Ino, Brian Путь Брайена
(Продолжение, начало в предыдущем номере)
После болезни Брайен еще не раз обращал свои мысли вспять, исследуя причины своих успехов и промахов, взлетов и падений. Первым, что легло "под микроскоп", был альбом "Here Come The Warm Jets", для которого Ино проводил рекламный тур по Америке в 1974 году.
"Говоря об этом альбоме, — вспоминает Ино, — я дал 48 интервью в одном лишь Нью–Йорке. Теперь, применив свои методы работы с воспоминаниями, я мог реально оценить то, что сделал и чего не смог. И оказалось, что половина работы мне совсем не нравится, а некоторые композиции кажутся чуть ли не идиотскими: например, слова в "Some Of The Are Old". Обдумав и взвесив все эти домыслы, я снова вернулся к ним, когда заканчивал альбом, названный мною "Before And After Science". Работая над ним, я не стремился сделать его лучше, чем он получится. В этом есть своя скрытая мистика — когда делаешь что–то не задумываясь, получается гораздо лучше, нежели когда пытаешься сделать что–то на потребу публике (тогда это уже как бы не твоя вещь). Несколько изменился подход к вокальным партиям и текстам — если в первых работах они просто давали работу голосу как еще одному инструменту, то теперь, если слова не добавляли в композицию ничего особенного, я от них избавлялся. Другой проблемой чаще было то, что мне просто нечего было сказать, но в то же время я ощущал ужасную потребность и желание об этом написать. Написать о том, что говорить, собственно, не о чем. Странно, не так ли? Тем не менее все выливалось в эссе, лекции и, само собой, песни. Мне нравилось то, что сказать что–то, в принципе, можно и совсем не обязательно придавать этому какое–то значение, как в песне "Dead Finks": " Скажите, сэр, вы собрались куда–то пойти? / Ведь я вижу, что связаны ноги у вас, / В саквояже лишь хлам, ничего больше там не найти. / Потому мне так странно и больно сейчас?" Эмоции и ощущения — ничего больше; сразу рождается картинка: парень–пустозвон дает что–то наподобие ничего не значащего интервью. Я решил для себя, что такая изобразительная лирика — это гораздо лучше, чем песенки о любви. Правда, это не говорит о том, что в других альбомах песен о любви тоже не будет."
Однажды в Сан–Франциско на витрине одного из бесчисленных магазинчиков "китайского квартала" взгляд Ино выхватил открытку, изображавшую сцену из китайского фильма–балета "Taking Tiger Mountain (by Strategy)": "Как это замечательно! Вот поэтика, которую я так долго искал: "Tiger Mountain" — в этом было что–то народное, древнее, благоухающее и "by Strategy" — такое величественное и современное".
Большинство критиков восприняло появление альбома Брайена Ино "Taking Tiger Mountain (by Strategy)" в привычных рамках представлений о том, как работают музыканты, поэтому для них это была третья по счету полноформатная работа Ино после эффектного разрыва с ROXY MUSIC. Они пытались проводить параллели и много говорили о влиянии различных исполнителей, таких, например, как John Cale или Robert Wyatt, которые действительно принимали участие в проектах Брайена и питали симпатии к его идеям и взглядам. На деле "Taking Tiger Mountain (by Strategy)" был скомпонован и записан таким образом, что влияние на идею целиком мог оказать разве что Господь Бог: была сформирована картотека из шестидесяти четырех карточек, содержащих советы, пожелания, технические детали. Растасованные в совершенно произвольном порядке карточки по мере выпадания определяли последовательность действий, идейное содержание и даже способы звукоизвлечения, а также использование (или неиспользование) определенных музыкальных инструментов. Это было одним из первых применений "Обходных Стратегий" ("Oblique Strategies").
Таким образом, я обрел отправную точку и стал шаг за шагом расширять пространство вокруг нее. По приезде в Нью–Йорк я завис на некоторое время у подруги (ее звали Рэнди). Мы приняли дозу мескалина и погрузились в красочные грезы, в которых группа девушек пела сказочными голосами команде моряков, только что сошедших со своего корабля. "Мы — это 801", — пели они. — "Мы — это основная материя". Я проснулся в отличном праздничном настроении, так как это были первые строки в совершенно новом для меня стиле. Я не знал умом, что в этом есть что–то уникальное, просто душа моя пела: "Христос, конечно, это преходяще, но так интересно! В конце концов это не так уж специфично, ведь ты знаешь?!"
