Шедько, Алексей Царевич Алексей Шедько
Алексей Шедько: — Учился я в средней школе, сначала первыхдва класса в Минске, потом с родителями переехал в Могилев, где и закончилшколу. Поступил в Минский театральный институт и после четырех лет обученияполучил диплом артиста. Это был 1984 год. Естественно, устроиться на работуя не мог. Ни в какой театр меня не брали, интересных предложений не поступало.Я пошел служить в армию. Отслужив, решил, что мне необходимо найти какое–нибудьместо, где я буду необходим. После некоторого времени путешествий, размышленийя познакомился с Анатолием Васильевым, который некогда был руководителемансамбля ПОЮЩИЕ ГИТАРЫ. Он меня пристроил в Тамбовскую областную филармониюв небольшую бригаду, ездившую с концертами по районам и близлежащим населеннымпунктам. Я состоял в должности конферансье этих программ.
Потом вернулся в Минск. Снова стал работать в филармонии,позже — со Светланой Кульпой — есть такая певица, с оркестром Финберга.Спустя время мы с друзьями–музыкантами "переехали" в Гродненскуюфилармонию, очень много гастролировали по России. В программе "Взгляд"показывали наш клип "Мы". Выступали в московском КЗ "Россия"в новогоднем концерте с Ларисой Долиной, Тальковым, с каким–то популярнымдетским грузинским ансамблем... Было достаточно весело и интересно. А потомвсе идеи стали устаревать, новые — не уживались, и мы с гитаристом ВолодейЛюбинским создали проект ДОКТОР МОРО, представили его на питерском фестивале"Аврора’89" и остались в Питере надолго. У меня вообще немногодрузей, но там есть кое–кто из знакомых и живет мой друг Ваня Ковалев,очень хороший музыкант. Когда–то он работал в группе ЗЕМЛЯНЕ.
В Питере мы выпустили альбом, несколько видеоклипов, втом числе и ролик "Прощай, мой мальчик", снятый небезызвестнымклипмейкером Борисом Деденевым. Позже благополучно поссорились с нашимпродюсером. Из–за денег. Пришлось всем разъехаться.
После возвращения в Минск я совершенно случайно попалв театр. Мне повезло: в Русском драматическом ставили "Христос и Антихрист"по Мережковскому и не могли найти кандидатуру на главную роль ЦаревичаАлексея. Один мой знакомый, с которым вместе учились в институте, в этовремя работал режиссером в том театре. Мы встретились на улице, поговорили.Он меня отвел к Борису Луценко. Я попробовал сыграть, спектакль, по мнениюмногих, удался, и я стал и дальше работать в этом театре...
— Послушай, а у тебя с самого начала увлечения музыкойбыл хороший инструмент?
— Нет. Замечательную гитару, на которой сейчас играю,я приобрел недавно. Это очень хорошая японская гитара "Ибанез",мне ее привезли ребята, занимающиеся торговлей музыкальными инструментамив нашем филиале московского магазина "Петрошоп". Я заказал ееим, те долго–долго искали и, наконец, недавно, перед самым отъездом наШиллеровский фестиваль в Германию, я смог ее купить. До этого же брал инструментнапрокат. Купить его не так–то просто, потому что все гитары даже однойфирмы — разные по звуку, по параметрам. Даже деньги не играют первой ролив поисках хорошего инструмента.
— Кстати, а что это за фестиваль ты упомянул?
— Это международный театральный фестиваль Шиллера в городеМannheim. Там были представлены театры практически со всего мира. Каждыйпоказывал какую–нибудь пьесу Шиллера. Мы как бы представляли Русский театр..."Как бы", потому что иностранцам нужно долго объяснять, что такоеБеларусь и Россия — для них это одно и то же, поэтому, попросту говоря,мы были из России. Русский театр в Европе котируется очень высоко. Нашашкола совсем не похожа на все европейские, и, честно говоря, в Европе оченьмало достойных театров. Даже в достаточно уважаемых принципы работы иные:если наш театр более склонен к передаче психологических проявлений, тоони там работают, грубо говоря, как куклы. У них нет задачи переживатьна сцене. Для них непонятно, как актер может говорить текст и одновременнораскрывать бурю внутренних эмоций, интересных и нужных зрителю, завораживающих...
