Who, The

Этот безумный Мун...

7 сентября исполняется 19 лет со дня смерти Кейта Муна(Кеith Мооn), ударника группы WHO. Дата, конечно, не круглая, но, с другойстороны, любая мало–мальски круглая дата случается лишь каждые 5 лет, верно?Может ли это помешать нам рассказать об одной из самых ярких индивидуальностейв мире рока? Разумеется, нет. Будучи ударником–самоучкой, Мун обладал неповторимойтехникой игры — и столь же неординарным поведением. Предлагаем вниманиючитателей отрывок из воспоминаний близкого друга Кейта Муна Дугала Батлера(Dougal Butler) (а многие ли ударники удостаивались отдельной книги мемуаров?).Книга называется "Безумный Мун. Изумительная рок–н–ролловая жизньКейта Муна" (Мооn The Loon. The Amazing Rock’n’roll Life Of КеithМооn). Насколько метко подобрано название, вы, наверное, увидите и сами...

Как–то раз в Лос–Анжелесе в 1973 году я захожу в номерМуни, чтобы собрать его и отвезти на концерт. Сложность состоит лишь втом, что концерт не в Лос–Анжелесе, а в Сан–Франциско, так что нам следуетслегка поторопиться: в распоряжении у нас лишь три часа, а расстояние доСан–Франциско — где–то четыре сотни миль. Даже в лучшие времена Муни неблистал пунктуальностью, а в данном случае как раз предыдущей ночью онслегка повеселился. Ничего особенного: несколько "буффало биллов"(название коктейля — здесь и далее прим. пер.), чуточку бренди. Номер Муниутопает в кромешной тьме, чему я вовсе не удивлен — накануне он запустилв люстру цветным 30–дюймовым "хитачи" (фокусированная настройка,дистанционное управление, супер де–люкс!). Весь пол устлан слоем стекла,разбитыми бутылками, постельным бельем, опрокинутыми пепельницами и тэдэ и тэ пэ, а посередине этой загаженной комнаты на спине лежит Мун, совершенноотключившийся и совершенно голый. "Поднимется?" — спрашиваю ясам себя. "Черта с два!" — отвечаю сам себе.

Я ору на него. Я трясу его. Я молочу его. Я пинаю его.Я перекатываю его. Наконец, как человек, выходящий из глубокого наркоза,он начинает шевелиться.

— А, дорогой мой, в чем дело? Который час? Будь другом,плесни мне бренди.

— Ну, нет. Никакого бренди. Послушай, парень, через тричаса тебе надо быть на сцене, а мы еще не собрались.

— Не волнуйся, дорогой, — отвечает Муни. — Просто подкиньмне чего–нибудь бодрящего.

Проблема усугубляется, поскольку теперь я должен отыскатьего коробку с таблетками. Все свои пилюли он носит в коробке от 8–дорожечноймагнитофонной ленты, поскольку она идеально подходит для хранения парысотен всевозможных тонизирующих, успокоительных, голубых, красных, зеленых,пурпурных таблеток, а может даже, и нескольких штучек аспирина, если ктозахочет покопаться. А к тому же магнитофонная коробка — вполне естественнаядля музыканта вещь. Если кто спросит.

Но вот коробка найдена. Она спрятана именно там, где ееи стал бы искать любой агент из бригады по борьбе с наркотиками, — за сливнымбачком в туалете. Я бросаю коробку Муни, он хватает пригоршню таблетоки мгновенно заглатывает. И начинает собираться. Но сборы в дорогу для Муни— вовсе не то, что для всех остальных людей. Ему совершенно безразлично,где его зубная щетка и пижама (или как там это у него называется). Егобольше беспокоит, где его буйволиные рога, купленные им несколько днейназад в "Нуди", магазине, торгующем сувенирами Дикого Запада.Без этих чертовых рогов он не собирается никуда ехать.

Наконец, мы находим их за диваном, и Муни цепляет их себена лоб. Он начал свой день в сонном состоянии и "отключке". Теперьон бодрствует и "включился", однако ведет себя странно и непредсказуемодаже для себя самого. Говорит нечленораздельно. Поет. Стонет. В одну секундуон весь — скорость. В другую становится совершенно "остекленевшим".Но, в конце концов, он более–менее одет, рога и все остальное на месте.Мы садимся в машину и отправляемся в аэропорт.

Конечно, к тому моменту, как я доставляю его в самолет,он практически представляет из себя "существо в корзинке", егокачает из стороны в сторону, суставы, как желе, речь совершенно бессвязна.К счастью, до Сан–Франциско лететь недолго, мы снимаем с Муни рога и предоставляемего самому себе. Он наполовину свешивается из кресла, напоминая марионетку.