Вернувшись домой, в Лондон, Ино стал перебирать сотни лент с музыкальными фрагментами, накопленными за десять лет работы. Энтузиазма и энергии, полученных в результате столь неожиданного озарения, хватало с излишком. Ино позвонил Филу Манзанера и попросил помочь в работе. Что из этого всего получилось? Получилось то, что из отрезков пленки с записанными битами и музыкальными фразами, которые Брайен отдал Филу, было составлено единое целое произведение, так как Манзанера понял его идею без объяснений. Работа называлась "The True Wheel" и содержала фрагменты для "The 801".
Песни из всего этого материала делались примерно так: когда была готова музыкальная основа, Ино отмечал для себя отрезки, которые должны были, по его мнению, содержать слова, и, прокручивая их многократно, напевал при этом то, что приходило в голову. Что казалось дельным, записывалось. Записи имели вид картотеки, при помощи которой начальные абстрактные мысли постепенно обретали конечную форму. Полуавтоматический процесс по своей сути —конвейер.
Альбом увидел свет в ноябре 1974 года, Ино был им очень доволен и с нетерпением ждал реакции музыкальных критиков. Но первая же публикация (это была статья Пита Эрскина из "New Musical Express") его убила: там было написано, что единственной хорошей вещью в альбоме было соло в композиции "China, My China". Большинство других статей содержало в целом положительные и даже восторженные отзывы, но первая... Ино был очень сильно расстроен, так как считал "The 801" лучшей своей работой за последние годы.
Опыт работы с живыми исполнителями, включающий в себя концертные выступления, редко вызывал у Ино положительные эмоции. Скорее даже наоборот — это приводило его зачастую в глубокое депрессивное состояние, но именно депрессии давали возможность и время для качественной переоценки избранного пути и выбора направления дальнейшей деятельности. Ощущение всепоглощающей темноты и близкой смерти словно стряхивало с глаз невидимые шоры, позволяя трезво и непредвзято смотреть на окружающий мир, и все ключевые моменты жизни, вызывавшие коренные изменения в ее ходе, были буквально пропитаны им. Если бы ощущение приходило следом, после того, как что–то уже произошло, об этом вряд ли стоило даже упоминать, но, по словам самого Брайена, сперва было чувство, потом — мысли, им вызванные, и только уже потом — события. Прозрение или предвидение? Называйте как хотите. Ино даже винил себя за то, что позволял разрушительным эмоциям брать вверх над собой, что приводило к различного рода происшествиям (как в случае, когда его, возвращавшегося с сессии на Island Records, сбило такси, заставив пролететь по воздуху почти сорок метров, после чего он, упав на стоявшую неподалеку машину, едва не размозжил себе голову и получил довольно тяжелые повреждения). Такое случалось нечасто и сопровождалось практически тотальными изменениями способов решения насущных проблем в области творчества.
Проходя курс восстановительного лечения после "встречи" с такси, едва не ставшей фатальной, Ино находился в состоянии "взвинченной дезориентации". Лишенный даже способности говорить, не зная, навсегда ли это или все пройдет с исчезновением последствий сотрясения мозга, он очень опасался того, что мозг серьезно поврежден и мыслительные способности никогда не вернутся к прежнему уровню.
Однажды, в один из дней его долгого выздоровления, пришла Джуди Найлон, словно сказочная принцесса из прекрасного сна, и принесла записи произведений для арфы, исполненные отточенно и виртуозно. Когда она появилась в другой раз, Ино проковылял к магнитофону и поставил альбом, принесенный ранее, на проигрывание. В комнате царил полумрак, и за окнами вовсю лил дождь. Необычные звуки неожиданно потекли из динамиков — один из стереоканалов не работал, а другой начал воспроизводить обратную сторону, причем задом наперед. Лента оказалась заправленной изнаночной стороной наружу, но сил встать и все исправить уже не было. Ино погрузился в необычное состояние, вызванное болеутоляющими, которыми его пичкали ежедневно, и усталостью от проделанной только что работы, слушая при этом музыку, как никогда ранее.
"Это был очень приятный эксперимент. Мне показалось, что я чувствовал себя так, как чувствуют айсберги, слыша, словно случайно, отзвуки музыки, доносившиеся поверх мерного, убаюкивающего шепота дождевых капель, после чего я провалился куда–то снова, уже ничего не слыша и не видя вокруг себя, — вспоминает Ино. — Отсюда и взялась идея о музыке окружающей среды, на мой взгляд, довольно серьезная и концептуальная. Вовсе не вздор, как считали почему–то многие. Мне показалось, что я нашел нечто, простирающееся между экстремально прекрасным и невыразимо обычным и повседневным".
