Алипова, Ольга

уходя и возвращаясь

Легендарная в минской рок–тусовке певица Ольга Алипова, представительница первого поколения исполнителей рока в Беларуси, сделала заявление о том, что покидает сцену. Зная неспокойный характер Ольги, я в ее слова не очень поверил. И отчасти оказался прав: покидая сцену, сжигать мосты за собой она не собирается. Разговор с Ольгой позволил еще раз поспорить о ситуации в белорусской поп–музыке и ее перспективах. Хотя именно последнее и вызвало к жизни ее заявление об уходе.

— Надоело. Надоела эта Беларусь, которой наплевать на музыкантов, на артистов, вообще на всех. Мы никому здесь не нужны.

— Этими словами ты ничего нового не сообщила. Но лично у тебя какие были причины: отсутствие времени на занятия музыкой, занятость на основной работе, безденежье?

— Да не это все! Мне просто надоело постоянно сражаться неизвестно с чем. Что получается? Сама всегда ходишь, предлагаешь себя, буквально напрашиваешься, деньги достаешь, помещение для репетиций ищешь. Вот и скажи: зачем на все это тратить энергию, если в конечном счете твоя музыка здесь никому не нужна? Сама не сделаешь концерт — тебя никто не пригласит. За редким исключением. Все расталкивают друг друга — только бы самим на эти концерты прорваться. Надоела эта тусовка, где сидишь в банке, словно среди пауков. В лицо все улыбаются, а за глаза грязью обливают.

— А что ты хочешь? Эта наша родина...

— И безнадега заела: впереди — ни–че–го! Раньше еще надеялась на что–то, долго надеялась! Не знаю, может, это еще и пройдет, но мне надоело даже собственных музыкантов тащить за руку. Они ведь молодые и обламываются очень быстро. Но работать хочется. А выхода не вижу. Менеджеры как таковые отсутствуют, никто твоей раскруткой не занимается. Даже на элементарные дела денег не достать, а сколько же можно мне, профессиональному музыканту, ходить и выпрашивать их? Надоело унижаться!

— А вот скажи, Ольга: если изменить каким–то своим принципам, ты попсу сегодня стала бы петь?

— Не–а! Мне неинтересно. Зачем?

— Да, но за эту продукцию какие–то деньги все–таки дают...

— Знаешь, я на основной работе зарабатываю неплохо, в деньгах не нуждаюсь. То есть мне музыкой зарабатывать на жизнь не надо. Конечно, если быть богатым и знаменитым... Кто бы от этого отказался?

— Кроме того, что ты показывала в "Стар–клубе", на блюзовых фестивалях, в наработках еще что–то есть? Также авторская музыка?

— Конечно! А зачем играть чужую, если есть своя?

— Но тебя знают еще и по тому, что ты восхитительно исполняешь классику мирового рока.

— Да это всегда пожалуйста! Если есть конкретные предложения, петь LED ZEPPELIN, DEEP PURPLE буду с огромным удовольствием. Благодаря этому репертуару я словно возвращаюсь в молодость. Так было на первом фестивале блюза.

— Геннадий Стариков (президент "Стар–клуба", — от авт.) сейчас полностью ушел в подготовку концертов по случаю 30–летия первого в Минске рок–фестиваля. Тоже ходит и выпрашивает деньги... Если тебя позовут?

— Наверное, я выступлю. Потому что в этом заинтересовано множество людей, обмануть ожидания которых было бы весьма неприлично. Но с кем делать программу? От своих музыкантов я устала: они уже поют знакомую песню. Мол, что за музыка без денег, это уже принудиловка...

— То есть сознание музыкантов изменилось? И в какую сторону?

— В худшую.

— Ну конечно! Начинается старческое брюзжание...

— А ты сам сравни: многие из того, первого поколения тянут, работают до сих пор. И уже ни на что вроде не надеются. А молодняк? Поиграли, быстренько обломались и свалили. Ларьки там, бог знает что еще! Они не видят смысла в музыке. Музыка ими воспринимается как просто работа: не получилось тут — пойду в ларек. Нет здорового фанатизма, который был у нас. А здесь без фанатизма не будет ничего, кроме облома.

— Но они же когда–то сами к тебе пришли...

— Да, сами. Но тогда еще был энтузиазм. Однако за два–три года обломались. А ты представь, что такое новых воспитывать. Опять ходить деньги искать, чтобы все повторилось? Смысл? Сегодня профессия музыканта абсолютно непрестижная. Если раньше у пацанов была мечта о хотя бы плохонькой гитаре, они сначала хотели покрасоваться на сцене, а потом сами собой начинали серьезно заниматься, то сегодня выбирать практически нет из кого. Ты заметил, что на наших тусовках новые люди почти не появляются?

— Да вот полностью согласиться с тобой не могу. Общее количество коллективов, в которых играют или пытаются играть, все–таки заметно выросло. Даже среди номинантов последней "Рок–коронации" были группы, названия которых я слышал впервые. А ты говоришь — выбрать некого.

— Да это все Шульман (директор "Класс–Клуба", один из организаторов "Рок–коронации", — от авт.) их вытаскивает. Если они ему нравятся, он их и тащит. Думаешь, "Рок–коронация" дает объективную картину? Кого–нибудь они спрашивают, кроме себя?

— В этом году спрашивали.

— И кого же?

— Меня, например. Других моих коллег.