От всех этих переживаний я и сам уже почти отключился.Пожалуй, парочку бренди во время полета я заслужил: во–первых, мне столькихусилий стоило затащить его в самолет, во–вторых — удержать от того, чтобыон не облапал стюардессу и не сорвал парик со старой дамы, сидящей вперединего. По причине моего вышеуказанного состояния по прибытии в Сан–Францискомне стоит немалых трудов вытащить Муни из кресла. Я тяну его. Я толкаюего. Я приподнимаю его. Пытаюсь волочить его. Все напрасно. Но вот стюард,который ждет нас, чтобы закрыть салон, встает и показывает, что Муни всееще крепко–накрепко пристегнут к креслу. Когда эта проблема решена, сдвинутьего с кресла уже сравнительно легко. Сравнительно потому, что единственныйспособ, которым можно удалить Муни из салона, — это инвалидное кресло наколесиках, любезно предложенное нам стюардом. Я ловлю себя на мысли, чтоэтот стюард заслуживает медали. Или, по крайней мере, парочки горячих девочек.

Что хорошего в гастролях WHO, так это то, что их механизмотлажен великолепно. Я имею в виду, что одну секунду я толкаю кресло сМуни, размышляя о том, как я мог очутиться в столь странных обстоятельствах,другую — парень, напоминающий телосложением защитника "Грин–бей пекерз"(популярная футбольная команда), устремляется по наклонной к съезду, отшвыриваетменя в сторону и катит Муни к большому черному "кадиллаку". Мунивсе еще стонет и охает: пригоршни овальных, круглых, квадратных, продолговатых,пурпурных, зеленых, синих, черных и белых пилюль циркулируют по его организму,подгоняемые волнами шампанского и бренди. Он ведет себя так, словно подвергаетсяяпонской пытке водой.

Как раз в этот момент "кадиллак" останавливаетсяу отеля "Сент–френсиз" и вытряхивает нас. Мы направляемся к стойкепортье. И кого мы там видим, как вы думаете? Половину населения Токио,прибывшего на ежегодную экскурсию, — все сверкают своими "Пентаксами"и плохими зубами.

Джо, швейцар, бросает быстрый взгляд на инвалидное креслосо склонившимся набок Муни, на буйволиные рога за четыреста долларов, волочащиесяследом, и немедленно осознает, что это может быть лишь один человек — тотсамый ударник той самой знаменитой рок–группы.

— Эй, мистер Мун! Как поживаете, приятель?

— Оооооооррррргггххх...., — отвечает Муни.

— Отлично, приятель. Клево.

Толпа япошек в изумлении расступается по мере того, какМуни катит по фойе. Слышны звуки "ага–угу", атмосфера напоминаетновый Пирл–Харбор. Потом р–раз — и Муни оказывается позади вражеских линий,в своем номере.

Но тут возникает проблема: в театре "Сивик–сентр"начинается концерт WHO, а Муни от этого места дальше, чем чертова станция"Скайлэб" от Земли. И не только: пока я привожу его в более–менееприличный вид, Муни набирается бренди. И вот вам результат: самый знаменитыйударник в мире опаздывает на свой собственный концерт, к тому же ноги егоподгибаются от возбуждающих и успокоительных пилюль и выпивки.

Ладно, короче говоря, Муни прибывает в театр с опозданиемвсего на каких–то полчаса и WHO выходят на сцену. Подростки вопят от восторга.Неожиданно Муни начинает играть нечто весьма произвольное. Я имею в виду,что ему на ухо могли бы звонить куранты Биг–Бена (главные часы Англии),а он бы все равно не врубился. Я осознаю, что здесь что–то неладно. ПитТаунсенд резко оборачивается и кричит ему:

— Быстрей играй, так твою! Быстрей!

Полминуты Мун стучит вполне сносно. Потом его голова начинаетклониться набок. Ноги перестают работать. Одна палочка выпадает из рук.Еще чуть–чуть — и он повалится на самый большой из своих барабанов.

— Играй быстрей ты, так твою растак! Быстрей! — орет Таунсенд.

Я бегу искать телефон: похоже, нам нужен доктор, и чемскорее он появится, тем лучше. Но разрази меня гром, если здесь работаетхоть один из телефонов — у всех тех, что за сценой, либо повырваны с корнемпровода, либо щель забита чем угодно, только не монетой.

Я бегу по проходу мимо ревущих подростков; еще чуть–чуть— и они разнесут театр в щепки.

Нахожу на улице исправный аппарат и звоню в Бесплатнуюмедицинскую службу. Мне отвечает чей–то молодой голос.

— Эй, послушайте! — Я кричу так громко, что, пожалуй,мой собеседник может услышать меня и без телефона. — Я нахожусь с группой"ЛУНо" в Сивик–сентр. С их ударником что–то неладно. Не знаю,чем он напичкал себя, но он вот–вот отключится.

— Смешал что–нибудь?

— Смешал? Боже мой, да он как кухонный миксер!

— Ждите. Выезжаю.