После болезни Брайен еще не раз обращал свои мысли вспять, исследуя причины своих успехов и промахов, взлетов и падений. Первым, что легло "под микроскоп", был альбом "Here Come The Warm Jets", для которого Ино проводил рекламный тур по Америке в 1974 году.
"Говоря об этом альбоме, — вспоминает Ино, — я дал 48 интервью в одном лишь Нью–Йорке. Теперь, применив свои методы работы с воспоминаниями, я мог реально оценить то, что сделал и чего не смог. И оказалось, что половина работы мне совсем не нравится, а некоторые композиции кажутся чуть ли не идиотскими: например, слова в "Some Of The Are Old". Обдумав и взвесив все эти домыслы, я снова вернулся к ним, когда заканчивал альбом, названный мною "Before And After Science". Работая над ним, я не стремился сделать его лучше, чем он получится. В этом есть своя скрытая мистика — когда делаешь что–то не задумываясь, получается гораздо лучше, нежели когда пытаешься сделать что–то на потребу публике (тогда это уже как бы не твоя вещь). Несколько изменился подход к вокальным партиям и текстам — если в первых работах они просто давали работу голосу как еще одному инструменту, то теперь, если слова не добавляли в композицию ничего особенного, я от них избавлялся. Другой проблемой чаще было то, что мне просто нечего было сказать, но в то же время я ощущал ужасную потребность и желание об этом написать. Написать о том, что говорить, собственно, не о чем. Странно, не так ли? Тем не менее все выливалось в эссе, лекции и, само собой, песни. Мне нравилось то, что сказать что–то, в принципе, можно и совсем не обязательно придавать этому какое–то значение, как в песне "Dead Finks": " Скажите, сэр, вы собрались куда–то пойти? / Ведь я вижу, что связаны ноги у вас, / В саквояже лишь хлам, ничего больше там не найти. / Потому мне так странно и больно сейчас?" Эмоции и ощущения — ничего больше; сразу рождается картинка: парень–пустозвон дает что–то наподобие ничего не значащего интервью. Я решил для себя, что такая изобразительная лирика — это гораздо лучше, чем песенки о любви. Правда, это не говорит о том, что в других альбомах песен о любви тоже не будет."
Однажды в Сан–Франциско на витрине одного из бесчисленных магазинчиков "китайского квартала" взгляд Ино выхватил открытку, изображавшую сцену из китайского фильма–балета "Taking Tiger Mountain (by Strategy)": "Как это замечательно! Вот поэтика, которую я так долго искал: "Tiger Mountain" — в этом было что–то народное, древнее, благоухающее и "by Strategy" — такое величественное и современное".
Большинство критиков восприняло появление альбома Брайена Ино "Taking Tiger Mountain (by Strategy)" в привычных рамках представлений о том, как работают музыканты, поэтому для них это была третья по счету полноформатная работа Ино после эффектного разрыва с ROXY MUSIC. Они пытались проводить параллели и много говорили о влиянии различных исполнителей, таких, например, как John Cale или Robert Wyatt, которые действительно принимали участие в проектах Брайена и питали симпатии к его идеям и взглядам. На деле "Taking Tiger Mountain (by Strategy)" был скомпонован и записан таким образом, что влияние на идею целиком мог оказать разве что Господь Бог: была сформирована картотека из шестидесяти четырех карточек, содержащих советы, пожелания, технические детали. Растасованные в совершенно произвольном порядке карточки по мере выпадания определяли последовательность действий, идейное содержание и даже способы звукоизвлечения, а также использование (или неиспользование) определенных музыкальных инструментов. Это было одним из первых применений "Обходных Стратегий" ("Oblique Strategies").
Таким образом, я обрел отправную точку и стал шаг за шагом расширять пространство вокруг нее. По приезде в Нью–Йорк я завис на некоторое время у подруги (ее звали Рэнди). Мы приняли дозу мескалина и погрузились в красочные грезы, в которых группа девушек пела сказочными голосами команде моряков, только что сошедших со своего корабля. "Мы — это 801", — пели они. — "Мы — это основная материя". Я проснулся в отличном праздничном настроении, так как это были первые строки в совершенно новом для меня стиле. Я не знал умом, что в этом есть что–то уникальное, просто душа моя пела: "Христос, конечно, это преходяще, но так интересно! В конце концов это не так уж специфично, ведь ты знаешь?!"