Ко всему прочему, Маннгейм такой рафинированный германскийгород, не как Гамбург, Франкфурт или, скажем, Гановер!.. Маннгейм — "вылизанный",без каких–то видимых огрехов, у всех жителей — одинаковое выражение лица,местные собаки не гавкают, дети не плачут никогда! Все строго, четко, безлюдей не похожих друг на друга — все "штампованные", одинаковые,все в одно и то же одеты... Для них очень ценно, когда артист, например,плачет и понятно, почему он плачет искренне, не врет, переживает все внатуре. Для них эти вещи недостижимы, поэтому то, как мы играли Шиллера,воспринималось немцами очень серьезно. Получив успех у публики и признаниепрессой, мы стали единственной труппой, которой было позволено играть спектакльдва дня подряд. Зал был полон, несмотря на относительно дорогие билеты— по 50 марок. Вообще, сходить в Германии в театр — удовольствие недешевое.
— Увы, не бывала в европейских зарубежных театрах. Знаю,что у нас актерам частенько приходится в спектакле петь самим. У них распространенотакое?
— У них больше эксцентрики, они больше двигаются. Всепостроено на пластике, на движениях. Честно говоря, все то, что я видел,мне не понравилось. В их понимании "профессиональный театр" —совсем другое, чем у нас. Это более смахивает на детский сад, где играютв театр. А у нас в театре играют в жизнь. От их театра создается впечатление,что это не профессия, а сплошное развлечение, которое они сами себе придумалии разыгрывают где угодно. А еще у них нет наших сложностей, поэтому нашактер как гражданин более приспособлен к жизни, а посему глубже ее понимаети, соответственно, глубже ее передает.
— Как ты считаешь, почему в нашей стране иностранцы позволяютсебе явиться, скажем, на оперную классическую постановку или в филармониюв потертых джинсах, с рюкзаками и в кепках? Из неуважения?..
— Нет. По–моему, это совершенно нормально, это не стоитвоспринимать как неуважение к актерам. Они же не приходят совершенно голыми!
— Все ли твои театральные коллеги поддерживают твое увлечениемузыкой?
— Ну, есть такие, что и злорадствуют, если у меня что–либоне ладится. Причем чаще это не коллеги по театру, а по музыке. Актеры —народ скрытный, не выражающий своих эмоций вне сцены, что вполне нормально.Ну, пошушукаются иногда между собой. Я тоже никогда не выражаю своего мнениявслух, если меня об этом не просят. А музыкальный мир более обширен, внем больше всяких направлений и, как следствие, больше людей с "заморочками",со своими приколами, которые выражаются вполне конкретно, чаще открытымтекстом, прямыми действиями. Этот мир более жесткий: публика разношерстнее,в музыку приходят откуда угодно, они не все из театрального института иликонсерватории, конкуренция жестче.
— Тебя самого часто "пробрасывали"?
— Конечно, какое–то время я постоянно получал пинка —это нормально. Когда я приехал впервые работать в филармонию ведущим, этооказалось очень сложно, меня даже выгнали оттуда. Но, поскольку меня рекомендовалуважаемый человек, мне дали шанс исправиться, и я приложил неимоверныеусилия, чтобы достигнуть нужного результата. Ведь изначально я не имелпредставления, что такое эстрадная сцена и как на ней работать. Да многобыло в жизни неприятных моментов, связанных с работой! Но это меня воспитало,привело в чувство, научило реально мыслить и понимать, зачем и ради чегонужно делать то–то и то–то. Потому что говорить правду со сцены — сложнаявещь, надо иметь право это делать, надо знать сущность ее, пережить еесамому. В любом искусстве самое главное это правда! Но эту правду надоеще найти, воспитать в себе.
— К исполнителям какого жанра тебя относить?
— Как хотите, как вам больше нравится. Если кому–то нравитсяназывать меня бардом, — пожалуйста! Этим меня не задеть. Единственное,могу сказать, что к бардам я никакого отношения не имею. Это не городскойроманс. Если кому–то не хочется назвать рок–н–роллом, мне наплевать. Мнесамому не интересно выводить определение стилистики — не мое это дело.Я просто сочиняю ПЕСНИ, хочу, чтобы они просто были интересными в композиционном,текстовом отношении. Важно, что люди покупают билеты, приходят на мои концерты,как бы там меня ни обзывали. Самый главный показатель качества выступления— толпа на концерте. По поводу различной критики в мой адрес я всегда говорю:у меня есть два выпущенных и хорошо проданных альбома, у меня есть неплохоотснятый видеоматериал, у меня есть афиши состоявшихся концертов, плакаты,данные о солидной продаже билетов на мои выступления, практически такаяже картина и на театральном поприще. А у вас??? Если у вас нет хотя быполовины этого, то какая критика может быть с вашей стороны?