Мой собеседник повесил трубку. И тут меня начинают одолеватьсомнения. Что–то все слишком просто. Во–первых, он сразу поверил мне, хотяя мог оказаться одним из нескольких тысяч психов, которых здесь, в Сан–Франциско,хоть пруд пруди. Во–вторых, судя по голосу, он действительно намерен приехатьнемедленно. А вдруг это подсадная утка? Еще привезет с собой дюжину полицейских? Очень будет кстати, если учесть, что Муни "парит" выше МировогоТоргового центра, три четверти ансамбля и обслуживающего персонала почтив таком же состоянии, как и ударник, а у 15 тысяч зрителей наркотиков столько,что хватит на весь Шестой флот!

Но если не вмешается доктор, концерт будет провален. Ия жду у главного входа. Из зала доносится песня "Чародей рулетки".Слушается, в общем, неплохо, если не считать того, что звук то "плывет",то, наоборот, убыстряется, будто кто–то крутит пластинку на неустойчивомпроигрывателе. Я нетерпеливо хожу взад–вперед, и полицейские начинают подозрительнокоситься. Парочка "телок" спрашивают, нет ли у меня лишнего билетика.Я посылаю их подальше.

Вдруг у входа со скрежетом тормозит видавший виды "крайслер".Полицейские проявляют к нему некоторый интерес, но потом замечают на ветровомстекле надпись "Врач". Из машины выпрыгивает парень в джинсахс заплатами, майке с изображением группы GREATFUL DEAD и волосами нижеплеч. Я бросаюсь ему навстречу.

— Это ты приехал помочь Муну?

— Да. У меня все в сумке.

— Отлично. За мной!

Мы вбегаем в зал, мчимся между рядами и скрываемся закулисами. Муни играет, раскачиваясь из стороны в сторону. Похоже, ему осталосьсовсем немного. Доктор оценивает ситуацию и, несмотря на свой хипповыйвид, проявляет немалый профессионализм. Он говорит, что единственный способпомочь ударнику продержаться до конца концерта — это впрыснуть ему одновременнов обе лодыжки специальный препарат. Он достает из сумки огромный шприц:я должен сделать укол в левую ногу Муни, он — в правую.

И вот мы ползем к ударной установке. Как–то надо сообщитьи самому Муни. Сделать это нелегко, учитывая, что в Книге рекордов ГиннессаWHO фигурируют как самый громкий ансамбль в мире и что у Муни очень большаяударная установка, которая включает и двойной басовый барабан. Я вскакиваюу Муни за спиной, как привидение из "Макбета", и ору ему в самоеухо:

— Не играй ногами...

Но он и не замечает меня. Он продолжает стучать; головаего дергается, как у марионетки, и вообще он напоминает ударника из "Маппет–шоу".

— Оставь в покое педали, черт тебя подери! — кричу я снова.

На это раз Муни замечает меня, но, видно, считает, чтоя дурачусь. Я добавляю децибел в свой голос и ору во всю силу легких:

— Ради Бога, перестань бить в большие барабаны ты, мудак!Мы сделаем тебе уколы в ноги! Понял?

Муни несколько удивлен. Но я знаю, что он никогда не упуститслучая впрыснуть в свой организм что–то новенькое, пусть даже таким необычнымметодом. Он перестает играть ногами и вытягивает их назад. Тем временемПит Таунсенд оборачивается назад. На лице его написан вопрос: "Какогохрена?..." — в остальном же группа продолжает играть так, словно такоеслучается на каждом из их концертов. Ранее доктор объяснил мне, что обаукола надо сделать одновременно, иначе в организме может наступить рассогласованностьили что–то в этом роде. Мы держим шприцы наготове. "Раз, два, три...,— считает доктор, — давай!" — и обе иглы вонзаются в лодыжки Муни.

Он ведет себя как старуха, на которую впервые за тридцатьлет кто–то обратил внимание: ему и страшно, и приятно. Мы с доктором уползаемза кулисы. Скоро препарат начинает действовать: Муни преображается, и егоноги начинают работать с такой быстротой, что Таунсенд, обернувшись, кричит:

— Помедленней, черт тебя возьми! Медленней!

Есть же такие люди, которым никогда не угодишь. Концертзаканчивается благополучно. Доктор все еще с нами. Он заставляет Муна проглотитьдве огромные таблетки и, повернувшись ко мне, говорит:

— Не разрешай ему пить спиртного!

— Хорошо, — отвечаю я, прекрасно понимая, что это всеравно, что пытаться перейти на ходулях пролив Ла–Манш.

— Послушай, парень, — обращается доктор к Муни. — Никакогоспиртного!

Тот, рассмеявшись ему в лицо, хватает рюмку бренди и быстровыпивает ее...

Необходимое послесловие

Безумный Мун вел такую безумную жизнь много лет. Пыталсялечиться от алкоголизма, но безуспешно. В августе 1978 г. WHO выпустилиальбом "Who Are You?" (Кто ты?). На фотографии обложки Кейт Мунсидит на стуле, на спинке которого написано: "Не выносить". Печальнаяирония этой надписи заключается в том, что 7 сентября того же года Мунине стало. Он умер во сне. При вскрытии в его желудке было обнаружено 28нерастворившихся таблеток "Хеминеврина", лекарства от алкоголизма.За две недели до смерти Муну исполнилось 32 года...