Вернувшись домой, в Лондон, Ино стал перебирать сотни лент с музыкальными фрагментами, накопленными за десять лет работы. Энтузиазма и энергии, полученных в результате столь неожиданного озарения, хватало с излишком. Ино позвонил Филу Манзанера и попросил помочь в работе. Что из этого всего получилось? Получилось то, что из отрезков пленки с записанными битами и музыкальными фразами, которые Брайен отдал Филу, было составлено единое целое произведение, так как Манзанера понял его идею без объяснений. Работа называлась "The True Wheel" и содержала фрагменты для "The 801".
Песни из всего этого материала делались примерно так: когда была готова музыкальная основа, Ино отмечал для себя отрезки, которые должны были, по его мнению, содержать слова, и, прокручивая их многократно, напевал при этом то, что приходило в голову. Что казалось дельным, записывалось. Записи имели вид картотеки, при помощи которой начальные абстрактные мысли постепенно обретали конечную форму. Полуавтоматический процесс по своей сути —конвейер.
Альбом увидел свет в ноябре 1974 года, Ино был им очень доволен и с нетерпением ждал реакции музыкальных критиков. Но первая же публикация (это была статья Пита Эрскина из "New Musical Express") его убила: там было написано, что единственной хорошей вещью в альбоме было соло в композиции "China, My China". Большинство других статей содержало в целом положительные и даже восторженные отзывы, но первая... Ино был очень сильно расстроен, так как считал "The 801" лучшей своей работой за последние годы.
Опыт работы с живыми исполнителями, включающий в себя концертные выступления, редко вызывал у Ино положительные эмоции. Скорее даже наоборот — это приводило его зачастую в глубокое депрессивное состояние, но именно депрессии давали возможность и время для качественной переоценки избранного пути и выбора направления дальнейшей деятельности. Ощущение всепоглощающей темноты и близкой смерти словно стряхивало с глаз невидимые шоры, позволяя трезво и непредвзято смотреть на окружающий мир, и все ключевые моменты жизни, вызывавшие коренные изменения в ее ходе, были буквально пропитаны им. Если бы ощущение приходило следом, после того, как что–то уже произошло, об этом вряд ли стоило даже упоминать, но, по словам самого Брайена, сперва было чувство, потом — мысли, им вызванные, и только уже потом — события. Прозрение или предвидение? Называйте как хотите. Ино даже винил себя за то, что позволял разрушительным эмоциям брать вверх над собой, что приводило к различного рода происшествиям (как в случае, когда его, возвращавшегося с сессии на Island Records, сбило такси, заставив пролететь по воздуху почти сорок метров, после чего он, упав на стоявшую неподалеку машину, едва не размозжил себе голову и получил довольно тяжелые повреждения). Такое случалось нечасто и сопровождалось практически тотальными изменениями способов решения насущных проблем в области творчества.
Проходя курс восстановительного лечения после "встречи" с такси, едва не ставшей фатальной, Ино находился в состоянии "взвинченной дезориентации". Лишенный даже способности говорить, не зная, навсегда ли это или все пройдет с исчезновением последствий сотрясения мозга, он очень опасался того, что мозг серьезно поврежден и мыслительные способности никогда не вернутся к прежнему уровню.
Однажды, в один из дней его долгого выздоровления, пришла Джуди Найлон, словно сказочная принцесса из прекрасного сна, и принесла записи произведений для арфы, исполненные отточенно и виртуозно. Когда она появилась в другой раз, Ино проковылял к магнитофону и поставил альбом, принесенный ранее, на проигрывание. В комнате царил полумрак, и за окнами вовсю лил дождь. Необычные звуки неожиданно потекли из динамиков — один из стереоканалов не работал, а другой начал воспроизводить обратную сторону, причем задом наперед. Лента оказалась заправленной изнаночной стороной наружу, но сил встать и все исправить уже не было. Ино погрузился в необычное состояние, вызванное болеутоляющими, которыми его пичкали ежедневно, и усталостью от проделанной только что работы, слушая при этом музыку, как никогда ранее.
"Это был очень приятный эксперимент. Мне показалось, что я чувствовал себя так, как чувствуют айсберги, слыша, словно случайно, отзвуки музыки, доносившиеся поверх мерного, убаюкивающего шепота дождевых капель, после чего я провалился куда–то снова, уже ничего не слыша и не видя вокруг себя, — вспоминает Ино. — Отсюда и взялась идея о музыке окружающей среды, на мой взгляд, довольно серьезная и концептуальная. Вовсе не вздор, как считали почему–то многие. Мне показалось, что я нашел нечто, простирающееся между экстремально прекрасным и невыразимо обычным и повседневным".
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 04 за 1998 год в рубрике музыкальная газета