— Брехня! Ну, тебя спросили, ну, еще пару человек. А ты думаешь, если сейчас вот выйти на улицу и спросить, что такое N.R.M., тебе многие ответят?

— Ну да! Особенно если учитывать, что государственный эфир для них практически закрыт.

— Вот "ляписов" народ действительно знает, наверное.

— А как ты считаешь, в Москве со своей музыкой ты не потерялась бы?

— Думаю, нет. Если бы я там тогда осталась жить. Я ведь родилась в Москве. И там возможностей выбиться куда больше. Правда, когда я туда ездила подработать, то исполняла не свою музыку. Года четыре там просидела, около двух лет проработала в группе КВАРТАЛ, подпевала в студиях. Я и тогда зарабатывала нормально и как музыкант никогда не нуждалась в деньгах. Работала ради собственного удовольствия и мечты: а вдруг?! Именно поэтому и здесь собирала коллективы: один, второй, третий...

— Так что, не будь у тебя сегодня преподавательской деятельности, ты бы уехала в Москву?

— Мне предлагали это, но условия не очень устраивали. Общежитие — это уже не для меня. Но и в Москве тоже все надо прошибать собственным лбом, хотя механизм понятен.

— А как по–твоему, имеет ли кто–то из числа наших групп шансы зацепиться в Москве?

— Там чужих не любят. Чтобы зацепиться за Москву, нужно положить массу времени, годы! Возьми "ляписов": их вроде бы и пригласили, но за этим стала гора проблем — жилье, заработок. Но и там сегодня уже предпочитают слушать своих. Они собственное ценят уже больше чужого. А оригинального в нашей музыке нет. Тот же ЛЯПИС какую аналогию вызывает? СЕКТОР ГАЗА. Зачем России второй такой СЕКТОР?

— А вот тебе тогда такой умный вопрос: а почему у нас таких ярких явлений нет?

— А почему в Беларуси никогда не было людей, которые толкали бы мировую цивилизацию?

— Ну ты уже вышла в глобальные просторы... Мы ведь о роке говорим.

— Это для нас Скорина, Полоцкий — величины. А в мире их практически не знают. Потому что страна такая — несчастная и забитая. По ней как шлялись туда–сюда, так и сегодня продолжают ползать, кому не лень! И народ думает об одном: как выжить. И никто в том же роке не заинтересован. Публика плохая!

— Ну вот уже и публика виновата...

— Да я не в том смысле. Народ — бедный, затюканный, отмороженный. Собственно говоря, что такое русская рок–музыка? Это практически только слова. Такой, как на Западе, музыки — качественной, хорошей — у нас все равно нет. Какая страна, такие и люди.

— А Польша, Германия? Разве для наших это не лишний шанс?

— Опять же все зависит от того, кто за это возьмется. Что, неужели мне самой вновь нужно делать все? Да и не очень–то разгонишься с работой в той Германии. Два–три выступления в клубах — и все. Это же нельзя назвать работой.

— У ЗАРТИПО, однако, получалось куда больше концертов...

— И что? Тоже обломались!

— Да нет, просто разошлись по творческим вопросам.

— Нет, не по творческим! Я с ними разговаривала. То же самое говорят: надоело, сил больше нет. Здесь они, их музыка, никому не нужны. Но почему там не остались? Да потому, что и в Германии по большому счету тоже не нужны.

— А вот THANK YOU JESUS нашли денежки, поехали в Германию, приглянулись, записали компакт...

— Поверь, через два года о них никто и не вспомнит. Они исчезнут. Где БУРЖУАЗИЯ? Все по той же причине: в Москву не пробьются, а тут никому не нужны.

— А РУБЛЕВАЯ ЗОНА? Эти–то вроде пробились в Москве...

— Где они пробились?! Да если бы так, они бы там работали. А то от безысходности Джаггер уехал. Вот почему и говорю: полная безнадега. Мы если и продолжаем здесь играть, то скорее для собственного удовольствия и самоуважения.

— То есть белорусский рок, по–твоему, сегодня одно большое хобби на всех.

— Точно! И никому не нужное. Ма–аленькому числу поклонников. Люди приходят на концерты, чтобы отвязаться от жизни.

— А если тебе сегодня вдруг предложат получасовую сольную программу на телевидении, ты пойдешь?

— Конечно! Бесплатно пойду! Только вот петь буду свои песни. Я ведь могу с одной гитарой выступить, и клево!

— А если скажут: никакого английского?

— Могу и без него.

— На белорусском?

— Нет. Разве что парочку народных песен. Я не пишу на белорусском, а авторов у меня нет. Я — музыкант. Я не могу не выступать. Но если мне кто–то что–то предложит, я, понятное дело, ухвачусь. Во всяком случае, интерес проявлю.

— Хорошо, Ольга, если твое решение уйти все–таки не окончательное и если концерт будет, — свистнешь?

— Да конечно же, свистну!

По многим вопросам с Ольгой Алиповой можно спорить, но в целом картину она обрисовала правильно. Да что, разве мы сами всего этого не знаем? Знаем, но чаще всего молча, по инерции, соглашаемся: мол, а что тут поделать? А делать что–то нужно. И начинать с мелочей. Хотя бы с того, чтобы просто выслушать женщину, которая для белорусской музыки действительно сделала много. И устала. А ей, оказывается, совсем немного нужно, чтобы на сцене остаться: чуть–чуть элементарного внимания.