внимания уделяю усовершенствованию своей техники, может быть, этим я кого–то разочарую. И в музыке меня начала интересовать собственно музыка, за счет чего формируется желание слушать то или иное произведение. Н.Р.М. пишет песни, которые запоминаются после одного прослушивания; многие наши новые песни исполнялись не более одного–двух раз, но их уже узнают, поют, что очень приятно. Я слушаю довольно простые песни, меня интересует их композиция, я слушаю сложную композиторскую музыку и очень большое внимание уделяю белорусской музыке. Если раньше у меня были какие–то кумиры, то теперь я могу выбрать одну песню или одну интонацию в творчестве группы и только за одну интонацию уважать эту группу. Я могу, конечно, назвать список гитаристов, но их может оказаться около тридцати имен, список групп, которые оказали на меня влияние, — их будет около ста. Я слушаю аутентичную народную музыку — как поют бабушки, как играют на жалейках, волынках, на всяких дудочках, скрипочках. Стараюсь уделять максимальное количество времени такой музыке... Я убежден, что наши белорусские группы , состоявшиеся, достойны места рядом с любыми мировыми знаменитостями, они ничем не хуже, они не менее глубоки, серьезны, музыкальны. И в последнее время я понял, что чем больше аудитория, для которой работаешь, тем серьезнее твой подход к тому, что ты делаешь, твое внутреннее отношение.

— Твое отношение к русскому року? Ты как–то сказал, что относишься к нему с подозрением...

— Я отношусь к тому, что сейчас происходит в русском роке, даже не с подозрением, а с отвращением. Общая тенденция русского рока, как и всего, что сейчас происходит в России — это глухая стена, тупик. Наверняка есть в этой стене какие–то тоннели, трещины, где пробиваются ростки чего–то живого, глубоко искреннего. Но все лидеры современного поколения не являют собой даже сотой доли того, чем в свое время был Виктор Цой, Петр Мамонов или более ранние Макаревич и Гребенщиков. Они даже никакой своей частью не способны приблизиться к ним, потому что они гнусно коммерциализированы. Гнусно. Они прикрываются все теми же старыми штампами, но это все просто часть игры за большие деньги. Плюс общеполитическая ситуация в России, то есть русско–шовинистические наклонности. Они находят свое отражение и в роке. Исполнители начали бороться не с внутренними проблемами, а вещать идею русского шовинизма. И они утратили вообще всякую музыкальность, на мой взгляд. Если раньше мы слышали красивые песни, то теперь их нет, есть одни лозунги, облаченные в какую–то музыкальную форму. Есть в России поп–, рок–группы, но я не могу относиться к ним серьезно. Это группы профессионалов, созданные для зарабатывания денег. МАША И МЕДВАДИ, МЕГАПОЛЮС — большой список групп, которые мне сейчас симпатичны. Но это не рок–группы, это поп–группы в рок–аранжировке, рок–обрамлении.