— Имеет ли еще свою силу такое понятие, как бескорыстнаяподдержка в творчестве?..
— Никто не обязан помогать ближнему своему. Если тольконет какой–то непроизвольной симпатии! Конечно, я помогу человеку, еслиувижу в нем перспективу не материальную, "звездную", а внутреннюю,человеческую... С этой позиции я бы смог сочинить ему песни, благодарякоторым этот человек раскрылся бы — этим я могу помочь бескорыстно. Нокак только я почувствую, что кто–то хочет нагреть на этом руки, — такоене по мне. И продюсерством я заниматься не буду. Во всяком случае сейчас.
— Как тебе самому понравился совместный труд наших белорусскихрокеров, и твой в том числе, над переигрыванием по своему вкусу и стилюкомпозиций ансамбля ПЕСНЯРЫ?
— Сам по себе проект интересен и имеет право на существование.Правда, когда мне только предложили это дело, у меня не было никаких идей,я очень холодно к нему отнесся. Потом я на всякий случай переслушал замечательныепесни ансамбля, на которых я вырос, и нашел–таки среди них ту, котораяшла не вразрез с тем, что я делаю. Мы ее почти не изменили, только сыгралив более камерном варианте, сделали ее своей. У нас не было задачи слепитьчто–то из ряда вон выходящее, как у некоторых других участников. И потом,подобные вещи нельзя рассматривать как стеб! Нельзя подходить к ним несерьезно.Эта музыка не допускает шутовства, должна же быть какая–то гордость!..Я ожидал от коллег меньше легкомыслия. И вообще, весь диск сделан тяп–ляп.От начала и до конца. Это касается и материала, который там записан, иоформления, и сведения звука!
— Давай лучше поговорим о твоем новом альбоме...
— Информации пока немного. Могу лишь сказать, что надним я буду трудиться в тандеме с группой ЯБЛОЧНЫЙ ЧАЙ.
— Насколько полноценно удается совмещать и музыку, и театр,и семью?
— Ну, как и всем в наше время: чтобы заработать копейку,нужно приложить все усилия, не так, как раньше, сидя на стабильном окладе.
— Но, делая десять дел, в каком–то из них ненамереннодопускаешь "брак", разгильдяйничаешь, нет?
— Некогда! Я бы с удовольствием поразгильдяйничал! У менянет на это времени. В "свободные" минуты я занимаюсь спортом,чтобы держать себя в форме, чтобы быть нужным в театре, потому как личнодля меня актер с радикулитом — не актер... Я уже много лет бегаю марафон,занимаюсь боксом, гантелями. Я в школе учился в спортивном классе и увлекалсядесятиборьем. Бегаю на длинные дистанции: при хорошем настроении бегу отплощади Победы к бабушке в гости в Серебрянку, причем получается быстрее,чем на троллейбусе, минут за 25.
— Ладно, надо закругляться, больше не буду мучить тебявопросами... Только ответь, кто такая Маруся?
— Маруся — придуманный персонаж. Марусей может быть ктоугодно: бабушка, женщина, девушка — это, даже я бы сказал, некое распространенноеПонятие. Это песня про любовь. Про то, к чему нужно стремиться, — все вмире происходит из–за любви. Все, что ни делается, делается ради нее! Втюрьмах сидят, деньги зарабатывают, чтобы их любили. Она и вдохновляет,и дает надежды, вообще все дает!..
...Насколько я понял, вопросов больше не будет. Мне лишьостается высказать читателям свои пожелания, потому что у меня ни к комунет ни претензий, ни требований... хм!.. только пожелания. Люди, не обижайтесь!Последнее время я встречаю так много обиженных, просто обиженных на жизнь,на меня и т. д. Нужно понимать, что человек обиженный всегда много теряетвнутренне и перестает быть интересным для окружающих, становится обузой.Пусть у всех на лицах будут улыбки, чтобы выражения лиц были хотя бы приятнымипрямо с утра. Поэтому всем жителям нашей планеты, прежде чем показыватьсвою "репу" кому–либо, стоит все–таки взглянуть на нее самомув зеркало!
Музыкальная газета. Статья была опубликована в номере 32 за 1997 год в рубрике музыкальная газета
